Со снегом приходят истопники
Они выслушивают дымоходы
Их громадные валенки ватники
пахнут псиной и вермутом
Они цитируют Сартра
и стонут по вечерам
копаясь в помоях
Утраченного предназначения памяти
Со снегом по вечерам они собираются в рюмочных,
Бухают долго молчаливо и сумрачно.
Со снегом по вечерам они пересчитывают свои декабри
И сплевывают под ноги, закурив.
Со снегом по вечерам они сжимают дубовые кулаки
И сглатывая, перещелкивают кадыки.
Я буду сидеть осторожно за их столом,
Не трогая словом, а лишь подливая в стаканы спирт -
Я тоже стану вросшим в скамью стволом,
Врасту в их молчание, как вечнозеленый мирт.
За ними верблюды в метелях и парусина юрт,
За ними пустыни самумы и аравийский зной...
Я древним животным войду в их усталый гурт,
В кострища их ссыплюсь своей золой.
В гадюшнике на Литвинова я закажу пятьсот,
Чтобы хватило выпить за каждое из трех царств
Чтоб показал украдкой, кто что несёт
Мои Бальтазар, Мельхиор, Гаспар.
Чтобы утраченное предназначение памяти вернуть,
Молча дыхнут в меня паром воловьих губ
Трое царей, завершая тяжелый путь,
Мягким теплом напоят из-под овечьих шуб.
Выйдя из рюмочной в студёный ночной Иркутск,
Считаю звезды, скулящих в мороз щенят,
И лишь одна тонко воет в ночи пусть,
Встречая новорожденного, маленького меня.