Позабытые поэма-летопись Кн. 1, ч. 1

Книга первая

Часть первая

Позабытые


Изложить в  этой повести краткой
Весь суровый отцовский рассказ
Я смогу лишь с большою оглядкой
Хоть и помнится все как сейчас…


Светлой памяти родителей моих:
Петра Алексеевича и Анастасии Петровне,
старшим братьям: Ивану и Василию
ПОСВЯЩАЮ





1

Здесь степь разрезана холмами.
Они проходят тут грядой.
Когда-то были берегами.
Покрыто, видно, все водой.

Свидетель - горы меловые,
Всегда красуются кругом.
И монолиты вековые
Легко находят за бугром.

И Шипов Лес венцом зеленым
Взметнулся гордо в высоту.
Листом дубовым и кленовым,
Кварталом четким на версту.

Родник хрустальный под горою,
Кипит холодная струю.
Он знаменит людской молвою,
Окрест и в дальние края.

Прозрачна речка Осерёда,
Вливает воду свою в Дон.
Она ведь в радость пешеходу,
В жару сюда приходит он.

2

Сияет крест на церкви древней,
Его видать издалека.
Селом зовут, а не деревней.
Гласит так царская строка.

И почему от слова «пузо»,
Дано с запаянных времен.
И тяготит как бы от груза
Живущих с древности племен.

А хаты срублены из дуба.
Соломой крыли с давних пор.
Бревно хотя тесали грубо,
Но ароматам здесь простор.

Когда здесь предки поселились,
О той истории - секрет.
Но видно ратники резвились,
Курган оставили как след.

Во времена Петра лихие
Сюда свезли работный люд.
И мастера те неплохие,
Но царь бывал нещадно крут.

Здесь села - словно ожерелье.
Река - серебряная нить.
И в праздник чудное веселье,
Ну как такое не любить.

Полсотни верст, а может боле,
Тут Осерёда неспеша
Течет по селам, как в неволе,
Под шорох леса - камыша.

То разольется чистой гладью,
Или зажата в берегах.
Покрыта тиной, словно шалью,
Вдруг разливается в лугах.

Прохладна чистая водица,
Ее питают родники.
Но в половодье так резвится.
В воде есть хаты-бугорки.

И лед идет потоком шумным,
Вольется быстро в вольный Дон.
Овеян бледно светом лунным,
Наш сельский житель покорен.

А мужики судачат мудро,
Воды избыток - урожай.
Застряли льдинки - смотрят хмуро,
Засуху летом ожидай.

И рыбаки по льдинам смело
Снуют с огромным черпаком.
Гребут и тащат так умело
Рыбешку, раков вечерком.

В тиши примолкшая природа.
Лишь монотонный шум реки.
Так повторялось год от года,
Доселе видят замляки

Такое чудное виденье.
Возможно, лишь в родном краю
По детски светит удивленье
И место краше, чем в раю.

Любите Родину, как женщин,
Цените славу, красоту.
Любовь внушайте братьям меньшим
Земли пусть любят простоту.

3

Мой прадед был мужик бывалый
И имя русское - Иван.
Главою был семьи не малой
Характер крут - так богом дан.

И сорок душ, что под началом,
Сыны, женатые уже.
Нет, не в лаптях и не с мочало,
С молитвой божеской в душе.

И был он среднего достатка,
Стоял он крепко на ногах.
Но и не робкого десятка
Считался в сельских он кругах.

Надел земли имел приличный
На выезд пару лошадей
И хлеборобом был отличным,
Авторитет среди людей.

И садоводством озабочен,
До века сад его стоял.
В делах, поступках очень точен
И на общественность влиял.

Но время новое настало
Хозяйство делят на троих
Три сына, им то на начало -
Навечно прадед мой затих.

Мой дед Алёша самый старший
И Федор был середнячок,
А Митрий, опекуном ставший,
И с виду был он как дьячок.

Отец родился в это время
С двух лет - бабуля умерла.
И дед тащил такое бремя
В руках семейные дела.

Была и мачеха, конечно.
Но то уже другой рассказ.
Отцу под десять - дед навечно
От тифа быстро так угас.

Прабабка тихо доживала
За печкой свой тяжелый век.
Она от жизни так устала
Ведь так устроен человек.

4

Про деда сказ не будет полный,
На флоте он матросом был.
И знал он в шторм морские волны,
Царю по совести служил.

И с фотографий, их не мало,
Он крепко сбитый, молодой.
Тельняшка с ленточкой удалой,
И взгляд приветливый, простой.

Тисненый штамп - тому примета
Любава - город моряков.
И шлет поклон с того он света.
Приметный был средь мужиков.

Любил столярничать отменно,
Привез германский инструмент.
Доселе служит нам примерно
Какой же нужен комплимент.

Умел с болотами бороться
Канавы - память то о нем.
Учил и трудность не бояться.
Шагал играючи с огнем.

Но и трудяга был на славу.
Тянул, как конь тяжелый воз.
Любил роскошную дубраву
И веселил детей до слез.

Один с топориком трудился
Помочь - соседи не спешат
На церковь бережно молился.
Тянул бревно, считай, в обхват.

Соха и плуг в руках играли
И цеп взлетал под облака.
Снопы кидать не успевали
И тяжесть вся ему легка.

В еде, поступках терпеливый.
И пьяных крепко не любил.
А если кто и слыл «ленивый»,
Он многим делом подсобил.

Отца то краткие рассказы
Зимой он вел по вечерам.
А за окном трещат морозы
И снег сверкает по углам.

5

Отец стал с детства сиротею.
Петром - с рожденья наречен.
С жестокой, тяжкою судьбою
Так в нищите прожил жизнь он.

Десятилетнему мальчишке
Столкнуться с прозою труда.
Один лишь год знакомства с книжкой
Таким остался навсегда.

А дядя вел надзор суровый,
В извоз подростка посылал,
И представлялся мир там новый
Он паровозы увидал.

И пай отцовский сеять надо,
Пахать, косить и молотить.
И есть еще скотины стадо
Её ведь надо накормить.

Дрова на топливо на зиму,
За лето надо запастись.
Запасы сена, и солому
И без муки не обойтись.

Мужал мальчишка год от года
С серьезным видом на лице
Закалку делала невзгода
В тоске, конечно, об отце.

Подвижным был и шаловливым,
Обид напрасных не терпел.
Бывал порою и бодливым,
На это дядя не глядел.

Любил он танцы до упаду.
Веселой шутки суету
И балалаечки усладу,
И в обращеньи простоту.

Бывали девушки, дружили,
Но дальше шуток без обид.
Они других парней любили
Он сирота - пусть бог простит.

Незримо время пролетело
И дядя строгий дал совет.
Болтаться хватит уж без дела,
Пора жениться - вот ответ.

6

Конечно, горько и обидно
Нам родословную не знать
Родню при жизни четко видно,
А за годами не видать.

С рассказа матери я знаю
Про деда редкие штрихи
Да и бабулю вспоминаю
Какие были их «грехи»?

Воспоминания отцовства,
Туманом шли издалека.
И боль его терзала снова
Всю жизнь сиротки-паренька.

Отцова мать ведь очень радо
Ушла из жизни молодой.
И тяжесть в сердце непристанно,
Смирение с тягостной судьбой.

А боль отцовская, наверно,
Незримо к нам перелилась.
Порой бывало очень скверно
так трудно, нищенски жилось.

За что же нам судьба такая
Иль богом послана она,
Но мы живем, не унывая,
Катим по жизни как волна.

Одни уходят поколенья,
На смену им идут умней,
Такое времени веленье
И есть оно с древнейших дней.

Познали грамоту с успехом,
Немного шире кругозор.
И к старине уже со смехом,
Но почему? С каких то пор?

И появляется желанье
О связях родственных узнать.
Так тяготит уже незнанье
Нельзя такому помешать..

Дерзайте, умные, младые
Ищите корни на земле
Ведь были люди удалые
Хоть не сидели те в Кремле.

7

Жила дивчина молодая,
С соседней улицы она,
В делах по дому удалая.
Умна, привелтлива, скромна.

А величали её Настя
И год замужества пришел
Ждала тайком святого счастья
И божий ангел ее вел.

Дружила с сельскими парнями,
В кругу резвилася подруг.
Так проходили дни за днями
И в дом сваты ввалились вдруг.

Не дали время на раздумья,
Узнать суженного хотя б
И думы разом, словно комья,
И испугалась как дитя.

Но сваха молвит торопливо
«Голубке - голубь прилетел»
Глаза поникли совестливо
Жених, как будто, не у дел,

Тянулись долго разговоры
И прибаутки без конца,
То разгорались снова споры,
Хвалили свахи молодца.

Спросили Настю мимоходом
«Согласно стать она женой?»
А торг идет уж полным ходом,
Жених с улыбкой, молодой.

Чего таить, сказало бодро:
«Господня воля ведь на то»
Глаза сверкнули молча, гордо.
Отец решает, дочь - ничто.

И свадьбу вскорости сыграли
Венчались в церкви, на селе.
И пели гости, танцевали,
И муж слегка навеселе.

Теперь вдвоем вели хозяйство
И жизнь семейная пошла
Все просто было, без зазнайства,
Текли все сельские дела.

8

Хозяйка печь топила рано,
Варила скромную еду.
И так годам, беспрестанно,
Что в радость было, что в беду.

Кто смастерил ее сначала?
То чуде, печку для селян.
Она от голода спасала
И в холод грела без изъян.

Ряд чугунков, горшки, конечно.
Ухватом сдвинуты на под.
Кипят, клокочут бесконечно
Не мало требуют хлопот.

Испечь блины, иль завтрак ранний,
То ближе двигали к огню.
Не мало стряпчего желаний
Исполнит печь к любому дню.

На завтрак блин, к нему похлебка.
К обеду борщ и каша с ним.
На ужин стомится картошка
И взвар из груши - так любим.

Скоту чего-то тоже варим,
Горшки огромные в углах.
Такую тяжесть ведь тащили,
На женских было то плечах.

А на печи зимою, в стужу,
В трубе так ветер завывал.
И зябко так идти наружу,
Но скот хозяйку громко звал.

Носить водичку из колодца,
Сенца скоту с утра подать.
Огнем горят младые лица,
И нем минуты унывать.

Вдвоем работали прилежно
И жизнь размеренно текла
Родился сын, то неизбежно.
Сложней семейные дела.

Но управлялись - без раздора.
И дяди слушали совет.
Все выполняется без спора
Так жизнь катилась с этих лет.

9

В селе начались перемены,
В колхоз! - звучал везде призыв.
Кому нужны такие смены?
Заветы предков позабыв.

Ровняли всех одной гребенкой,
Бедняк с трудягой наравне.
От пустоты в хибарке звонкой,
Скирды другого на гумне.

Отец отвел своих лошадок,
Слезу, конечно, уронил.
Хоть труд и был досель не сладок
Ему приверженность хранил.

На общем моле - шла работа,
Писали скудный трудодень,
Трудись с прохладцей, иль до пота.
Ровняли всех, как тот плетень.

За труд натурой отдавали,
Чтоб с государством был расчет.
За день те граммы начисляли
и то считали за почет.

Принес в мешке отец «зарплату».
И светит голод впереди.
Стащил свеклу в родную хату
Обида сжалася в груди.

Года те - тяжко пережили.
Второй на свет родился сын.
Но как ни бились, ни тужили,
Исход всегда бывал один.

Труд коллективный, то похвально.
А в одиночку голодать?
Бедны ведь не были повально,
Как эту тайну разгадать?

Мои родители гордились
Сынок Иван подвижный рос.
И с Васей тоже ведь носились
Смеялись радостно, до слез.

Пришло как будто просветленье,
С годами крепче стал колхоз.
И молодым - на умиленье
Жара не страшна и мороз.

10

Тогда кормились с огорода,
С земли снимали урожай.
И труд на нем бывал с восхода.
Все только во время сажай.

Картошка ровными рядами
И лук на грядках, с ним свекла.
А кукуруза - ярусами,
Под ней фасоль в тени цвела.

От тыквы плети расползались,
Краснели к осени плоды,
Весь в зелень - ярко одевались
И плодоносили сады.

Такая светлая картина,
Без слез об этом не сказать
Земли - хотя бы десятина
Тогда чего-то можно ждать.

Всего надел ведь пол-гектара,
А сколько надо посадить.
И боль от дум как от угара,,
Но как то надо было жить.

Так с огорода - до травинки,
Могли все с пользой применить.
На корм скоту - все, до былинки,
Остатком - печку истопить.

Ведь умудрялись - просто диво
Излишки бережно продать.
И одевались - не красиво,
Умели прясть, холстину ткать.

Украсить скромную одежду
И вышивали то крестом.
Носили скромную надежду
Надеясь только на потом.

И веру бережно хранили,
Молились страстно, но тайком.
И бога исстово молили
Все это только вечерком.

Колхоз ругали потихоньку
В семейном только что кругу.
Молва ходила, но не громко
Там что-то выгодно врагу.

11

Рассказы мамы вспоминаю
Они светлы, как свет в окне.
Теперь я сердцем понимаю
Труда отцовского вдвойне.

Он занят день - трудом колхозным,
А утро раннее и ночь -
Копать, сажать и быть голодным,
Лишь огород нам мог помочь.

Шагал в натуге день за днями,
Забыв про отдых навсегда.
И спал лишь поздними ночами.
Катились трудные года.

Был за усердие замечен,
Считай безграмотным он был.
Вниманьем преда был отмечен,
Учиться в город укатил.

Воронеж город, как столица,
И поразил своей красой.
Сюда приехали учиться
Кто дружен с раннею росой.

Они не грамотны, конечно,
Но ум, смекалка и напор.
И не вели себя беспечно
Всегда предметный разговор.

И изучали насекомых,
Пчела - умнейшая из них.
Цветов названье уж знакомых
И меда сбор - поймать как миг.

В тетради бережно писали,
Но больше помнили о том,
Что так прилежно изучали
И ждет уже их отчий дом.

«Дипломы» выдали, конечно,
И сколько гордости в лице.
И труд на благо - безупречно
Хоть жизнь тяжелая в кольце.

Сам мастерил для пчелки ульи,
Вощину, рамки находил.
Не протирал в работе стулья,
Вперед уверенно спешил.

12

Порою светлой называла
Нам мать прошедшие года.
О них так часто вспоминала,
На унывая никогда.

Немного поднялись на ноги
И хлеб на зиму - есть запас,
И нет уж голода - тревоги
Улыбка светится из глаз.

Одежду скромную пошили
И дров на зиму завезли,
И печку жаркую топили,
Детишек малых берегли.

И в этом есть, наверно, радость.
Ведь дружба водится в семье.
Познать дано такую сладость,
Сидеть на родственной скамье.

Но эти краткие мгновенья
Тревога общая теснит
Возникли новые явленья,
Что враг, соседствую, шипит.

И подозрительность - повсюду.
Шпионы видятся везде.
И ищут страшного Иуду
На суше, в небе и в воде.

Слова «вредитель» появились
И «враг» у многих на устах.
И страхом-саваном накрылись
Кто в руководстве, на постах.

За слово резкое - судили,
И увозили по ночам.
В такое времечко ведь жили
И груз тот каждый замечал.

Но жизнь катилась неизменно
Родился третий уж сынок.
И быть войне - примета верна,
И призрак этот недалек.

Такое время - не простое
В тот год на свет родился я.
Слеза и горюшко людское
По воле деспота-вождя.

13

В избушке, нищей до предела.
Дубовый сруб соломой крыт.
Где жизнь теплилась, не кипела.
И житель был едва ли сыт.

Вдоль по России, это хаты.
В ту предвоенную пору.
Мы были ими лишь богаты
И в них растили детвору.

А если дом - железом крытый,
Иль черепица у кого,
Жестоко был хозяин битый.
Тужить ведь было от чего.

В избушке той, считай на четверть,
Печь красовалась на виду.
Она теплом, как солнце, светит.
И отведет всегда беду.

В сенях же, скромные запасы.
Забит и снисками чердак.
И в погребах чего-то квасят,
На то хозяин лишь мастак.

А дверь приветливо открыта,
И гам веселой детворы.
Ловка хозяйка - деловиты,
Всегда ухожены дворы.

И пересуды на скамейке,
Когда наступит выходной,
И дружит крепкая семейка,
И запах близкий и родной.

Все это помнится с пеленок,
Он не сравним в чужом краю.
Шаги, как делает теленок.
Пчела теснится, как в раю.

Печалью плещется тревога,
О той далекой стороне.
Вдаль увела меня дорога
Жалею я о давнем дне.

Проста избушка дорогая
Ты вечно в памяти жива.
Зовешь всегда, не увядая.
Какая б не была молва.

А в нашем Пузево - поныне
Порядком улицу зовут.
Площадке, будто сиротине
Названье «Улица» дадут.

Какие чудные наряды.
Подобных ныне не найти.
К себе мужчин так тянут взгляды
Через века то пронести.

Своими сделаны руками,
Ведь пряли тонкое руно.
То повторялося веками,
А содержанье лишь одно.

Украсить сельскую дивчину,
Красиво женщину одеть.
И ткали белую холстину
Приятно было посмотреть.

Но на панёву, сарафаны
Другая ткань, на ней узор.
И нитка чёрна, есть багряна
Идет и с радугой на спор.

Орнамент вышивки сверкает
Неповторимостью своей.
И монисто в лучах сверкает,
И ожерелья из камней.

В ушах сережки тихим звоном,
При пляске нежно так поют.
И башмачки спешат с разгоном,
Чечеткой быстрою зовут.

Платочки, шали, полушалки,
Как будто радуга, цветут.
Кокошник, кичка, волос галки
И ленты в косы заплетут.

Какие фартуки - картинки,
Расписан красочный узор.
Цветочки яркие, былинки.
Полет фантазии, простор.

По цвету разные такие
Хозяйки каждой виден вкус.
Ведь не бывают не плохие
Кто с сединой иль только рус.

И кружева, как будто пена.
Подобна снегу белизна.
Пришиты с выдумкой, отменно
Сказали б ныне - крутизна.

14

Родители - люди простые
Рожденные в сельской глуши,
Трудились, как все молодые.
Растили детей от души.

В колхозе - трудом озабочен
И дома - на нем огород.
Но буду в одном я не точен,
Охотник - как в древности род.

Откуда та страсть появилась,
Для нас остается секрет,
И как с ним мамаша не билась
Спешил на охоту чуть свет.

Любил до дурмана охоту
И днями в лесу пропадал.
Домашнюю тяжесть, работу
На плечи жены возлагал.

С годами заботы все шире,
Но труд не пугал молодых.
Ребятушек стало четыре,
Судьба саданула под дых.

Брюшняк на отца навалился,
Чтоб надолго силы сковать.
Без памяти он находился,
Во всем управлялася мать.

Как вынес он это мученье?
К тому же повторным он был,
Здоровье, а может леченье,
Но только он тиф победил.

И снова проторенной тропкой
Работа, забота кругом.
Шагал он дорогою четкой
И был их приветливым дом.

Тянулись, заметно, родные,
Дружили соседи тогда.
От радости были хмельные
А беды - как с гуся вода.

В каком-то забвении страстном
По праздникам, зимней порой
Так пели о вольном, прекрасном.
Не спорили только с судьбой.

15

Все мартовским днем оборвалось.
Законом призвали служить.
Всеобщей - тогда называлась,
Семейку оставив тужить.

Нас четверо было у мамы
Забрали на годы отца.
Из жизни те факты, упрямы.
По воле, наверно, творца.

Рассказ отца звучит поныне
Спокойно, ровно говорит.
Провел как годы на чужбине
И от чего душа горит.

Сраженный тяжелой разлукой,
Пронзенный, как шпагой, тоской,
С мучительной, горькою мукой,
С тяжелой как камень судьбой.

Прошел я по жизни суровой,
Болезни - награда за то,
Лишенья - служили обновой,
А бог наградил так за что?

Умчали нас быстрые сани.
Лошадки так резво бегут.
Вагоны-теплушки без бани
Куда-то так долго везут?

Прибыли к границе на запад,
Ведь Латвия с нами теперь.
Чужой, не знакомый мне запах
Фашист за кордоном как зверь.

Здесь строили ДОТы упрямо,
Возили к ним тачкой бетон.
К границе бойницами прямо,
Но только безмолвствовал он.

Шумы по ночам за границей,
И сроки возврата прошли.
Летят самолеты, как птицы,
Скрываясь на небе вдали.

Мы кожей грозу ощущали,
Но дан нам строжайший приказ.
Быстрей УКР воздвигали,
Та гонка понятна сейчас.

Воскресный денек, очень ждали.
Не знали - последний ведь он.
А утром пушки грохотали,
В войну вступил наш батальон.

16

Приказ - залегли по окопам,
Винтовок - десяток всего.
В волненьи покрытые потом
И было, должно, от чего.

Но тихо за нашей границей
И залпы гремят в стороне.
Ракеты сверкают зарницей
И мысли, что я на войне.

До ночи сидели в волненьи
Приказ поступил - отступать.
Куда? Поднимались сомненья,
Внушали ведь нам - наступать.

Комбат Кузнецов был трудяга
Солдат, как детишек любил.
Откуда та смелость, отвага
В атаку с наганом водил.;
То было в начале июля,
Граница давно позади,
Откуда летела та пуля?
Застряла в комбата груди.

Врагов потеснили немного,
Но снова приказ отступать.
И нам - перекрыта дорога.
Пришлось по болотам блуждать.

Изорвана наша одежда,
Питались в лесу, что найдем.
На Ригу - теплилась надежда,
Там к армии нашей примкнем.

На хутор забрались под вечер.
Не видно, не слышно людей.
И нам поживиться тут нечем,
Встречают нас звоном цепей.

Огромнейший пес у забора,
Но страха не чую в груди.
И он успокоился скоро,
Как будто мне молвит: «Иди».

Шагнул я в открытые двери.
В прихожей свалился на пол,
Страшны сейчас люди, не звери.
Приют в этом доме нашел.

17

Трясет за плечо меня тихо,
«Товарищ, проснись!» - говорит
Вскочил я испуганно, лихо
И свет приглушенно горит.

Откуда-то запахом сала
Дохнуло, желудок заныл.
Как надо голодному мало,
От пищи прибавилось сил.

Хозяин ходил беспокойно,
Смотрел на дорогу сквозь щель.
Я вел себя, видно, достойно
И вот показал мне он цель.

Из лесу машин, другая.
Похоже, колонна идет.
И копоть из труб изрыгая
Натужно в тиши так ревет.

Сказал я хозяину: «Немцы!»
Он сунул одежду: «Одень.»
И молча я выбежал в сенцы,
Во всю разгорался уж день.

Я сбросил свою гимнастерку,
Костюм без волненья одел.
В колодец забросил винтовку.
Так в первый я раз уцелел.

Колонна тянулася долго.
Солдаты рядами сидят.
А дальше из грунта дорога,
Деревья шеренгой стоят.

Пошел я по этой дороге
Потом и в лесочек свернул.
А тот все стоял на пороге.
Прощально, как будто, махнул.

В лесочке друзья повстречались.
«Продлся.» - сказал политрук.
Мы взглядами с ним обменялись.
Сорвал пиджачишко я с рук.

Минута, вторая. Тревога.
Немецкая цепь на виду.
И вспомнишь невольно тут бога.
Отводит он, видно, беду.

18

Смерть проскочила строною
В траве ползли мы как ужи.
Она свистит над головою.
Не шевелись, замри, лежи.

Других она не пожалела,
Легло не мало земляков.
Душа от злость так немела
Скользя у сжатых кулаков.

Они укрыться не успели
Скосил их шмайсер-автомат.
В траве от страха мы потели,
Исходу каждый, видно, рад.

Мы шли растянуто по лесу,
Усталость страшная в глазах.
Туман в низинах, как завеса,
Как мыши прятались в кустах.

И счет денечкам потеряли
Не знаем наши где, враги.
С востока пушки грохотали.
Просили, боже, помоги.

Под Ригой грохот канонады,
И кто стреляет не понять.
Затишью мы как дети рады.
Спешим, торопимся шагать.

Куда-то ехали машины
Одной вскочил я на крыло.
Водитель добрый был мужчина
И в бок машину все вело.

Она изранена, наверно,
И нету времени чинить.
Опять бомбят и пахнет скверно
И что горит, кому тушить.

Стрельба из окон и подвалов,
Сюда ведь немцы не вошли,
Идет пальба из-за завалов
И этот ад как мы прошли?

Под вечер выбрались за город.
Там бесконечная стрельба.
И с ног нас валит жажда, голод.
Так бесконечная борьба.

19

От нашего в прошлом стройбата
Осталось десятки ребят.
Жестока судьбина солдата
Их в Латвии кости лежат.

Убиты в боях командиры,
Как стадо ночами бредем.
Гремят, не смолкая, разрывы.
Надеясь чего-то мы ждем.

Бывали мгновенные стычки
Вступали с врагами мы в бой.
Стрелял я тогда по привычке,
Знакомый давно со стрельбой.

Брели разрозненные части,
В оврагах скрывались, в лесах.
Над ними единой нет власти
И «рама» летит в облаках.

Захватят немецкие «клещи»
Как невод, огромный массив.
Такие случалися вещи,
Ведь враг до предела спесив.

Какие-то были команды
Ловили в лесах беглецов.
Повсюду чинили преграды,
Пленяли уставших бойцов.

Боялся, конечно, я плена.
Внушали его избегать.
Мы были тогда как полено,
Угрозой - за что обижать.

Одних земляков мы теряли,
Другие - примкнувшие есть.
И с ними мы дальше шагали,
Хранили солдатскую честь.

Везло нам немного, наверно.
С ловушки ушли не одной.
И чувства давили так скверно,
Прошла бы беда стороной.

Полсотни ребяток осталось,
Командовал всем политрук.
И счастье нам с ним улыбалось
Сходили все шалости с рук.

20

Попов - политрук был тамбовский.
Со мною, считай, земляки.
В общеньи с солдатами свойский.
Крестьянской он тоже руки.

Но был с командирскою хваткой,
Невольно тянулись к нему.
С щегольски надвинутой каской,
Готовый всегда ко всему.

И вел нас, считай, по Уставу.
Дозоры, разведка, посты.
Не мять понапрасну где траву
Растянуто шли, в полверсты.

Однажды - под утро то было,
В леску в ожиданьи сидим.
Усталость на веки давила.
Упрямо в сторонку глядим.

Мелькнул вдруг вдали, из тумана
Заметный - троих силуэт.
То немцы и больно, как рана.
На мушку - был быстрый ответ.

Один повалился, наверно.
И окрик суровый «Свои»,
А рядом товарищ, так нервно
В своих-то, дурак, не пали.

То шел командир из разведки,
И были с ним двое ребят.
«Пропал я» - подумал так, детки.
Такое уж мне не простят.

Мою политрук взял винтовку
Прицельную планку толкнул
И вижу я четкость, сноровку.
На место прицел он свернул.

Стреляли по цели далекой
И планку подвинул вперед
Сейчас же - дрожу я калекой
Винтовку он молча дает.

Забывчивость сразу простили
Солдат тот от страха упал.
Случайно его не убили.
Прицел высоко слишком взял.

Свободным нам путь оказался,
А крестник - дружком моим стал.
В немецком плену с ним скитался
Он вместе со мною страдал.

21

Я без труда нашел винтовку,
Из рук убитого изъял.
Как будто в юности, двухстволку
Без страха, робости я взял.

Места боев мы проходили,
Хватало этого «добра»,
Патроны там мы находили
И страшной была та пора.

Чего немецкого, не брали.
Свое, российское, родней.
Из них без промаха стреляли,
Близко мне то до наших дней.

Тела убитых хоронили
Без всякой почести тогда.
В окопы, в ямки всех сносили
Лежат там долгие года.

Крестов тогда не становили.
Там обелисков не найти.
Они все в памяти те были,
Приметой долгого пути.

Там бугорок, примета - каска.
Другой - воткнутый в землю штык.
Боев давно исчезла краска.
О них расскажет лишь язык.

Мы меж собою говорили
Могилы наши, кто найдет?
Ведь спешно многих мы зарыли,
Кусты и травка там растет.

В плену проклятом, то позднее,
Друзей я сколько потерял?
К врагам теперь намного злее,
Но злобой лютой не страдал.

Давно те сгладились обиды
Детей я ихних не виню.
Дожили мы ведь до Победы
Поклон несем тому мы дню.

Лишь об одном прошу вас, дети.
Храните дружбу вы всегда.
Прочнее нет ее на свете
Она не меркнет никогда.

22

Порой до слез было обидно
Куда идти? Кругом враги.
И нашей армии не видно
Себя как знаешь береги.

Наш политрук шагал упрямо
Команды четко отдавал.
Мы на восток стремились прямо
И он решенья принимал.

Со слов разведчиков, дозоров
Искал он выход на прорыв.
На то, без лишних разговоров,
Души направлен был порыв.

Его расчеты подтверждались,
Умел опасность обходить.
Мы с ним уже не опасались
И знали как фашистов бить.

Не равны были наши силы.
Их танки, пушки без конца,
С винтовкой мы - хотя и смелы,
Не все выходят из кольца.

Они шагают по дорогам
По бездорожью мы идем.
Движенье их - в порядке строгом,
А мы разрозненно ползем.

Наш политрук нашел лазейку
Нам только речку перейти
Перескочить узкоколейку,
А там открыты все пути.

Все обсудили очень четко.
Нашли где есть на речке брод.
Была хорошая погодка
И мысль была - удача ждет.

Мы, видно, были под контролем
Теснил нас умный командир,
Он не тревожил нас над полем
Для нас оставил много дыр.

Мы были - пешая пехота.
У них - машины на ходу.
Велась такая вот охота
И мы попались на беду.

23

Привыкли, он бывал в отлучке
Мы ждали его без обид.
В тот день, доведенный до ручки
Ушел и на нас не глядит.

В кустах залегли полукругом,
Винтовки готовы к стрельбе,
И смотрим с каким-то испугом,
Готовые к смертной борьбе.

Вбежал политрук, задыхаясь:
Ребята, за этой рекой…
За мной! - заревел матюкаясь.
За ним мы рванули гурьбой.

Скорей проскочить бы за реку,
Подмога, наверно, придет.
Вдруг столб из воды, словно свечка,
В тиши предо мною встает.

А дальше - провал, словно в яме
И все потонуло в тиши
Очнулся обнятый друзьями
И издали слышу: «Тащи!»

Понятно все стало позднее,
Друзья разъяснили потом.
Болит голова все сильнее,
Плывет с тошнотою кругом.

От речки фашист нас отрезал
Своим минометным огнем.
Потом пулеметами срезал.
Лежал на земле я пластом.

В минуту кровавого боя
Контузию я получил.
А пуля застала бы стоя
Давно бы на свете не жил.

В плену поразило сознанье:
«Теперь уж, наверно, конец.
За что дал господь наказанье,
Гневил тебя чем я, отец?»

Не знаю судьбы командира,
Погиб тогда, видно, родной.
Убить не могли бомандира,
Себя называл так порой.

24

Лукин Андрей - мужик примерный,
Обязан жизнью я ему,
Давно забылся случай скверный,
Когда стрелял я по нему.

То дело случая, конечн,
С тех пор сдружились крепко мы.
Такая дружба, ведь, навечно
Дошли до волжской мы тюрьмы.

Тащил меня, хрипел от жажды,
Я ничего не соображал.
Было со мною так однажды,
Когда тифозным я лежал.

Очнулся - страшная догадка,
Зажала сердце так в груди,
Конвой немецкий и овчарка,
Идут беспечно впереди.

И мысли тяжкие сдавили,
Не скоро встречу вновь семью.
О плене нам ведь говорили,
Ворвался он в судьбу мою.

Шептал Андрею я бессвязно:
«Давай дорогою сбежим».
Но он ругался тихо, грязно.
«Вот на привале полежим».

Он видел мрачную картину
Когда тащился я в бреду.
«Косил» конвой, как ту скотину -
Бежать решились на беду.

И сколько было нас не знаю.
Должно на тыщи счет идет.
От тошноты я так страдаю,
Андрей же бережно ведет.

Я сколько жить на свете буду
Запомню день тот на года.
Святую дружбу не забуду
В душе моей то навсегда.

Поклон земной погибшим гордо,
И слава тем, кто вынес ад.
Сыны то нашего народа
И я за них безмерно рад.

25

В плену поразило сознанье
«Теперь уж, наверно, конец.
За что дал, господь, наказанье?
Гневил чем тебя я, творец?»

Какие терзанья и муки
За годы в плену перенес.
Под крыльями черной разлуки
И море не пролитых слез.

Морили без хлеба, собаки.
Гноили в тряпье, без тепла.
От брюквы помойные баки,
Баланда нам в горло текла.

Трудились рабы до упаду.
Как выжили - знает лишь бог.
Услышал когда канонаду,
Поверить в свободу не мог.

По Латвии шли мы в колонах,
Охранники-звери вели.
А после в набитых вагонах
В Германию, суки, везли.

Сегодня российская область
Тогда немецкая земля.
Но нам она была не в радость,
Рабом работал долго я.

Какие страшные те годы,
И как мы выжили тогда?
Садисты, мерзкие уроды.
То в нашей памяти всегда.

Известны приюты для пленных:
Колючки, да легкий навес.
На вышках охранников сменных
Издевки, побои до слез.

Что с нами творили фашисты
Нельзя то, сынки, описать.
Пред Богом, поверьте, мы чисты
О чем же еще рассказать?

В плену - короткое то слово.
Оно о многом говорит,
Но ведь действительность сурова,
Издевки выдумал фашист.

26

Фашистский плен - ведь это злоба,
Лютая ненависть людей.
Какая желчная утроба
Носила яд таких идей?

Смешалось все: жестокость зверя,
Повадки ядовитых змей.
И разуверился в добре я
таких разумных сверхлюдей.

И за чертою рокового
Раздел прошел среди умов,
Порою летней грозовою
Попал а в лагерь средь холмов.

Они, по сути, типовые.
Забор по контуру кругом
Столбы, как сосны вековые,
Колючка подлая вьюном.

Под ночь она под напряженьем
И пулеметы по углам.
Свинцом одарят с наслажденьем
Вот труп валяется, как хлам.

Бараки тесные, с расчетом
Людей побольше как набить.
И как удобней быть со счетом,
Считая головы ходить.

А нары - тянут ярусами,
Возможно только лишь лежать.
Трепещут крыши парусами.
И ветру есть где погулять.

И лампы мутные у входа,
Горят ночами напролет,
Отсюда гонят нас с восхода,
Фашист покоя не дает.

Придем уставшие до боли.
Как солнце за море зайдет.
Томимся в страшной мы неволе
И дума тяжкая гнетет.

Когда придет сюда свобода?
Колючий рухнет тот забор.
Ее мы ждали все с восхода,
О том лишь наш был разговор.

27

С утра поджидала работа,
Подобием строя мы шли.
В распахнутых настежь воротах
Со страхом животных ползли.

Стояли в воротах два фрица
С огромной дубиной в руках.
Какие не нравились лица,
Сшибали, топтали их в прах.

И так каждый день повторялось,
От страха мы стали дрожать.
А эта подлюка смеялась.
Здоровы! Чего же не ржать.

Какая на стройке работа?
Долбили землицу до слез.
От слабости хлопнется кто-то,
И души из ангел вознес.

Грузили вагоны ватагой,
Разгрузка тяжелой была,
А тяжесть ту двигали вагой,
По бревнам наклонным ползла.

Увечье - привычное дело.
Старались скрывать от солдат.
Иначе покатишься смело
С земного в небесный ты ад.

Одежду своими руками
Мы шили, штаны как мешок.
Стучали, идя, башмаками:
Дощечка, брезент, ремешок.

Нас бауэр брал временами,
А фрау смотрела, рыча.
Навоз выгребали руками,
Порой матерясь сгоряча.

Втихую кормила прислуга
Остатком с хозяйских пиров.
И видели в нас они друга
С французских они городов.

Мы жили семейкою дружной,
Нарушить законы те грех.
Любою добычею нужной
Делились по-братски, на всех.

28

У немцев продукты мы брали
Галеты, консервы, мука.
Иль попросту мы воровали
Когда рядом нету стрелка.

А с этим свободнее стало,
Как немцы запели «Капут».
Их армию наша хлестала,
С России безжалостно прут.

Познал я в плену полной мерой
Про выручку, дружбу солдат.
Казалось, равны в массе серой,
Но это далеко не так.

Не раз наблюдал, как спасали,
На верую гибель ведь шли.
А тех, кто в бою раскисали
К геройству и славе вели.

Солдатская дружба священна.
У русских солдат то в крови.
В великих сраженьях крещенна,
Прижало - на помощь зови.

Спасли ведь солдатики други,
Как взрывом я был оглушен.
Тащили нежнее подруги,
Пока я в себя не пришел.

Поделится корочкой хлеба,
Отдаст на закрутку табак.
А если пожары в полнеба,
Из пламени вырвет земляк.

Вот истина пленного ада -
Садистская травля людей.
Угробить бы подлого гада
«Не время», - был шепот друзей.

И стиснувши зубы до боли,
Опустишь взбесившийся взгляд.
Опомнишься: ты ведь в неволе,
И гордость хранишь за ребят.

Возможно, отмечен судьбою:
Войну всю пробыл я в плену.
И чувствовал рядом с собою
Скрепленную дружбой стену.

29

Мои друзья - Лукин Андрюша,
Из Пензы - Костик Иванов.
И наш, воронежский, Алеша,
Как говорил он, из хохлов.

Трепала нас судьба сурово,
Но вместе муки мы прошли.
О них - божественное слово,
Мы дружбу свято берегли.

Земля та Пруссии - проклята,
Дрожь вызывает Кенигсберг.
Зверье, фашисты там, ребята
В Россию делали разбег.

С поры завистливых тевтонов
Там зрела пакость для славян.
И сколько было плача, стонов.
Но на Неве отпор им дан.

Чуть успокоились, но позже
Опять за старое взялись
И дали снова им по роже.
Теперь до нас вот добрались.

Мы на войну у них трудились,
Нас не считали за людей.
Как ни старались, как ни бились,
Дожили мы до светлых дней.

Победа - тяжко нам досталась.
Народ, конечно, все простил.
Теперь и солнце улыбалось.
И мы набрались снова сил.

На нашем горе - поколенья
Пускай без горести растут.
И им сопутствует везенье,
Сады весною там цветут.

За жизнь свою нам очень больно.
Кого теперь за то винить,
Живите радостно и вольно.
А нас - хоть в памяти хранить.

Гранит не надо на могилах
И лить из бронзы имена.
Растить детей достойных, милых.
У нас то отняла война.

30

Рассказывал нам вечерами,
А ночью ругался во сне.
Мириться не мог он с врагами,
И снова он был на войне.

Придумал кто такие пытки.
Что инквизиция? Дитя!
Сгорел один - то прибаутки.
Убить мильены - все шутя.

И подвести под все основу,
Наукой это называть.
Но как терпеть такую свору?
Их надо просто убивать.

Найдет возмездие когда-то!
Мы твердо знали в первый год.
Зачем же пленника-солдата
Терзал и мучил так урод?

Так тяжелы два года плена,
Когда фашисты шли «Нах Ост».
Души от пыток вся немела,
На Волге им прижали хвост.

Тогда от крови чуть очнулись,
Но злоба била все ключом.
На путь прошедший оглянулись -
Не запугать ведь палачом.

Другое стало отношенье.
Рабы Германии - терпи!
И грохот страшного сраженья,
К Берлину сходятся пути.

Но до него еще далеко,
Теряем каждый день друзей.
И так тоскливо, одиноко.
Хоть и живем среди людей.

И думы черные витают
Всегда в уставшей голове.
Ведь детки наши голодают
Живут в проклятой нищете.

Когда закончится та бойня
К труду вернемся снова мы.
Не то мы ждали, что сегодня,
Ведь к вам пришел я из тюрьмы.

31

Побег позднее совершили,
Когда в колоннах нас вели,
Безумно храбрыми мы были.
В неволе жить уж не могли.

Устроил кто-то потасовку,
Туда охрану отвлекли,
Андрей окинул обстановку,
И мы мгновенно утекли.

Кусты, канавы и овраги,
По ним мы прятались тогда.
Но сторонилися дороги
И чужды были города.

К востоку путь мы свой держали,
Три дня скитались без еды.
В облаву сонные попали,
Не миновали вновь беды.

А в лагерь тот нас не вернули.
Их было в Пруссии не счесть.
В толпу всех собранных втолкнули,
И мы считали то за честь.

Считай, повторно в плен попали.
От неудачи нас трясет.
Как о свободе мы мечтали,
А жизнь в неволе все течет.

Еще два раза мы бежали,
Напрасно, снова в этот раз.
Нас тоже битых возвращали
И слезы сыпались из глаз.

Всегда собаки находили,
Искали, будто бы, зверей.
В крови, искусанных нас били,
Ну как считать их за людей!

Прошел кто плен - они поныне
Хранят на теле те следы.
Оскал зубов от дикой псины,
Охраны тоже есть следы.

С отцом купались мы на речке,
Я шрамы помню, как сейчас.
За души их поставьте свечку,
За год то сделайте хоть раз.

32

Какие пытки и мученья
Нам находили каждый день.
Для них то было развлеченье,
Должно, придумывать не лень.

Вот на плацу стоим рядами
Дрожим, дыханье затая,
И с помутневшими глазами
Минует, нет ли, смерть моя?

Идет начищенный до блеска,
Сверкают глянцем сапоги.
И по зубам, так звонко, хлестко.
Стои и падать не моги.

Иначе смерть придет мгновенно,
Ведь парабеллум под рукой.
Убьет с насмешкой откровенной
И ряд заполнится пустой.

На нервах, сука, так играя,
Шагает молча, не спеша.
Последний мускул напрягая,
Худы - в чем держится душа -

Но мы стоим окаменело.
В глазах становится темно.
А он калечит нас умело,
Должно, привык к тому давно.

И сколько это продолжалось?
Сказать я точно не могу
Все на здоровье отражалось
На радость, видимо, врагу.

Пройдет он длинными рядами,
С десяток точно наградит.
Своими мощными руками
Умел жестоко, сволочь, бить.

Я все готов простить проклятым,
Поверьте. Это - никогда.
Там страшно было быть измятым,
Живет то в памяти года.

В аду его лишь только встречу
Убью без жалости и мук.
Хоть то преступно - искалечу.
Хватило б силы моих рук.

33

А ненавистник тот, ребята,
Был наш начальник-комендант.
И не похож он на солдата.
Чист, по немецки, и педант.

Его мы Гансом величали,
Носил фамилию он Руст.
В конце войны его убрали
И кабинет остался пуст.

В канун Победы это было,
От наступавших он бежал.
В машину бомба угодила
И перед богом он предстал.

Но это все позднее было,
А угнетенным ведь тогда
Надежда солнышком светила
И верой жили мы всегда.

Нам часто в плену повторяли
Фашисты, отбросы, рванье,
Что родину мы потеряли
И пала Москва. Все вранье.

Откуда  б нам было известно?
Но чуяли это нутром.
Хоть в лагере было и тесно,
Но были ведь люди кругом.

И правда сквозь щель проникала,
Ведь фрицам ее не поймать.
Земля нам всегда помогала
Надежно, поверьте, как мать.

Водил нас конвой на работу,
По своему что-то болтал.
Язык ненавидел как рвоту,
Слова я немецкие знал.

А были ребятки родные,
Строчили по-фрицски - держись!
Хоть с виду как будто блатные,
Но крепко держались за жизнь.

От брошенных фраз мимоходом,
Услышав от разных людей
И собранных вечером сходом,
Ловили мы новости дней.

34

А новость - та как разносилась,
Мы жили в такой тесноте
И правда к нам в сердце просилась,
Летала средь нас в высоте.

Но были поганые люди,
Они вылезали на свет,
Покажут приманку на блюде -
Исчезли, средь нас уже нет.

Потом появлялися в форме.
Продались, подлюки, врагам.
Фашисты считали, что в норме,
Таких прибирали к рукам.

А как же мы их презирали,
За временный ихний уют.
И точно, поверьте, мы знали,
Что тюрьмы предателей ждут.

Так было порою тоскливо,
Когда перед нами взахлеб
Они возносили хвастливо
Всех тех, кто давал им на хлеб.

Хотелось своими руками
Подонков душить без конца.
Мы были на вид стариками,
Но молоды были сердца.

Какие идейные силы
К предательству сильно влекло:
Фашистов богатые виллы,
Огнями сверкало стекло.

А может быть выжить стремились
Целуй тогда пятки, подлец.
Но так ведь нахально молились
Их Гитлер - идейный отец.

Носись со своею идеей,
Зачем же тогда убивать?
Как вспомнишь, так сердце немеет,
Зачем же рожала их мать?

Средь немцев есть личности, видно,
Не все они наши враги.
Но эти - паскудная гнида,
Фашистам они дороги.

35

Творили все зло их руками.
Хвалили за зверства взахлеб.
Родились как те, дураками,
Так дурнем в канаве умрет.

Какие толкали мотивы,
Влекли на измену людей?
Инстинктов звериных позывы,
Иль «прелесть» фашистских идей?

Возможно висят злодеянья,
Свершенные в юные дни.
Настала пора покаянья,
В измену рванули они.

А может то черная зависть
Точила сердечко его?
Скрывал до поры он ненависть,
Другого ведь нет ничего.

Унижена честь родовая,
Разгромлен родимый очаг.
А может судьба вековая,
От предков он Родины враг?

Скорее, забрел ненароком
В бандитскую шайку щенок,
Таким заражен он пороком,
Толкнул к преступленьям пинок.

Такую звериную лютость
Веками не видел народ.
Издевки, без меры жестокость,
На нас все валил тот урод.

Мы знали, расплата наступит,
На это затратят года.
И суд непременно осудит.
Так думали все мы тогда.

Могли мы предвидеть в те годы,
Предатель тот выживет нас
Свободы - и этим мы горды,
Пришел через годы наш час.

Не знаю их сколько там было.
Сквозь фильтр миллионы прошли.
Безвинных немало скосило
Допросами сердце их жгли.

36

Бывали в плену и людишки,
Сынки, о ворах говорю.
Тащили порой из-под мышки,
Прибить бы из всех к фонарю.

Откуда на свет появлялись?
Воришки - отпетая мразь.
На нарах ведь рядом валялись -
Вся та человечества грязь.

Такой заведется, бывало,
И с виду как будто святой,
То стащит с кого одеяло,
Глядишь, уже кто-то босой.

У них за душой нет идеи,
Он рад, что сегодня украл.
Как губы у многих синели
Когда обворованным стал.

Ребята от злости зверели,
Когда оказался такой.
Завернутый крепко в шинели -
Бог душу его упокой.

Но время сменило героев
Сегодня почет не бойцу.
А бывших когда то изгоев
К высокому тянут венцу.

В такую вот страшную пору
Почет - кто бывал уж судим.
Они поднимаются в гору
Тем выше, чем больше сидим.

Для них необъятны просторы,
Давно разделили страну.
И там управляют лишь воры,
И даже не нашу одну.

Привычными должности стали
И правят в законе уж вор.
В плену мы об этом мечтали,
Сменилося много с тех пор.

В союзе всем правили … коммы,
В России с недавней поры.
С законом прекрасно «знакомы»
Командуют даже воры.

37

Ночами грохочут бомбежки,
И мы разбирали завал.
Желтели в песочке дорожки,
А ночью налет все сломал.

Разбиты машины, вагоны.
Валяется всюду еда
Консервы, паштет, макароны
Теперь то мы сыты всегда.

Стратеги упорно считают
(Их в лагере было полно):
Какие фронты наступают,
Отдельных не слышно давно.

Боялись союзной бомбежки
Бомбили ведь янки ковром.
Сметут - не найдешь даже ложки,
Пойди, докажи-ка потом.

Сильнее гремит канонада,
Фашисты поникли, бегут.
Сбежать поскорее им надо
Иначе им будет капут.

А вечером все как обычно:
Сыграли так вяло «отбой».
Мы спать завалились привычно
Под утро жестокий был бой.

Потом все затихло в округе
Такая кругом тишина!
«Вставайте, товарищи, други.
Конец. Замирилась война!»

Ворота в колючке закрыты,
На вышках врагов не видать.
Стучат, улыбаясь, солдаты,
Пытаясь запоры сломать.

Мы жались сначала пугливо.
Не верили в счастье свое.
Потом прорвалось все бурливо -
Мы плачем и песни поем.

Рабы и солдаты смешались
Спешили покрепче обнять.
И так нам свободно дышалось.
«Свобода!» - не трудно понять.

38

Забрали вещички скудные,
Покинули длинный барак.
Не бриты, телами худые,
Закончился, братцы, бардак.

Добыли еду без усилий,
Лепешки на печке пекли.
Еду ото всюду сносили
Свободные дни потекли.

У каждого мысли бродили:
«О боже, остался живой».
Как тени мы молча ходили,
Быстрей бы рвануться домой.

Не знали тогда о приказе:
Собрались нас всех фильтровать.
Предателей, этой заразе
Свободными уж не бывать.

Приехали люди в погонах,
Составили списки. Потом
Мы долго тряслися в вагонах
Когда же увидим свой дом?

Катили в вагонах-теплушках,
Разрухи повсюду следы.
В сожженых дотла деревушках
Напиться не сыщешь воды.

Мы ждали свидания с домом,
Ведь не было столько вестей.
А вести разили, как громом,
Промчалось ведь столько смертей.

Нам строго в вагонах сказали
Не смели чтоб письма писать.
А мы, горемыки, молчали
Боялись тому возражать.

И думы, давящие думы,
Как обруч сзимали сердца.
На станциях люди угрюмы
И нету разрухе конца.

На нарах мы вслух рассуждали
Когда нам разгрузку дадут.
Конечно, Москву мы все ждали,
Но мимо. В Сибирь, видно, прут.

39

Нас немцы в плену напугали.
Сказали, что ждет нас Сибирь.
Теперь коллективно гадали
Возможно, везут в Анадырь?

Состав наш тянулся так долго,
Часами стоял в тупиках.
А мы передумали много,
Добавив седин на висках.

Пришла мимолетная радость,
Ее заменила тоска.
За что нас преследует гадость,
И чья направляет рука?

В ночи заскрипели колеса.
«Приехали,»- кто-то сказал.
Прорвались нежданные слезы,
Конвой вооруженный стоял.

шагали дорогой лесною,
Молчали в ночной тишине.
И чувствовал каждый спиною
Преследует смерть на ремне.

Вели нас здоровые парни,
Держа автомат на груди.
И глаз закрывалися ставни
Угрозы и страх впереди.

Пришли. Нас встречают ворота,
Бараки в колючей петле.
Под дулом стоим автомата
И клонится тело к земле.

С какой-то завидной сноровкой
Вселили прибывших в барак.
Очнувшись в другой обстановке,
Вдруг я рассудил просто так.

Должно быть все это ошибка,
Проверят и выпустят нас.
И мучить не будут так шибко
Как делал тот проклятый Ганс.

обидно. но первое дело
Писать запретили письмо.
По дому так сердце болело -
В глазах становилось темно.

40

Порядки почти что такие,
Попроще, конечно, чем плен.
Солдатики наши простые,
Глаза голубее, чем лен.

Какие-то знали законы.
Баталий словесных не счесть.
Начальству ложили поклоны,
Порой забывая про честь.

Но строго крутилась машина,
Допросы то ночью, то днем.
Средь нас проживает вражина,
Предателей ищут с огнем.

Неужто додуматься трудно,
И в сене иголку искать.
Допросами мучить нас нудно,
Иссохшую душу терзать.

Изменников знали мы точно.
Они уж сбежали давно,
С фашистами драпали срочно.
А может легли где на дно?

Конечно, курьезы бывали.
Врагами считали и тех,
Кто сделал для пленных немало,
Страдал бедолага за всех.

Допросы, потом передышка,
Валили лесок от души.
Живы ли жена и детишки?
Живут на какие шиши?

У нас с языка не сходила,
Один среди нас разговор.
Какая кипела в нас сила!
Рвалися домой, на простор.

Так медленно время тянулось,
Не видно неволе конца.
И жадность к работе проснулась,
Трудом охладить бы сердца.

В армейской изношенной форме,
Естественно, все без погон.
Мы жили по зэковской норме.
Какой же на это закон?

41

Известия к нам приходили.
Мы знали о жизни страны.
Японию что победили
Два города в прах сожжены.

Судили фашистов проклятых -
Суровы для них приговор.
А нас всех, судьбою измятых
Закрыли за что на запор?

Минуло стремительно лето,
Валили деревья в лесу.
«Поймите, нам трудно без деток,»-
Друзья не скрывали слезу.

И снова допросы, допросы.
От них мы уж стали тупеть.
Писать на кого-то доносы?
Да лучше уж нам умереть.

Вдали от железной дороги,
Нет рядом больших городов.
Мы черные видим отроги
И шум здесь бескрайних лесов.

Настала холодная осень.
По-зимнему форма дана.
Потрепана, хоть и не очень,
И к зимней погоде годна.

Заперты в лесной глухомани,
Тюремный порядок во всем.
Сообщение - конные сани,
Привычное утром: «Подъем!»

Считали мы дни и недели,
Тянулись так долго они.
И месяцы уж пролетели,
Настали весенние дни.

Ничем не нарушен порядок.
Навечно, должно, заведен.
А воздух свободы так сладок,
Надолго от нас отделен.

Сменили нам форму на лето,
Ведь ватники стали рваньем.
Домой не послал я привета,
В тюрьме без суда мы живем.

42

Жара того мирного лета
Тревогу рождала у нас.
Ждет голод, прямая примета,
На нас надвигалась как газ.

Томила тоска нас по дому,
И снилися дети во сне.
Ушел - было восемь старшому,
Тринадцать уж будет к весне.

Второму шестерка минула.
Одиннадцать значит ему.
Жену, видно горе согнуло
Как рада была бы письму!

А третий - четвертый годочек
Зимой подойден к девяти.
Четвертый мой был с ноготочек
Сегодня же в школу идти.

Сомненья берут - не узнаю
При встрече своих молодцов.
От этого больше страдаю -
Растет ребятня без отцов.

Зачем же вы, властные люди,
Так жестко свернули народ?
Одним все подносят на блюде,
Другой еле ноги несет.

К чему все хвалебные речи,
Свобода и равенство всем.
Одни на курортах близ Сочи,
Другой уж загнулся совсем.

Познали газетную правду,
И держим язык на замке.
Одни - получают награды,
Другие - в мороз налегке.

За что учинили допросы,
Не наша ведь это вина,
Что в снежные бури-заносы
Попала вся наша страна.

Подняли все эти метели
Не боги на грешной земле.
И головы лучших летели,
Иль гнили, как мы, в кабале.

43

Мы тихо на нарах шептались,
Конда становилось невмочь.
В бессильном припадке катались
И так почти каждую ночь.

Но ясно тогда осознали,
Что плен - то клеймо навсегда.
Об этом мы позже узнали,
Когда уж минули года.

Стал плен для нас сущей проказой,
Мы были ущербны во всем.
И с нами как страшной заразой,
Считаться не стали совсем.

Но двигалось время в природе,
И боль притупилась в тоске.
Уж лето было на исходе,
И сохли травинки в песке.

Бумаги оформили срочно,
На первую группу из нас.
Не верилось даже, но точно,
К отправке готовы тот час.

Собрали в котомку вещички,
 В машину набились битком.
«Прощайте, вы, сосны-сестрички,
И лагерь - наш сумрачный дом!»

Нам письма писать разрешили,
Отправил домой письмецо.
О нас уже что-то решили,
Разорвано, видно, кольцо.

Мы радостно сели в вагоны.
Наш поезд идет на Москву.
Мы едем - мелькают перроны,
Пожухлую видим траву.

Прощай, замечательный город,
Стоишь ты над Волгой-рекой.
В душе говорим себе гордо:
«Не встретимся больше с тобой.»

А думы так сердце сжимают,
И думаю: «Бог все же есть.»
Друзья по бумажке считают,
Мы не были дома лет шесть.

44

Случилось, не правое дело,
Уехал тогда без друзей,
Срывались в побеги мы смело
И вместе в плену много дней.

Но здесь разлучила судьбина,
Обидно, конечно, до слез.
Любил я ведь друга, как сына.
Андрюшку сгубил этот лес.

При валке деревьев, бывает,
Угроза для жизни всегда.
То дерево вдруг зависает
Иль ветки летят как вода.

То комель подрубленный слабо
Дает вдруг обратный удар.
Иль сучья, снарядами с неба.
Невольно бросает тут в жар.

Как это случилось, не знаю.
Сучок, словно нож, в голове.
Я тихо над другом рыдаю,
Сижу на зеленой траве.

Не только его схоронили,
Ведь много там было беды,
Мы все беззащитные были.
В лесах этой волжской гряды.

А в списки попал я из первых,
Должно быть, учли детвору.
В часы те держались на нервах,
Спешили тогда по утру.

Беседу сперва проходили,
Из зоны потом на простор.
От радости пьяны мы были,
О дому лишь был разговор.

В тот список друзья не попали
Уехал без них я, один.
Так долго в плену мы мечтали
Выходит, что я - господин!

Позднее уже на допросах
Фамилии были друзей.
Их не было в гнусных доносах,
А в списках знакомых людей.

45

Командовал лагерем нашим
Полковник, видать фронтовик.
Примером был духом упавшим,
Хоть с виду он был как старик.

Он среднего роста, подтянут,
С колодкой наград на груди.
Но волос был белым затянут,
В войну, видно, шел впереди.

Не раз в его тело осколки
Горячим металлом впились.
Вонзились, как будто иголки
И кровушки всласть напились.

Прошли по лицу его шрамы.
Не скрыть их теперь никогда.
И сжатые губы упрямы,
Седая, как лунь, борода.

Он Рябов - фамилия звонка,
Их много найдешь на Руси.
Направлен сюда он из танка
Начальство об этом спроси.

Но кто нам расскажет об этом,
Ведь это огромный секрет.
Все было покрыто секретом
Хоть тайного в этом и нет.

Он был, по Уставу, к нам строгим.
Инструкции все соблюдал.
Бесспорно, помог тогда многим
Конца он фильтрации ждал.

Следил за питанием строго,
Барак обеспечен теплом.
Конечно, в нем было убого
Для нас - это временный дом.

Одежда и баня - особо,
Обиды на то никакой.
И буду я помнить до гроба
Ту баньку в лесу  за рекой.

Как чудно в холодную пору,
По бревнам наряд одолев,
Поддать раскаленного пару
В парилке лежать разомлев.

46

Леса приволжские густые,
Смолистый запах той хвои.
Узоры, будто бы витые
И сосны, спутницы твои.

Та красота - как рай - лесная,
Пленяет свежестью людей.
Всегда приветлива, родная
Ты красишь край с далеких дней.

Холмы, овраги и лощины,
Зеленым скрыто все ковром.
И в небо смотрятся вершины,
Но рубят это топором.

Травою сочною покрыто,
Тропа, полянка, косогор.
Букашки, звери деловито
Ступают смело на просто.

А птичий гомон - беспрерывно,
Поют, щебечут целый день,
То трель прокатится призывно,
Исчезнет где-то словно тень.

Лоси шагают осторожно,
Цепляют ветки за рога.
И волк зимой завоет грозно,
И зайка мчится от врага.

Ручьи, речушки здесь петляют,
Водичку к Волге все несут.
Как изумруд луга сверкают,
Цветы, как в сказке расцветут.

Такую вот, красу земную,
Загадил лагерь для людей,
И жизнь где гробят молодую
Во имя путанных идей.

Тот лес для нас темнее тучи.
Когда в ненастную пору
однообразие наскучит
В барак забъемся, как в нору.

Побыть в лесу бы том свободным,
Вдохнуть всей грудью аромат.
Но не хочу быть неугодным
И что расстался - очень рад.

47

На службу ушли в сорок первом,
Сегодня уже сорок шесть.
И могут ли выдержать нервы?
Святой на свете что есть?

В Москве я расстался с друзьями
И детям гостинец купил.
Три булки в мешок с сухарями
Я бережно все положил.

Не видел в пути приключений,
Приехал в намеченный пункт.
Так много вокруг разрушений,
А немцы завалы гребут.

Воронеж - красивый был город,
Разрушен врагами, сожжен.
Злодейства невиданный холод
Солдатом в борьбе побежден.

Имею ввиду не морозы,
А льдина фашистских сердец.
Ручьями здесь пролиты слезы,
Но выстоял скромный боец.

Идут поезда непрерывно,
И мой покатил на Калач.
Гляжу я в окно неотрывно
Тоскливо на сердце, хоть плач.

Ведь женщины только в вагоне
Понуро сидят старики.
На станции - тьма на перроне,
С фонариком ходят стрелки.

Машиной попутной добрался,
«Ну, здравствуй, родное село.»
Невольно я вдруг разрыдался,
Так судоргой скулы свело.

Никто не увидел все это,
И вытер я слезы рукой.
Считайте, пришел с того света.
Смотри-ка, село, я живой.

Побрел по знакомой дорожке,
Вот хата родная моя.
Дрожат, как у старого, ножки,
Ведь прибыл в родные края.

48

Вокруг все в большом запустеньи,
И крыша с наклоном стоит.
Мой дядя - сосед с удивленьем
Ко мне он так шустро бежит.

И крошечной хата казалась,
Убожество видно во всем.
А сердце от боли сжималось
Как бедно, родные, живем.

Побриться сначала с дороги,
Степан тут с улыбкой вошел.
Детишки сидят на пороге
Вдруг старший смущенно зашел.

«Папаня?» - Я глянул: «О, Боже!»
Мой старший любимый сыной.
Улыбкой сияет погожей
И крепко стоит паренек.

Со школы ребята примчались.
Так быстро достигла их весть.
И молча они улыбались.
«Родные, я с вами, я здесь!»;
А к ночи жена появилась,
Валила деревья в лесу.
«Судима, - так сердце забилось -
За что наказанье несу.»

Освоился быстро, в денечек.
Пахнуло холодным - беда.
Нет хлеба, картошки мешочек,
А дальше наш ждет лебеда.

Сентябрь. До мая далеко.
Голодная ждет нас зима.
Задумался тяжко, глубоко
Боялся лишиться ума.

Спасти ребятишек задача.
И я ее должен решить.
Тут пала колхозная кляча
Есть мясо, и можно прожить.

Жена накопила деньжонок,
На них можно что-то купить.
Сбывают сейчас коровенок.
Купить - и на мясо забить.

49

В хозяйстве водилась корова,
Но нечем ее прокормить.
Листвою лесною крепилась -
Немедленно надо возить.

Бывалые люди сказали,
Что можно на пищу собрать.
На желудь в лесу показали:
Их можно в еду добавлять.

Усмешку соседи таили,
Когда со своей детворой
За желудем в лес мы ходили,
Потом возвращались домой.

запас получился солидный,
Сушили, мололи муку.
Но голос шепнул мне ехидный:
«Плохая прибавка к пайку».

Колхоз обещал выдать ссуду,
Но дали отходов мешок.
Я ругань отца не забуду,
Когда он домой приволок.

Одни лишь велись разговоры,
Чем зиму детей прокормить.
На небо направлены взоры,
Не надо бы бога гневить.

Мы в школу исправно ходили,
Прилежно писали в тетрадь.
И детскую дружбу водили,
Не думали мы умирать.

И учителя говорили,
Дотянем ли мы до весны.
Кого-то в селе хоронили,
Но будем ли мы спасены?

Когда-то в колхозе богатом
Отец был на лучшем счету.
И был средь начальства как братом.
О пчелах забросил мечту.

Военные годы лихие
Сгубили под корень пчелу.
Вернее, спецы те плохие
Всех пчелок свели в кабалу.

50

Нашлась для солдата работа.
Настроил пилу и топор.
А стойка - большая забота.
И стал он начальством - бугор.

Другие - к амбарам поближе,
К складам, где продукты хранят.
«Вы пленные - чином пониже,» -
Им прямо в лицо говорят.

Конечно, строителей руки
В колхозе нужны позарез.
За годы военной разрухи
На крыши не глянешь без слез.

Солому с крыш вихри срывали,
Прогнили стропила совсем.
И стены все так обветшали -
Работки хватает на всех.

Но что от строителя проку,
Ведь детям продукты нужны.
Обтешешь здесь бревнышко сбоку,
Щепу унесешь для жены.

Хранились в колхозном амбаре
Запасы зерна и муки,
Но вновь не хотелось на нары,
«Нельзя, подожди, мужики!

Строжайшее есть указанье
Порядок нельзя нарушать
Бог видит все ваши страданья.
Родные, придется вам ждать.»

От голода пухнут ребятки
Нет дела до вашей беды.
Играют с народом, как в прятки,
Воров закрывая следы.

Отпустят свеклы иль порковку,
И с радостью тащишь домой,
Иль лука прихватишь головку,
Не пустишь детей, ведь, с сумой.

Одежду и обувь детишкам
Совсем невозможно найти.
А тянутся, чувствую, к книжкам,
И в школу им надо идти.

51

Освоил сапожное дело,
Портное познал ремесло.
За обувь я принялся смело.
Есть шубки, в них детям тепло.

Дырявые стенки хатенки
Укрыл я лесною листвой.
Для печки привез я дровенки,
Но жил с неспокойной душой.

Зимою, холодной порою
Повестку прислали. Явись.
Беда не прошла стороною,
Какая же к черту здесь жисть.

Пришел. На стул усадили.
Фамилия, адрес, где рос.
Из сердца все будто тянули.
Пополз под рубашкой мороз.

В допросах денек продержали,
Домой я разбитый пришел,
Ведь дома детишки так ждали,
Жену я в уныньи нашел.

Поведал зачем вызывали:
не слышал про этих людей.
Они не со мной воевали,
Не знаю я их, хоть убей.

Детишки мои присмирели,
За дело берется любой.
И дружно так ручки вертели
На мельнице-рушке ручной.

Смолоть из зерна кукурузы
Хоть горсточку пряной муки
Они ведь, мои карапузы,
Готовы на все - мастаки.

Почистят усердно свеколку,
Такой она сладкой была,
Из погреба вынут засолку -
Уж очень кадушка мала.

Дровишек нарубят все мигом,
И в группу забьется огонь.
К коптилке согнутся все кругом
Занятые делом - не тронь.

52

Учеба легко им давалась,
Особенно старшим двоим.
И мать им всегда улыбалась,
Хоть трудно так было самим.

Родители наши узнали,
Всю горечь обиды тех лет.
Лишь в детскую пору вступали
И дальше покоя все нет.

Училися в школе по годе.
В приходской - при церкви была.
Запуганы были от роду.
О знаньях мечта в них жила.

Прошла революция бурно,
Сломали привычный уклад,
Решили все быстро, бездумно.
Записано - поп виноват.

Прогнали его без оглядки
Ушел с ним учитель-дьячок.
Без школы остались ребятки,
В ней сторож иван-дурачок.

Пока торговались, рядили,
И сплетни пошли по селу
Детишки учебу забыли,
Без знаний освоят метлу.

Позднее узнал из рассказов,
Об этом поведала мать,
Приехал в село Косоглазов,
На лбы детям ставить печать.

Придумал такую кто байку?
Уж в школу детей не загнать.
Они собиралися в стайку,
Иль прятался кто под кровать.

Конечно, в той сельской общине
Пустое - детишек учить.
Считали тогда так мужчины,
Без грамоты можно прожить.

Но знаю, как мучилась мама,
Хотелось самой почитать.
От мужа, детишек, так прямо
С письма, что волнует, узнать.

53

Пока рассуждали миряне,
Шли годы своей чередой.
Терпели покорно крестьяне
Набегу, стрельбу и разбой.

Каких здесь цветов не бывало:
То белый, то красный грозит.
Казачество здесь воевало,
И Батька, лесной паразит.

Прошли ребятишки науку,
Поставить лишь роспись могли.
Лопаты им сунули в руку,
Но к знаниям страсть берегли.

Все детям своим передали,
учили в те страшные дни,
Что в детстве родные не знали
Вложили нам в сердце они.

Все четверо в школу ходили,
Попробуйте это понять,
И дружбу со школой водили,
И не за что нас подгонять.

В истрепанной, старой одежке,
Голодные - кости видать.
В сугробе протоптанной стежке,
Нет случая, чтоб опоздать.

Крестясь на иконы смиренно
Просили, чтоб бог нам помог.
Так страстно молились, наверно,
Но видеть того я не мог.

Для нас они вечно довольны
Страданья свои - на замок,
Лишь вздохи срывались невольно,
Пустой прибирая мешок.

Прошили всю жизнь, не познали
Общенья с печатной строкой.
И как же родные страдали
Лишь гладя письмишко рукой.

Наверно, тепло от бумаги
Жгло сердце - родимой моей.
Страдать так пришлось бедолаге
С войны до скончания дней.

54

Те дни порою вспоминаю,
А прошлое очень мне жаль.
От боли грудь свою сжимаю,
Таю в глазах моих печаль.

Каким сраженные недугом?
И от чего такая боль?
На все глядим всегда с испугом
За что такую дали роль?

И рвется страх во все запоры
Нахально просится в окно.
Забыты встречи, разговоры,
И избежать то не дано.

Возможно, то кажется диким.
Как можно в такую пору?
Считать все постыдным и хлипким
И в хату загнать, как в нору.

Холодными зимними днями,
Лишь трубы привычно дымят.
Заняты какими делами?
Не видно крикливых ребят.

Не слышно веселого гама
Вечерней порой, женихов.
Пурга завывает упрямо.
Да слышится крик петухов.

Одна поразила забота:
Чего бы найти пожевать.
И всхлипнет с просонья вдруг кто-то
Рассохшая скрипнет кровать.

Но были какие-то срывы,
Вдруг рявкнет в ночной тишине.
Каки-то, странно, призывы
Топить все с проклятом вине.

Таких наберется немного
(Кто хлебом колхозным владел)
Для них не закрыта дорога,
От водки, подлец, не худел.

Ведь пили сволоты открыто
И жрали не жидкие щи.
Бросила презренно в корыто
Объедки: «Придурки, ищи!»

55

Дружки-то мои дорогие,
Не в силах злой голод сдержать.
Бросались, как будто борзые
Те корки от хлеба искать.

Мне скажут - все это придумал,
Такого не может ведь быть.
Поймет меня травку кто хрумал,
До смерти нам то не забыть.

Извечные, видно, разделы.
Назальный кто - правит людьми.
И рады людишки, что целы.
Ты эту вот пакость пойми.

Весна наступила вдруг рано,
Запели бурливо ручьи.
Запомнилось мне (очень странно),
В ту пору уж были грачи.

Играть нас совсем не тянуло,
У всех лишь один разговор.
В голодных глазах все тонуло,
Поймите, ведь то не позор.

Лишь первая зелень пробилась,
Искали чего пожевать.
Мыслишка одна только билась
Где щавеля можно нарвать.

Земля тогда споро подсохла,
Все вылезли дружно копать.
Хоть в прошлом году все посохло,
Но надо ведь снова сажать.

Хватались за вилы упрямо,
Спешили скорее вскопать.
И делали все очень рьяно -
Посадим, и есть чего ждать.

Где мать для посадки хранила?
Весной семена все нашлись.
От голода еле ходила,
Но стойко боролась за жизнь.

Так бережно в землю сажали,
И жили надеждой одной
Все вырастет точно мы знали
Той страшной, голодной весной.

56

Казенную тащит бумагу
Трудяга-чудак почтальон.
Зовет она снова в дорогу -
Немедля явиться в район.

Тут все по бумаге понятно
(Недавно, зимою, ведь был)
Хоть штука не очень приятна.
Отец на допрос вновь отбыл.

А как убивался родимый:
Погода - сажать огород.
Но строгой повесткой гонимый
Пошел в половодье он вброд.

Пришел к вечерку он усталый,
Измучен, поникший такой.
Расспрашивать мать уж не стала,
Кивнула в ответ головой.

Потом рассказал с неохотой,
Что ищут предателей вновь.
Как будто тот связан с пехотой
И пролил невинную кровь.

Весенние - в прошлом посадки.
В колхозе закончился сев.
А в дело уж пущены тяпки,
И радует в поле посев.

Тянулось голодное время,
Мученьям маячил конец.
Такое вот тяжкое бремя
Тащил исхудавший отец.

Лишь летнее солнце всходило,
Во двор приходил бригадир.
Отцу он приказывал мило.
Тут в юбке идет командир.

Та маме команду давала,
Ведь ждет еще в поле свекла.
Мать сумку отцу собирала,
И в печке чего-то пекла.

А нам, развеселой ватаге,
Задание четко дано.
То травки нарвать где в овраге,
Еще не забыть про гумно.

57

Крмились едою подножной
Какие-то были харчи.
Та была лепешечка - ложной,
Да в печке крапивные щи.

Но тяжкое время минуло,
И начался хлеба покос.
Спасенье в лицо нам дохнуло,
Есть кашу позволил колхоз.

Из скошенной за день пшеницы
Спеша молотили зерно.
Измучены голодом лица -
Светились, как в ночи окно.

Здесь мельница в поле ручная,
Крупили, какой там помол.
А повар - старуха смешная
Котлы прицепила на кол.

Умело варили здесь кашу,
Дымилася кухня весь день.
Горячую - в сумочку нашу.
Тащи-ка домой трудодень.

Груженую кашей телегу
Тянули трудяги-волы.
Мы рады как первому снегу
Хоть радости были малы.

Нашлись ведь разумные люди,
Запреты - зерно не бери.
А каша по сумкам - вот блюдо.
Да черт вас за это дери.

Убрали хлеба, смолотили.
Свезли государству зерно.
А мы как голодные были.
Что дальше? А дальше - темно.

И вышли детишки на поле
В жару собирать колосок.
Какая же это неволя!
Как вспомню, так ломит висок.

И снова в горящую пору
Повестку отцу принесли:
Немедля явиться, как вору,
Иначе б его привели.

58

Тяжелое время уборки
Прошло незаметно в труде.
Ручная косьба и скирдовки,
И руки так нужны везде.

Подняли всю зябь тракторами.
Работа, как речка, текла.
Останется что под парами,
Не убрана только свекла.

Щипал уж привычно морозец,
Мы двое в бескрайней степи.
Промерзший до косточек хлопец -
До края, должно, не дойти.

Но мать терпеливо носила
Тяжелый с землею бурак.
«Откуда бралась только сила?» -
Так думал мальчишка-чудак.

Закончили свеклы уборку.
Мы с мамой шагаем вдвоем,
Жуем на ходу хлеба корку,
От радости даже поем.

Не знаю, как мать все стерпела,
Живот распирало снутри.
Она отказаться не смела,
Ведь норму убрать - хоть умри.

На зиму скопили продукты:
Зерно есть, запас овощей.
В саду уродилися фрукты
И что-то найдется для щей.

Но радости в этом немного,
Давила забота в другом.
И стонет мужик от налога
Совсем опустел его дом.

До мелочи все обложили.
Какие считали чины?
Родные селяне чем жили?
Пожитки их все сочтены.

Отдашь все - надвинется голод.
Как выжить, детей сохранить?
Зимою навалится холод -
Малюток тогда хоронить?

59

Но в этом мужицкая сила.
Его не сгибает нужда.
Улыбка и шутка светила -
Пройдет все, минует беда.

Но как же шутить в эту пору,
Костлявая машет косой.
Соседей таскают под гору,
Мужик наш голодный, босой.

Загнет от души прибаутки,
Смешную поведает быль.
Беду повернет, словно шутку,
Болтает язык как ковыль.

Иные от думы тяжелой
Забиты несносной судьбой.
Одежда - рванье, чуть не голый,
Но гордо трясет бородой.

Но, знаете, видеть такое,
Услышать шальной анекдот.
И сразу же сердце людское
От горестей всех отойдет.

Людей - юмористов веселых
Найдете вы в каждом селе.
И баек, порою соленых,
Как листьев на старой ветле.

Смеяться над тем, что голодный,
Что обувь разбита совсем,
Такой уж характер народный.
Дай, Боже, иметь его всем.

Сведут за налоги корову -
Смешное здесь тоже найдут.
«Теперь покупаем обнову,»-
Такой разговор ведь ведут.

«Зачем же вам, старче, обнова?
Навоза не будет теперь,
Коровка уж наша готова,
Бодлива была, словно зверь.»

Такую загнет небылицу -
От смеха вдруг кашель пробьет.
Он сунет слезу в рукавицу,
Согнувшись в раздумьях пойдет.

60

Откуда такие таланты?
И острая память при том?
Не люди, а просто атланты,
Не могут минуты молчком.

Но были средь них великаны,
Не мощью своих кулаков.
Носили, как те пеликаны,
Все сказки былых дураков.

И как умудрялися разом
С серьезностью строгой лица
Не двинув на сторону глазом
Лишь словом сшибить подлеца.

Обижен бывает он шуткой,
Что сучить, глядишь, кулаки.
Но вдруг озарится улыбкой,
От смеха сожмутся зрачки.

А если не сдержит обиды?
Покоя ему не дадут.
Ровняют весы пусть Фемиды,
Но слово главенствует тут.

В мгновение - будет вам кличка,
Навеки прилипнет она.
Порхнет порхнет по селу, как синичка,
Вновь имя твое заодно.

Забудется то, что с рожденья
Фамилию, имя носил.
И накрепко - то без сомненья,
Награду на век получил.

Так издавна. Едкое слово -
Страшнее людской нет молвы.
Оно покарает сурово,
Излечит надежней травы.

К словам относилися строго,
За слово и кто-то страдал.
В этапы вела та дорога,
Ведь первое слово Бог дал.

Поклон мастерам деревенским
За добрый, разящий язык.
Мужской, не болтливый тот женский,
Что метил, как будто ярлык.

61

Веками власти не любили
Беззлобных тихеньких селян.
Всегда ведь подати платили,
Такой удел был богом дан.

Таких примеров очень много,
Они идут из далека.
Всегда к земле вела дорога,
Хоть та работа не легка.

Прилип на век к своей делянке,
И шла она из рода в род,
Хибары нищи, как землянки,
Живет извечно в них народ.

Но бесконечные реформы
И поученья без конца.
Угрозы лишь, как будто громы,
За хлебом шлют всегда гонца.

А обещанья бесконечно,
Ведь надо строить города.
За счет села росли ведь вечно,
Питались с сел они всегда.

Село и рекрутов давало,
Повинность общую ввели.
От этих бед оно страдало
Теперь в загоне, на мели.

Пришло к нему другое время.
Теперь уже иной подход,
На урожай есть план, как бремя
И веселись при том народ.

Забрали чисто все с амбара,
Чего еще, скажите, брать?
Чего боялись, как пожара,
Нельзя, поверьте, возражать.

Склонив в унынии головки
Мельком задели божью мать.
«Нам на хрена те заготовки,
Должны мы снова голодать?»

Везли взращенное с флагами
И боль рвалася из груди.
Гниют остатки под ногами,
Опять ждет голод впереди.

62

Наш председатель деревенский
Не дремлет много уж ночей.
Звучит всегда здесь голос женский:
«Кормить ведь нечем нам детей.»

Усердно щелкает на счетах,
Остатки тоже надо сдать.
Живет в тяжелых он заботах.
Начальству надо угождать.

То не беда свезти сверх плана,
«Чего колхознику я дам?»
А наверху считают рьяно,
«Полсотни хватит ему грамм.»

Тот трудодень соленым потом,
А вес его - десятки грамм.
И то к зиме подарят скопом.
Какой придумал это хам?

Трудился год и нет оплаты,
Отметка только - трудодень.
Так в чем же люди виноваты?
И издеваться ведь не лень.

Звучат слова не умолкая,
Что все народу! - Ерунда.
Страдал от края и до края,
Не знал покоя от труда.

Найдут, наверно, возраженья,
Тех единицы, ведь, селян.
Не знали голод, униженья,
Как будто были из дворян.

Те десять лет Победы нашей
Неимоверно тяжелы.
И не питались вдоволь кашей,
И урожаи так малы.

Возможно где-то побогаче?
Но только не было таких.
В то время жил в селе иначе.
Кто ел, работал за двоих.

Так только в сказке говорится
Все совершается легко,
Но нечем было похвалиться
Спасло, должно быть, молоко.

63

Изложены факты сурово,
Их вижу, как будто сейчас.
Избави нас бог, чтобы снова
Увидеть все то без прикрас.

Большая семейка на шее,
Была - уж больного отца.
Но бился он сил не жалея,
Трудился, родной, до конца.

Уверенность в нем появилась,
Стучал топором целый день,
Подправит где там что валилось,
Иль новый воздвигнет плетень.

Строительство шло упрощенно
От скудости леса. Для стен -
Из хвороста крепко сплетена
И глиной обмажут затем.

Для кровли годилась солома
(Хотя и нужна для скота)
Уютнее нет больше дома.
Гордились мы тем, простота.

Бывали деньки для охоты.
Зайчишки шалили в садах.
Порой, отдохнешь  от работы,
И дни пропадаешь в полях.

Чего добывал он охотой
Служило прибавкой к столу.
Зайчатину ели с охотой,
И мать слала богу хвалу.

Вдвоем уж ходили в ту пору,
Помощником был старший брат.
Он ростом поднялся уж в гору,
В шинели одет, как солдат.

С отцом они крепко дружили
Еще с довоенной поры.
И этим они дорожили
На зависть другой детворы.

Ружьишко - с ракетницы старой,
Один лишь заряжен патрон.
Но выстрел был меткий и скорый,
Добычею брат награжден.

64

Ночью зимой холодной
Проснулись - кричала так мать
Не знал я , тогда оглушенный
Что время настало рожать.

Вошла к нам молчком повитуха,
Отцу приказала: «Воды!»
Известная многим старуха
Спасет от нежданной беды.

Дрожали, укрывшись дерюгой,
А в хате была суета,
И голос отца очень строгий:
«Да спите же вы, мелкота!»

Попробуй уснуть, если рядом
Надрывно стонала так мать.
несло так удушливым смрадом:
Коптилка могла ль освещать

В тревожном лежим ожиданьи,
А стонам не видно конца.
Мы чувствуем рядом страданье
И голос со вздохом отца.
«О боже, кажись разрешилась!»
И голос старухи: «Воды!»
Вдруг криком таким разразилась
«Спаси те, господь, за труды!»

Привычно сказав, повитуха
Поведала громко отцу:
«Ну, девка, какая крикуха!
Давай-ка пеленки мальцу!»

На печке с ребенком лежала
Притихшая, бледная мать.
Кивком голоды провожала:
«Не сметь на урок опоздать.»

Под вечер, закончив делишки,
Собрались на ужин гурьбой.
Забросив тетради и книжки
Беседу вели меж собой.

Отец обратился с вопросом:
«Как будем сестренку мы звать?»
Сидели с опущенным носом,
Не знали, что нам отвечать.

65

Мать с печки ответила: «Маша.»
Отец согласился: «Пусть так!»
А в мыслях: «Сестренка ведь наша,
И имя ее не пустяк.»

Зимою так холодно в хате,
Но надо ребенка купать.
На печке из дуба в корыте
Родная купала так мать.

Не знаю, как выжили дети
В тот холод, пеленки - тряпье.
Лекарств никаких - кто в ответе?
Такое вот детство мое.

Какая забота о детях -
О силе страны говорит.
То искорки радостно светят.
Чем старше - тем ярче горит.

Тогда многодетные семьи
По селам - привычный уклад.
Отброшены напрочь сомненья,
Рожденья ребенка всяк рад.

Но детская смертность косила,
С рожденья ослабших детей.
Бывало, мамаша просила
На небо забрать поскорей.

Ведь было в ту пору привычным,
Младенцев несли на погост,
Возможно, который был лишним
Хоть был населения рост.

Пришла медицина с годами,
Детишек, как надо, учли.
Врачей закрепив за дворами
Старались, детей берегли.

Они, бедолаги, фанаты,
Пришли с институтской скамьи.
Желанием только богаты.
По-сельски, огромной семьи.

Но приняли тяжесть на плечи,
Тянули нелегкий свой воз.
Спасали их русские печи
Давил когда лютый мороз.

66

Колхозная власть взбеленилась:
«Других то не можешь учить!»
От стройки в момент отстранила,
«Иди-ка ты сад сторожить.»

К тому же прибавились боли.
Так резко болело внутри.
Последствия, видно, неволи.
Как хочешь на это смотри.

Принялся за новое дело,
Не только ведь сторожем быть.
Науку освоил он смело,
И яблони начал растить.

Умельцы не мало дивились,
Поверить им было во что:
У грамотных - напрочь губились,
Процент у «незнайки»  - все сто!

Сходились в питомник, шептались.
Смотрели на дело тайком.
В неведеньи лишь оставались,
В неясном везеньи таком.

Они все по книгам творили,
Все строго по книжному шло.
По-своему с батькой садили
И все непременно росло.

Колхозному саду прилежно
Он душу как надо вложил.
Деревья растил очень нежно,
В заботах о них только жил.

Осмотрит деревья, обрежет,
И землю вскопает кругом.
Ведь все не его, а он нежит,
Курень поменял он на дом.

Сметет, где найдет, паутину.
Личинки водилися в ней.
Прогонит из сада скотину,
Та падкая ведь до ветвей.

До цвета он точно уж знает,
Какой ожидать урожай.
И зорко его охраняет.
«Не веришь? Потом приезжай!»

67

И точно. Так цветом покрыты -
Ну прямо невесты фата.
Позднее плоды точно сбиты,
Такая висит красота.

Как только пора наступала,
Готовы к уборке плоды.
Сбирали с деревьев немало,
То плата была за труды.

Везут на колхозные склады,
Антоновка как на подбор.
Кому-то напишут наряды -
Пойдет на общественный двор.

Бухгалтер запишет все в книжку,
Частично свезут на базар.
А сторожу этому - фигу,
Пусть жжет его внутренний жар.

Обрезки, подкормки, уходы,
В заботах почти круглый год.
Но зубы точили уроды,
Курень его кто-то сожжет.

Ломали питомник упрямо,
Безвинные жгли деревца.
Просила не раз моя мама
Все бросить, родного отца.

Сносил мой родимый все молча
На жалобы был очень скуп.
Но жизнь становилась короче,
Не радовал жизни уют.

Точила болезнь непрерывно
И таял он, будто свеча.
Стонал так порою надрывно,
Ругаясь в тиши сгоряча.

Лечили в больнице упорно,
А он не сдавался и пел.
Была в этом польза, бесспорно.
Врачи не сидели без дел.

Но, видно, настала минута,
Хирурги закончили спор.
Наркозом сознанье замкнуто
И скальпель вступил в разговор.

68

Та встреча, как будто сегодня,
Мы с ним повстречались в саду.
Шагал он как в море по сходням
Качаясь слегка на ходу.

Осунулся, бледный как скатерть,
И видна худоба в лице.
Не мог при детишках он плакать
Ведь смерть так держала в кольце.

Но вновь победителем вышел,
Тут медик-профессор помог.
Уж звоны небесные слышал,
С косою пришла на порог.

Как часто в короткое время
Терзала родного отца.
Досталось тяжелое бремя
И надо нести до конца.

Профессор - науке привержен
Отмерил отцу пять годов.
А он в похвалах не был сдержан
Врача вознес до облаков.

Обрел себе успокоенье,
Трудом занятый до конца.
Соседям всем на удивленье
Был свет, приветливым с лица.

И часто новость обсуждая
Так в спор вдавались мужики.
Теперь уже не унывая,
Хотя пусты их кошельки.

Сыны ведь старшие служили
Кормильцем средний стал давно,
А малышня - так те учили,
Что в сельской школе им дано.

И голод стал уже не страшен.
Продуктов, сена есть запас.
Что день, то новостью окрашен
Те дни я помню как сейчас.

Но в феврале беда случилась,
Погиб тогда наш старший брат.
Все на отце так отразилось,
Что жизни он совсем не рад.

69

Сказал об отце я частично,
Но мать ведь с ним рядом прошла.
Она все держала отлично,
Хоть жизнь с перекосами шла.

Родилась в семейке крестьянской,
Родители - люди земли.
И с верой в душе христианской
Растили детей как могли.

Заняты трудом бесконечным,
Заботами были дружны.
Поклоном встечали сердечним
И в деток своих влюблены.

За мужем две старшие были,
И сестры имели детей.
А младшие в школу ходили,
Не ведая горестных дней.

Хлебнула житейского лиха -
Беда приходила тайком.
То в голоде пухли от жмыха,
А беды катились как ком.

Немного прошло как венчались
В той церкви отец мой и мать.
Родители вмиг оказались
Без крова, и негде поспать.

Тряхнули село словно грушу,
Созревшие пали плоды.
Изгадили сельскую душу,
Такой не бывало беды.

Мой дед эконом и трудяга,
Построил дом в царские дни.
Не ведал тогда, мой бедняга,
Что скажут из дом: «Гони!»

Пришла голоштанная свора,
Бумажкою сунув под нос.
Сказали с ухмылкой сурово:
«А ну, выметайся, навоз!»

Ни бабушки крик оглашенный,
Ни слеза дрожащих мальцов,
Лишь дедушкин взгляд отрешенный:
«Карай их, господь, подлецов.»

70

По крохам всю жизнь собирали
Строенья, одежду, еду.
Мгновенно все то отобрали,
Ты кушай теперь лебеду.

«За что же кулачить? О, боже!
Какой перешел я закон?»
«Катись-ка старик!» - и по роже.
И кровью залился весь он.

Теснили к сараю старуху,
Ребят заслоняла собой.
Отбиться от них нету духу,
Смирись-ка, наверно, с судьбой.

На печке спала малолетка,
Должно быть, не слышит она.
Рванулась вдруг мать, как наседка,
Но видно не очень сильна.

Истошно кричала меньшая
«О, ирод, ты что сотворил?»
Но крепко ладошка большая
Закрыла ей рот. И нет сил.

Позарилась, сволочь борзая.
Ну чем виновато дитя?
Оставил без чести, слезая
Как кот, воровато сопя.

Поникшие, горем прибиты.
Одежды ты брать не моги.
С гнезда родового: «Иди ты!»
Ну чем не лютые враги.

Забрали все мигом комбеды.
Одежду, продукты и скот.
Такой вот достигли победы.
За что мордовали народ?

«Куда же деваться, родные?»
Рыдая, их мать приняла.
Родители оба больные,
Два брата, сестренка мала.

Так жили семьею большою.
Настала вновь зимняя стынь.
Забиты, с больною душою,
И неба не радует синь.

71

Сносила мать горести молча.
Созрела в февральскую ночь.
Петух, он с просонья бормочет.
Под крики родила точь в точь.

Раздался лишь голос басисто.
Дитя осенили крестом.
«С сыночком!» - вдруг голосом чистым -
А дочки-то будут потом.» -

Шутя говорит фельшерица.
(Ее приглашали всегда)
И в деле она мастерица,
Хоть возраст - еще молода.

Дожили до лета все скопом.
Так радовал всех огород.
Политый обильно так потом,
Он смог прокормить весь народ.

Вступили в колхоз под напором,
Повинность как надо несли.
И жили деды под надзором
Покой находя у земли.

И новый удар без пощады,
Вдруг летом случился пожар.
Покрыло удушливым смрадом.
Как вынести этот удар?

Объята вся пламенем хата,
Успела ребенка схватить,
Укрыла полою халата,
Ведь быстро в огне все горит.

Соседи успели вещички
Из хаты стащить в огород.
Мы плачем с ребенком, как птички.
Но кто бедолаг нас поймет.

Родителей не было дома,
Работали в поле они.
А братья, так это знакомо,
В лесу пропадали они.

А мужа отправили в поле,
Косил он хлеба за бугром.
Такая вод горькая доля.
И как мы отстроим свой дом?

72

Так мудро решило начальство
Отдать раскулаченным дом.
Но боже, какое нахальство,
Остался лишь сруб в доме том.

Украли все окна и двери,
Без крыши, разобран вемь пол.
Соседи не люди, а звери,
Дай бог им осиновый кол.

так снова свела нас судьбина,
Хоть сруб, но родной это дом.
За дело взялися мужчины,
Стучали все дни топором.

В черне все к зиме уж готово,
И печка родная дымит.
Вот так мы и начали снова
В родительском доме все жить.

Подрос наш сынок - забияка,
Отец в нем не чаял души.
Как тень за ним двигалась бабка,
А дед заставлял все - пляши!

А жизнь - то в движении сила,
Катились, сменялись лишь дни.
Второго под сердцем носила.
«Помилуй, господь, сохрани!»

Закончив страду полевую,
Тут время рожать подошло.
Ласкаю кровинку родную:
«Ну прелесть у нас ремесло.»

Оно с сотворения мира,
Святой материнства удел,
Не только то прихоть кумира.
Для женщин есть тоже предел.

В природе заложено четко,
Пора продолжать чтобы род,
Отмеряна времен сетка.
«Рожайте, пусть племя растет.»

Детишки росли поминутно,
Играли на пару до слез.
С едою бывало хоть смутно,
Но жизнь продолжалась всерьез.

73

И в жизни два брата дружили,
В делах их один интерес.
Заботами общими жили,
Ходили на речку и в лес.

Вдвоем на защиту вставали,
Обид не сносили во всем.
То младших они защищали,
Иль в драку вступали с гусем.

Мы жили в то смутное время,
Грызня беспощадной была.
Врагов развелося беремя,
И в страхе страна вся жила.

У нас не бывало застолья,
Скромна новогодняя ночь.
Такого не знали веселья,
Хотя порезвиться не прочь.

На это способны ребятки,
Горланили песни в ночи.
Дрожали от хохота хатки,
Ругались деды на печи.

Но чем молодежь остановишь,
Такой уж веселый народ.
Тогда и душой молодеешь,
Встречайте, идет Новый год.

Вот в эту веселую пору
Родился сынок у мены.
Не знаем, пойдет ли он в гору?
Ждала новогоднего дня.

А утром проснулись детишки,
С испугом таращат глаза,
И ихние, видно, умишки
Не знают, откуда гроза.

Кричал надрываясь младенец,
Чего-то просило дитя.
Отец, как заправский умелец,
Подвешивал люльку шутя.

Придумал он детям кроватку.
Подвесить ее к потолку,
Укрыть кисеей мини-хатку
И рядом лежать на боку.

74

Лишь только младенец заплачет -
Спросонья мамаша рукой
Ту люльку так нежно качает,
Дитя охраняет покой.

То грудью покормит малышку,
Проверит, чтоб было тепло.
Ругнет мимоходом мальчишку,
У мамы на сердце светло.

Пытался ли кто-то измерить
Весь груз материнских трудов?
Возможно не всякий поверит,
Что тяжесть на сотни пудов.

Неведомо это мужчине,
Хоть сильным считается пол.
Давно бы пришел он к кончине,
Когда был бы так нагружен.

Под сердцем носить, сберегая.
Такие ведь долгие дни.
Все вынесет мама родная,
Здоровья ей, бог, сохрани.

С годами тот груз нарастает
Все больше, чем дети взрослей.
И так бесконечно страдает
Всю жизнь до кончины своей.

Приют - деревенская хата,
Теснились без ропота в ней.
В Москву укатили два брата,
И стало без них нам скучней.

Родители тихо грустили,
Болели, родные мои.
Всю жизнь они дружно прожили,
Скрывая все боли свои.

Но стали от старости хилы,
И в тягость им стала уж жизнь.
Сошли они тихо в могилы,
При жизни прошли через казнь.

Кулачить казалося просто,
В живых уже нет палачей.
А запись в анкете лет на сто,
Чиновник не знал мелочей.

75

Беда не идет в одиночку,
Вдруг тиф появился в селе.
Тут муж запылал в одну ночку
И бредит бедняга во сне.

Соседи вокруг всполошились,
Врачей пригласили скорей.
И молча иконам молились
«Наш боже, детей пожалей.»

Пошли на поправку делишки,
Как будто та напасть прошла.
Примолкли мои все детишки,
Болело тогда пол-села.

Иные - отмучавшись время,
На ноги вставали потом.
А было - ослабшее племя,
Везли на погост их молчком.

Но тиф ведь такая зараза,
К иным возвращался он вновь.
И нам наказанье, как сглаза,
И бред леденит нашу кровь.

Без памяти снова валялся,
Неделями был он в бреду.
Но все же живым он остался,
То бог отодвинул беду.

Четвертым тогда я ходила
И в страшную эту пору,
Сыночка на свет я родила
Мальчишка, он вновь ко двору.

Но сгладились боли былые,
И жизнь веселее пошла.
Мы были тогда молодые,
Нас вера по жизни вела.

Последние мирные годы,
Нам нечего бога гневить.
Минули тогда недороды,
И стали богаче мы жить.

Хватало нам на зиму хлеба,
Одежда ведь тоже была.
За что покарало нас небо?
Ведь в мире война уже шла.

76

Как в старь, и в лихую годину
Ушли мужики воевать,
Оставив жену сиротину,
Детишек да старую мать.

Как вынести эти невзгоды?
Казалось, всему уж конец.
Не месяцы - долгие годы,
К тому ж не один был малец.

Четыре несчастных мальчишки,
Их надо одеть, накормить.
Питанье - немного картошки -
Да нету дровишек сварить.

Из лесу везти нету санок,
На плечи грузили бревно.
А кровь застывала из ранок,
И снега в сапожках полно.

Из старых поношенных тряпок
Мы шили ребятам штаны.
А сколько там было заплаток,
И голые локти видны.

Промерзшая насквозь хатенка,
В углах и на окнах снежок.
К тому ж на соломе теленок,
Под лавкой притих петушок.

Ютились на печке гурьбою,
В трубе завывала пурга.
Обижены жестко судьбою,
Мы кляли безбожно врага.

Легко написать на бумаге,
Попробуй-ка в жизни пройти:
Лазутчики ночью в овраге,
Чуть свет - на работу идти.

А труд тот под стать каторжанам,
Зимою окопы копать.
Ходил, как надсмотрщик, с наганом.
Все это снесла моя мать.

На летнее время сурово
Законом очерчен был труд.;В защиту не смей сказать слово
Иначе в тюрьму упекут.

78

Наш, сельский, Максим лесорубил.
Из женщин бригаду создал.
На подвиг никто не понудил,
От доброго сердца дерзал.

Не женское дело - пилою
Валить вековые дубы.
Но тут не поспоришь с судьбою
Судимы, считай, что рабы.

Не знаю он был приговорен
На тот принудительный труд?
А может был предом настроен.
Законы военные тут.

Фамилия Крысин - чудная.
Но сколько он сделал добра.
Всю жизнь вспоминала родная.
С рукою одной, без ребра.

Зимою в морозную стужу
Всегда нараспашку идет.
«Погрейся, храни себя мужу,
Когда-то с войны он придет.»

Напутствовал нас он без злобы,
Тянулись к нему как к отцу.
Не знали в ту пору хворобы
И теплому рады словцу.

Дожил до Победы Великой.
Распалась бригада его.
В хатенке он жил одинокий
И было грустить отчего.

С руками теперь воротились.
Забыли Максима совсем.
Так жадно тогда ведь трудились,
Жилось не легко, хотя, всем.

Другие пошли интересы,
Сменилася власть на селе.
Взрослели мальчишки-повесы,
Как деды, росли на земле.

Узнал от других я случайно.
От голода умер Максим.
И плакали бабы печально,
Простились по-божески с ним.

77

По норме был каждый обязан
Сработать число трудодней.
Не важно, детьми ли ты связан -
Суров приговор у судей.

В труде мать, конечно, отстала,
Судили ее не одну.
Она подневольною стала,
И приговор тянет ко дну.

Работы хватало с избытком -
Поля на коровах пахать.
Трудом непосильным избиты,
И времени нет отдыхать.

А если тебя осудили,
Заставят деревья валить.
Дубы ведь с надрывом пилили,
Как тяжко о том говорить.

Бывал я на тех лесосеках,
Ходили мы с братом туда.
В кварталах лесных, как в отсеках,
Судимым - там место труда.

Не знаю, их сколько там было,
Кишел муравейник людской.
Им солнце сквозь ветви светило
Наполнен был взор из тоской.

Спасал бригадир из солдатов,
Он с фронта пришел без руки.
Для женщин он был словно сватом,
Хоть были славянки крепки.

Прощали ему все девчата,
Он всех без разбору так звал.
Война ведь во всем виновата
И это отлично он знал.

«Девчата, дубов берегитесь.
Громада такая - убьет.
При валке гурьбой не толпитесь.
Не лезьте без дела вперед.»

«Хочу мужикам без обиды,
При встрече в глаза посмотреть.
Дождемся, девчонки, Победы.
И можно на радостях спеть.»

79

Стоят деревья вековые,
И трели льются с высока.
Дубы красавцы все прямые,
Цепляют кроной облака.

Цветов бессчетные разливы
Красой ласкают все вокруг,
Там зелень травки, переливы,
И куст орешника, как друг.

Чуть шелестит от ветра ландыш,
Красуясь сочною листвой.
А здесь грибок один подкидыш
Листву раздвинул головой.

И звуков суету лесную
Смывает тяжесть топора.
Пилу визжащую ручную
Тревожат с раннего утра.

Краса лесная согревала,
Сгоняя усталь, шум листка.
И думы тяжкие бывало
Вмиг исчезали от цветка.

И были шутками богаты,
Ценили леса красоту.
Ждала в селе родная хата,
Ее мы видим за версту.

За день душа вся изболелась,
Детишки  дома там одни.
Домой бежать всегда хотелось.
«Помилуй бог и сохрани.»

Сейчас подумать даже страшно,
Как мы решалися на то.
Бросать детей так бесшабашно.
Не сторожил ведь их никто.

В лесу весь день о них лишь думы,
Какие муки матерям!
И потому порой угрюмы
Бежим домой по вечерам.

Уже во тьме сгребали в хату,
Один на улице уснул.
Другой в углу прижался к брату,
Старшой хозяйство все тянул.

80

Для нас подсчитана уж норма.
Спилить на пару надо дуб.
Бывало бились мы до темна,
Чтоб занесли нам в книжку куб.

Тот день пробежал незаметно,
И солнце спешило в закат.
Известье средь нас искрометно:
В селе появился солдат.

Гаданий здесь было без счета,
И список солидным уж стал.
Мечтал кто-то встретить пилота,
Другой ему встречи желал.

Но мать ожиданьем измята,
Измучена тяжким трудом,
Без устали ждала солдата,
Надежда витала кругом.

Не верилось в то, что свершилось,
И в сердце была пустота.
А, бедная, так она билась,
Мелькала в глазах краснота.

Гнетут неизвестности боли,
Замучены рабским трудом.
Последствия жизни в неволе,
Подавлены этим врагом.

Так давит - мозгов отупенье,
Топор и змеюка-пила.
А днями - поленья, поленья.
Что стала нам жизнь не мила.

Текло все в тот день по порядку,
Сработали норму свою.
Связали вещички все в тряпку,
Шагаем домой как в строю.

Навстречу мальчишки ватагой:
«Не верится, будто мои.»
Солидно так шествуют шагом
«Зачем вы пришли, воробьи?»

В ответ, как ударило громом
«Папаня приехал! Ура!»»
И встреча с родительским домом
Беседа лилась до утра.

81

Не полной то будет картина,
Я кратко ее изложил.
Теперь расскажу про Ивана,
Любимец родителей был.

Нелегкое жизни качало,
Спасла от гоня его мать.
Его так судьбина болтала,
Что трудно все то передать.

Смышленый был с детства ребенок,
Буквально ловил на лету.
Впитал он, наверно, с пеленок
Прекрасную жизни мечту.

Но жизнь повернула иначе,
Кругом недостатки одни.
Пути становились короче,
И были заботы все дни.

Он первый помощник у мамы,
И в люльке качал малышей.
Подрос - и охапки соломы
Носил для скотины своей.

Он занят всегда при посадке,
Картошку все в лунки бросал.
Иль на разделанной грядке
Серьезно с ведра поливал.

Полол огород он прилежно,
Помощником был и в саду.
Баюкал братишек он нежно,
Был с детства приучен к труду.

И в школу шагнул очень смело,
Легко все давалось ему.
Уроки все делал умело
Прилежен был очень к письму.

С отцом выезжали на поле,
Работой был занят весь день.
И рос как дубок он на воле
Не прячась от солнышка в тень.

С ребятами был всегда дружен,
И дружбу всю жизнь он ценил.
Кому-то всегда был он нужен
И что-то друзьям относил.

82

Для младших, поверье, папаша.
Для старших - помощник во всем.
Семейка огромная наша
Отчасти держалась на нем.

Он вынес военные годы.
Все тяжести страшной судьбы,
Засуха, хлебов недороды -
За жизнь бесконечной борьбы.

Во всем на него полагались
И крепко он слово держал.
Задиры серьезно боялись,
А слабых всегда защищал.

Любил он весенние зори,
Прогулки босым по росе.
И игры в веселом задоре,
И сад наш в волшебной красе.

Отца провожали на службу,
Он сыну оставил наказ.
Хранил чтоб семейную дружбе,
Был крепок как камень алмаз.

Мать сына ценила подмогу,
Во всем он был с ней наравне.
Трудился упорно, помногу,
А к младшим - заботлив вдвойне.

Должно быть имеет природа
Те скрытые силы людей,
А их раскрывает невзгода, -
Тем больше, чем в жизни трудней.

Как мог не созревший подросток,
Имея с десяток годов,
И ростом, как в сказке, с наперсток.
Работу тянуть мужиков.

Откуда такая серьезность.
По-взрослому трезвость ума.
От детской игры отрешенность
Ведь труд был страшней, чем тюрьма.

Но были, конечно, насмешки,
Издевки больших дураков.
Но все отвечал он без спешки,
Порой не щядя кулаков.

82

Так быстро катилося время,
И старший закончил уж семь.
Все ужасы знало то племя,
Накрыла их страшная тень.

Ну разве такое забудешь?
Военные страшные дни.
То будто во сне, как разбудишь,
Мгновенно исчезнут они.

Закрыты все окна дерюжкой,
Коптилка дымит в уголку.
Брат молча с соседской старушкой
Тянул свой кулак к потолку.

Грозил самолетам фашистов,
Так часто летали они.
И был возбужден и неистов,
Сверкали в глазенках огни.

Рассказ я веду про Ивана,
Он старший в семье из детей.
И рос он во всем без изъяна,
Побегом от многих ветвей.

Тяжелую ношу на плечи
Взвалила злодейка война.
И душу кто эту излечит,
Не жизнь, а сплошная борьба.

В войну заменил он мужчину,
Десяток от роду ведь лет.
Хозяйство тянул как машина,
Какой же здесь нужен ответ?

И нас прикрывал он собою,
Шагая с трудом впереди.
Их много с такою судьбою
И с сердцем горящим в груди.

Несли они ненависть фрицам,
Война ведь пылала вблизи.
Здесь не было чувства границы
И быт фронтовой, весь в грязи.

Росли подражая солдатам,
Их много бывало в селе.
С иным он общался как с братом,
Сидел и заправски в седле.

84

В военное страшное время
Приличия все сметены.
Безмерно тяжелое бремя,
Как груда разбитой стены.

На женские, детские плечи
Такой навалился вдруг гнет:
Запасы на жизнь обеспечить,
И фронт подкрепления ждет.

Советом деды выручали,
Хоть телом те были дряхлы.
Но словом в беде помогали,
На большее силы малы.

Ведь зелено еще, малолетки
Сегодня не та ребятня.
И духом не столь они крепки
Не выжить в ту пору и дня.

Сейчас с высоты стариковской
Гляжу я на то и горжусь.
Вот корень он силы таковской,
На этом и держится Русь.

Исток его - давнее время,
Кто выбыл - заменит другой.
Не портится крепкое семя,
Пробьется сквозь камень любой.

Мы носим в душе благодарность,
Пришли к нам на смену отцов,
Надеждой светила нам радость,
Прикрыты мы телом юнцов.

Они защищали в бомбежку,
Кормили, поили они.
Делили последнюю крошку
И грели в холодные дни.

Все делали старшие братья,
За это земной им поклон.
Без них нам не видеть бы счастья
Они нам надежный заслон.

Других защищали сестрички,
Их «няня» звала малышня.
С затылка торчали косички,
Поклон им земной от меня.

85

В семье выступая главою,
Иван был во всем командир.
Мальчишка с открытой  душою,
В опрятной одежде, без дыр.

Закончил брат школу отлично
И твердо отцу заявил:
«Желаю прожить я прилично.»
Учиться с дружком укатил.

Домой приезжал на денечек,
В одежде он форменной был.
Для матери был он цветочек,
Отец его крепко любил.

Работал потом на заводе
И в письмах об этом писал.
Отец все копал в огороде,
И, видно, он старшего ждал.

Приехал. Вещичек не много,
И время приспело служить.
В солдаты прямая дорога.
Ну как тут родным не тужить.

Свежи еще в памяти были
Суровые годы войны,
И раны, считай, не зажили,
Развалины всюду видны.

Пошли ребятишки на службу,
Тогда был суровый закон.
Не надо такую нам дружбу,
Но каждый на то обречен.

А проводы - грустное дело.
Не мало есть песен о том.
Не зря голова ведь седела
И слезы терзали потом.

Сдержать их никак не возможно,
У всех они есть матерей.
И сердце так бьется тревожно,
За деток - родных сыновей.

Страдалицы наши родные,
Пошли вам терпения бог.
Не дети уже озорные,
За нами солдатский есть долг.

86

Всю жизнь так мучает загадка
И нет ответа на нее.
Была ль с властями брата схватка?
Вот с чем сомнение мое.

Он на других похожим не был
И выделялся неспроста.
И с чем тогда на службу убыл,
О чем была его мечта?

Вопросов много без ответа,
Но тот с Воронежа гонец,
Он прибыл к нам, считай, с рассвета,
Что привозил тот удалец?

Какие тайные беседы
Они вели между собой?
И привлекли сюда соседа
С Иваном схожего судьбой.

Какие были наставленья?
Об этом точно слышал я.
Не скрыть от нас уединенья,
Они коллеги - не друзья.

Заметно четко - дисциплина,
И все звучало как приказ.
Такая скрытая картина
Волнует сердце и сейчас.

Позднее было в комсомолке
Про коммунистов молодых.
Возможно брат - это осколки
И тот гонец прибыл от них.

Что удивительно, позднее,
Когда брат в отпуск приезжал,
И тот нисколько не робея
При встрече брата обнимал.

Откуда знал, что брат приедет
И вновь с Воронежа прибыл.
От тайны той душа немеет
Забыть ее не хватит сил.

Черту, возможно, роковую
Под брата встречи подвели.
В догадках этих я рискую:
Предположения на мели.

87

Василий брат - служил защитой
И за Иваном он второй.
Судьбою страшною избитый
Ушел он рано на покой.

Война суровая морила,
Те голодовки без конца.
И жизнь нисколько не щадила
С рожденья гордого мальца.

Свекла - замена шоколадке.
И жмых как камень - хлебом был.
В мужских ботинках, рваной шапке,
Зимой в морозы он ходил.

Отлично в школе он учился.
Был терпеливым на беду.
И рано в полюшке трудился,
И с детства кушал лебеду.

Закончил только семилетку,
Освоил быстро трактора.
И проявил при этом сметку.
Не страшна юноше жара.

«Универсал» водил умело,
Боронованье по весне,
И знал на севе свое дело,
Шагал с другими наравне.

От дома отчего далече
Трудился в Каменке тогда.
И не искал чего полегче,
Таким был в юные года.

Потом на курсах повышенья,
Освоил быстро дизеля.
И снова труд до помраченья,
Ждала родимая земля.

Мы с ним работали в колхозе,
И тем кормилася семья.
Хоть не светил алмаз в навозе,
На миг ушли мы от рванья.

Одежду скромную купили.
Тогда для нас то было шик.
И так трудились на тужили,
Как деревенский наш мужик.

88

Ушел на службу без нервоза.
Радист в Балтийске - начеку,
Тогда ведь чудилась угроза,
Связь помогала моряку.

Балтийский флот - краса и гордость.
Всегда в готовности стоял.
Его уменье и готовность
Эфир, конечно, вдохновлял.

Служил на совесть и примерно.
И на хорошем был счету.
Не рвался верх тогда безмерно,
Нес о земле свою мечту.

Но в праздник светлый, всенародный,
Дежурил в части, как всегда.
Тут почтальон пришел довольный,
Вручил конверт, а в нем беда.

Сорвал повязку торопливо,
Забился в темный уголок.
На сердце стало так тоскливо,
Друзьям все это невдомек.

Не мог понять, что это было.
Последним, Ванино письмо.
Оно меня  совсем убило,
Легло на душу, как ярмо.

Писал на службу я Ивана,
Но был ответ всегда один.
Погиб матрос, наверно спьяна.
Родным прибавил он седин.

Поведал это мне Василий
Позднее, встретились потом.
Каких нам стоило усилий…
Наш обреченный словно дом.

Один удар от похоронки,
А рана - вечная теперь.
С косою ждет уже у стенки,
Должно, откроет скоро дверь.

Василий дал мне телеграмму
Отец на ладан уж дышал.
Неймут покойники уж сраму
Он жизнь в мученьях завершал.

89

Та нищета передо мною,
Как сфокусировал экран.
Глаза лишь только я закрою
Все вижу четко без изъян.

Василий мудро и без спешки,
Тянул упрямо этот воз.
Теперь уж вдоволь есть картошки,
И был доволен им колхоз.

Полсотни не было мамаше,
Но  жизнь так выжила. Беда.
С десяток лет сестричке Маше
И брату пять было тогда.

То было времечко Никиты,
Период путанных речеей.
Война и голод не забыты,
И не  забытых палачей.

И вслух тогда заговорили
О злодеяниях в стране.
Кого, как водится, простили
Кто был в сибирской стороне.

И на селе пошли подвижки.
Наелся хлеба наш  народ.
Слегка подвинулись делишки,
И думать стали наперед.

Хатенки эти - завалюхи
Местами стали уж валить.
Спецы очнулись, как старухи,
Вдруг стройки начали хвалить.

Построит домик свой умелец,
И он теперь для всех пример.
И жжет ведь зависть, словно перец
Уж мастерит на свой манер.

Конечно, трудно было с лесом.
Богатство рядом не учесть.
Но обладал ведь кто-то «весом».
Ему хвала, заслуга, честь.

Тогда лесничие в почете,
Но находили к ним подход.
Хоть были бревна на учете,
Не мало «левых» шло подвод.

90

С Петровских дней дубрава наша
Глубоким рвом обнесена.
Тогда в лесу стояла стража,
Поныне память та видна.

По плану лес всегда рубили,
То повторялося веки.
Машины с бревнами катали,
Но только мимо мужика.

С трудом давали на дровишки,
Руби не годный лишь сучняк,
Иль хворост санитарной чистки,
За них находишься ведь так.

Нашел лазейку брат родимый.
Завез и бревна на запас.
За то бывал не раз гонимый,
От бед его всевышний спас.

К тому уж времени женатый.
Свою семейку заимел.
И в миг расправился он с хатой,
Постройкой дома закипел.

Вложил труда тогда не мало.
Не строил кто, тот не поймет.
Вылился поздно спать устало,
На труд с утра колхоз зовет.

Советом люди помогали,
Где доходил своим умом.
Тихонько стены подрастали,
К зиме готов родимый дом.

Беда нежданная случилась,
Поранил руку на пиле.
От невниманья получилось.
В несчастье - словно в кабале.

Но пред умнейший был мужчина
«Отец твой был ведь пчеловод?
Учись, пройдет втоя кручина,
Колхозу тоже нужен мед.»

Пропасть не дали инвалиду,
Хоть инвалидность не имел.
Служил по преду панихиду.
Без стройки вновь хватает дел.

91

Бывал на пасеке у брата.
Искусство требует она,
И знаний надо здесь палата.
Труда с темна и до темна.

Но это все преодолимо -
Василий быстро все понял,
Но мед идет от склада мимо,
За то родной переживал.

Гостей незваных сколько было.
Хапуга главный - это пред.
Приедет скромненько, бывало,
От посещений этих вред.

Берет без платы сколько надо,
Тому свидетель я не раз.
Кому-то может и награда,
Но ведь общественный запас.

И сразу в памяти вставала
Картина тех голодных дней.
Как знать продукты воровала,
Морила голодом детей.

Мы может правильные слишком,
Но так родитель воспитал.
Не наградил нас тем пороком,
И презирал, кто воровал.

Возможно в этом есть причина.
Нашлись умелые дельцы.
Привлек их мед, к тому - вощина,
Найдут и прятать где концы.

Свезли все пасеки района
И отчитались торопясь,
Не думал, видимо, гулена,
Ведь это делают крестясь.

Погибла вся от недосмотра
Трудолюбивая пчела.
Тогда б сказали брату «контра»,
Но мать святая отвела.

Как убивался он, родимый,
За эти глупые дела.
Ведь на обиды был ранимый,
Но не таил в душе он зла.

92

И вновь вопрос: «Чего же делать?»
На стройку нет уже пути.
По жизни дальше надо ехать,
Труда полегче не найти.

Он напросился в фуражиры,
Корма коровам подвозить.
Ведь там работали транжиры
У нах одна забота - пить.

Откуда пьянь такая бралась,
Доярок ропот без конца.
Корова тоже их боялась.
Вот на рога бы подлеца.;;Дела наладились немного
Возил, как водится, фураж.
От склада к ферме - вот дорога
И не в ходил от возки в раж.

Трудился годы, все привыкли.
Он никогда не подводил.
Порой устанет, веки никли,
На труд он силы находил.

Лошадка добрая служила,
Послушно возик волокла,
Хозяйской лаской дорожила,
Всегда накормлена была.

А детки выросли на радость
И свадьба Нины на носу,
Но прицепилась к нему гадость,
Как солнце сушит ту росу.

Лечили долго и упорно,
Пришел трагический конец,
Поникли родственники скорбно,
Какой скончался молодец.

Остался сын наследник Юра,
Но не пошел путем отца.
Из шалуна и балагура
Дорос, считай, до мудреца.

Живет там верная подруга,
Тоскуя ночи напролет.
А жизнь так движется упруго
И внуков на лето зовет.

93

Забыть, конечно, невозможно,
В беде той - мамину сестру.
Одной ведь выжить было сложно
Былинкой слабой на ветру.

Живет поныне одиноко.
Детей и внуков рядом нет.
Стоит и хата кособоко,
Ей редко в письмах шлют привет.

Тогда в тяжелом сорок первом,
С ребенком малым на руках,
Не обеспечена резервом,
Уж под горой родимых прах.

Куда деваться? Нет приюта.
Свекровь и свекр те не в счет.
Сын на войне, сноха забыта.
Зима и холод видно ждет.

Пришла к мамаше со слезами.
Та приняла ее без слов,
Молясь вдвоем под образами.
Теперь детишек пять голов.

Вдвоем окопы рыть ходили,
И в лес шагали по снегу.
Еду какую-то варили.
Все торопливо, на бегу.

И в поле хлеб тогда косили.
На это сделаны крюки.
Как руки женские носили -
Едва справлялись мужики.

Прошла война. Жила годами
В чужом по найму уголке.
Все молча делала руками
Безмолвно мучаясь в тоске.

Потом домишко свой купила.
Там огород, и садик есть,
Но солнце так уж не светило,
Ждала от сына, дочки весть.

За труд в войну медаль ей дали
Зачем на старости она?
Прости, кулачили, сказали.
Пусть бог простит, а я одна.

Добить до ста желаю, Марфа.
У бога стала ты святой.
Поют пусть ангелы, как арфа.
Не уходи ты на покой.

94

Сменились вожди мировые,
Вздохнул облегченно народ.
Порядки все те - дворовые,
Лишь барин привольно живет.

Прикованы к новому грузу,
Вперед к коммунизму ведет.
И славит одну кукурузу,
Народ с голодухи не мрет.

Что город, село иль деревня,
Повсюду свои короли.
Не вытащить этого стержня,
Когда вы народ завели.

И слышны повсюду призывы,
Большую волнуют страну.
Традиции старые живы:
«Поднимем, друзья, целину!»

А сколько мальчишек, девчонок
Заполнили дикую степь,
Как будто дитя без пеленок,
Умели лишь песенки петь.

Не зная крестьянской науки,
Ломали в ночи трактора.
Не ведали детские руки,
Что их не настала пора.

В степях бесконечных и диких
Терялись седые спецы.
Но планы свершений великих
Внушали партбоссы - отцы.

И гнали ребятки упрямо
Гектары один за другим.
Напрасно волнуется мама -
В труде как былинки горим.

В степи, словно рана, чернела
Поднятая плугом земля.
Где скудно трава зеленела
Сегодня без края поля.

Гудела волна пропаганды,
Бросала людскую волну.
Тянулись, как дикие банды,
Быстрее вспахать целину.

95

Но это лишь громкое слово,
На деле - большая беда.
Встречала пустыня сурово.
Иные в земле навсегда.

Одни от геройского зуда,
Другие в кулачных боях.
Хлебнули побольше верблюда
В тех знойных и диких краях.

Теряли здоровье напрасно;
Калеки, кому вы нужны?
Хоть рвались к работе так страстно
Во имя большой целины.

Потоком всеобщим захвачен,
В вокзальной пожил тесноте.
На трактор огромный назначен,
Работал в степной красоте.

Мы жили в вагонах постылых,
В них ветер свободно гулял.
Не мыты, в палатках унылых.
Там в холод со всеми я спал.

Кормили - картошечка с хлебом,
Давали казахи айран.
Порою укрытые небом,
Мы были почище цыган.

Зарплата была минимальной.
Причина - всегда под рукой:
Забрали весь фонд премиальный
Иль выплыл орешек какой.

Оборван и в страшных нарывах
Под осень вернулся домой.
Здоровье осталося в нивах -
Следы от желтухи степной.

Конечно, таким поворотом
Я очень обидел отца.
Не мог он уйти за ворота
При виде сынка-сорванца.

Все время поставит на место,
Обиды пройдут стороной.
Дошел до всего словно тесто,
Как только вернулся домой.

96

Закончилось юности время
К призыву повестку несут.
Учись-ка, ты, сельское племя,
Позднее служить призовут.

Частицы военной науки
Пытались военные влить.
А мы лишь зевали от скуки
Спешили скорей позабыть.

Бежали неспешно в учебе
Короткие зимние дни.
Бывали мы часто в походе
И лыжами тыкались в пни.

Иные сегодня мне скажут:
«Напрасной муштровка была.»
И фактами может докажут,
Куда та учеба вела.

Но я вспоминаю и ныне
Ту гордость здоровых парней.
Услышать «негоден» детине,
То нет наказанья страшней.

К призыву годки все ходили,
Гордились, считали за честь.
Больных единицы там были,
Калеки с рожденья ведь есть.

А жили в войну, голодали.
Откуда здоровья нам взять?
Недугами может страдали,
Могли ведь достойно шагать.

Хирург при осмотре заметил
«Опущено что-то плечо.»
Не нравилось, видно, в ответе
«Здоров» убеждал горячо.

Ощупал все косточки рьяно,
Пошлепал по голой спине.
И думал тогда я упрямо:
«Придирки.» - так чудилось мне.

Не раз медицина смотрела
И слово писали одно.
От гордости сердце так пело
Служить мне как всем суждено.

97

Семья вся жила ожидая,
И сроки минули давно.
Молилась мать ночью, вздыхая,
Ведь сердце предчувствий полно.

Однажды февральской порою
Приходит к нам дядька с письмом.
Развел удивленно рукою
С растерянным странным лицом.

Он сел на скамейку, не зная,
С чего ему слово начать.
Вдруг бросил, письмо открывая:
«Ну, кум, вам придется читать!»

Отец побледнел молчаливо,
От дядьки чего-то он ждал.
Сорвавшись, и как-то тоскливо
Мать к дядьке: «Чего ты сказал?»

Но дядька уж первые строчки
Негромко читал по слогам.
В руке так дрожали листочки,
Тянулся отец к сапогам.

Я помню всю эту картину,
Навеки запомнилось мне,
Отцову слезу на щетину,
И плакала мать как в огне.

Сраженные первой строкою
Понять до конца не могли.
Последнее: «Что же с тобою?»
Слова те в сознанье легли.

«Прощайте, мои дорогие,
Последнее это письмо.
Что было расскажут другие,
Навек мне здесь быть суждено.

Судим трибуналом сурово
Я раньше писать вам не смел.
Мне дали последнее слово,
И ждет меня скоро расстрел.

За все вы простите, родные,
Братишки, сестренки, друзья.
Промчались года молодые,
От вас далеко теперь я.»

98

В избе тишина гробовая,
Беззвучно лишь плакала мать.
Отца голова вся седая,-
Не знает чего предпринять.

Как долго та ночь протянулась,
В каком-то прошла забытьи.
А утром, как только проснулись,
Рыдают родные мои.

Надолго в избе поселилась
Проклятая эта печаль.
В каком-то углу схоронилась.
Былых дней веселых мне жаль.

Короткая жизнь. И печальный
Судьбой этот срок ему дан.
За что же судьбина нахальна?
Чем грешен братишка Иван?

Быть может, характер ретивый?
Иль подлостью был заражен?
И в жизни не очень счастливый,
Убожеством был окружен.

Откуда такое стремленье?
За слабых не жаль кулаков.
Идет из души умиленье
Одернет когда дураков.

В учебе, работе примерный
И страстный к тому патриот.
Душевность, отваги безмерной,
Бесстрашный как в небе пилот.

Возможно, плоды пропаганды,
Тогда она в силе была.
И был он заложником правды
Она - больше жизни мила.

Сравненье, анализ позднее
В другом нахожу я ответ.
В крестьянской душе это зреет,
Наверное, тысячи лет.

Так связаны тесно с природой,
Умыты кристальной росой.
И с доброй душою, но гордый,
Скупою мужицкой слезой.

99

Дошли разрозненные слухи,
Ведь были когда-то друзья.
И память, как древней старухи,
Но выбросить это нельзя.

И снова вопросы, вопросы,
На строчку скупой офиоз.
Какие-то были доносы
Возможно, что это всерьез.

Прошло то бураном жестоким.
Былое зачем ворошить?
В сердцах уж теперь одиноких
Чего-то нельзя уж вложить.

Не раз, и не два я пытался.
Но надо, наверно, простить,
Что правды тогда не дождался,
С сомненьем приходится жить.

Подруги его постарели,
В живых уже нету друзей.
Они в ту пору пошумели.
Теперь не вернуть этих дней.;
А боль материнская, точно,
Носила до смерти ее.
Неистово верила, прочно.
Считала, что это вранье.

Не верил отец, умирая.
Давал наставленье сынам.
Земля ведь для нас как родная.
Не место здесь лютым врагам.

Его потрепала судьбина,
Страдал незаслуженно он.
И била жестоко дубина.
Не правильный, видно, закон.

«Борись за сторонку родную
Не жалко и жизни отдать.
Пройти и преграду стальнцю,
Не должен враг землю топтать.

А преданность Родине - вечна
 Не смейте ее предавать.»
Храним тот завет мы, конечно.
Готовы за то воевать.

100

Был одержим порывом чистым,
Всю переписку в руки взял.
Хоть был тогда я не речистый,
Наверно, рьяно убеждал.

Но почтальноша согласилась
Давала письма только мне.
Их мать ждала, в ночи молилась
И тень блуждала на окне.

Тайком читал я их в сарае,
Все досконально изучал.
Порою в ярости сгорая,
Кого-то, видимо, ругал.

Но сохранить - не догадался.
Дом перестроили не раз.
И след лишь в памяти остался
По ней веду сейчас рассказ.

На память мало, ведь, надежды -
Тупой ценнее карандаш.
Но были в юности невежды
И в голове был ералаш.

Но что-то все же сохранилось,
Такое помнится всегда.
Ведь так тревожно сердце билось,
То ощущаю сквозь года.

Писал дружок Ивана - Шустов,
Нам фотографию прислал.
И замполит старшой Денисов,
Официально тот писал.

А на запрос ответы слали,
Уже то Владик отвечал.
И все одно и тож писали,
За что - неясно - пострадал.

Родня поздней мне сообщила,
Погиб и Шустов в цвете лет.
Нашлась такая злая сила,
Но в чем вина, и где ответ?

Еще вопрос он без ответа,
Пришел на тыщу перевод.
Прислал с Воронежа нам кто-то,
Но там Иван ведь не живет.

101

Собрал я факты по крупицам,
Из тех отрывочных вестей.
К тому причастным как-то лицам,
Не мало было ведь друзей.

Ответы разные звучали,
И трудно что-то в них понять.
Зачем то дембель задержали,
Не собирались воевать.

Судов военных много было,
На боевых - уж молодежь.
А их спасатель все крутило,
В натуге цепь бросало в дрожь.

Он ведь на якоре болтался
И сход на берег запрещен.
Чего-то, видно, дожидался
И от чего-то защищен.

Матросы с дембеля готовы,
На берег надо бы сходить.
Купить какие-то обновы,
Девчонок к дому проводить.

Писал мне Шустов откровенно,
К концу декабрь подходил.
Хоть на душе и было скверно,
Вдвоем на берег он ходил.

Иван ушел к своей дивчине,
Свою на улице он ждал.
Вдруг крик раздался в магазине,
Кого-то кто-то избивал.

С ремнем Иван метнулся лихо,
На помощь ринулся к нему.
Все разбежались, стало тихо
И что случилось не пойму.

Патруль мгновенно появился
Мы уходили под арест.
Все объяснить я им стремился
Но руки стянуты «на крест».

Свезли мгновенно в гауптвахту,
По разным камерам сидим.
Хот на душе и нету страха,
Вдаль с оптимизмом мы глядим.

102

Со мной другие парни были,
уже привыкшие к тому,
Они спокойно говорили:
«К утру все будем на дому.»

Свои суда так называли.
На них, считай, к пяти годам.
Как к дому к ним мы привыкали,
Родные кубрики ждут там.

А утром боцман появился.
И без хлопот забрал меня.
А где Иван? Я удивился.
«Шагай!» - прикрикнул он бранясь.

Вернулся я на свой спасатель,
От капитана получил.
Хоть был и он порой мечтатель,
Но добросовестно служил.

На судне не было Ивана
И я не знаю почему.
Спросить боялся капитана,
Попал на камбуз. Потому.

Отбыл, как водится, наряды,
Вернулся снова в кубрик свой.
И от друзей косые взгляды,
Сидят с поникшей головой.

Потом дежурный появился:
«Зовет, не медля, капитан.»
К нему в каюту я ввалился,
Спросить хотел: «А где Иван?»

Но особист сказал сурово:
«Садись, и все как на духу.»
«Чего?» - промолвил только слово.
«Кончай молоть-ка чепуху!»

И понял я - допрос не шутка,
На все вопросы отвечал.
Шла бесконечно та минутка,
Когда фамилию писал.

Мелькнула мысль - беда случилась,
И сердце сжалося в груди.
С Иваном что-то приключилось,
Но все допросы впереди.

103

Конечно, было из не мало.
Но повторял одно и тож.
Тянул допросчик мне устало
И загонял вопросом в дрожь.

Какие встречи у Ивана?
О чем на службе разговор?
Давал ответы без обмана,
И не вступал без цели в спор.

Но дали дембель без задержки,
Домой приехал без забот.
И снова, будто черт из печки,
Повестку дали у ворот.

Про службу вновь ведут беседу,
Я перед ними не матрос.
На целину - сказал - уеду.
Не вороти, родимый, нос.

В письме коротком пишет Шустов,
Гнетет отчаянный вопрос.
«За что погиб матросик шустрый?
Должно, сломал его допрос.»

Потом мелькнуло мимоходом,
Приказ прошел по кораблям.
Воспринят молча он народом,
Вновь разошлися по морям.

Такое, видимо, не новость
Под страхом жили ведь тогда.
Была хронической та хворость,
И кровоточила года.

Какой молвою он опутан,
Не смог об этом я узнать.
И тайной случай тот окутан,
И бесполезно вновь копать.

Прости за все братишка кровный,
В войну от голода нас спас.
Из-за тебя отец наш родный,
В расцвете лет своих угас.

Гневить, должно, не надо бога,
Судьба у каждого своя.
Кому до старости дорога,
Другие в юности горят.

104

От этих тяжелых известий
В семье поселилась тоска.
И молча страдали все вместе,
Гнетет, как в грозу облака.

В слезах заливалася мама,
Отец ослабел и поник.
Но требует жизни упрямо,
Я молод еще, не старик.

Хозяйство какое-то было,
И в школе братишка с сестрой.
Вниманья все это просило,
Работы - хотя и простой.

Взвалил на себя эту ношу,
Стараюсь от горя отвлечь.
Конечно, в беде из не брошу,
Покой их обязан сберечь.

Работал в колхозе прилежно,
К призыву в солдаты готов.
Как осень уйду неизбежно
Закон ведь всеобщий таков.

И снова ударом тяжелым,
Тут дядя отца поражен.
Он не был, наверно, готовым,
Известием страшным сражен.

Сообщили ему по ошибке,
Сынишка на флоте погиб.
Такие вот в жизни делишки,
Тут явный в уме перегиб.

Но черное дело бумага,
Творит беспощадно и зло.
Не выдержал это бедняга
И время кончины пришло.

Но жив оказался матросик,
По дембелю прибыл домой.
Мамаша - старушка голосит,
Домишко без папы пустой.

Отец мой последние силы
На те похороны вложил.
Теперь уж измученный, хилый
Во сне все о сыне бредил.

105

Отец помогал мне советом.
За это спасибо ему.
Трудился в колхозе я летом -
Напомнили снова тюрьму.

Прислали повестку с нарочным,
Не глядя отец подписал.
И матом ругнулся он смачно.
За что же родитель страдал?

Сходил как положено к сроку,
И выдержал снова допрос.
Какому молиться пророку?
Такой вот нас мучил вопрос.

Поставить вопросы не трудно,
Ответить гораздо сложней.
И двигалась жизнь наша нудно,
И светлых не виделось дней.

Работы бывало порядком:
Колхоз, огороды, дрова.
С рассветом ползли мы по грядкам,
Картошку глушила трава.

Колхозное поле без края,
Работы хватает на всех.
От жажды в жару изнываешь,
Холодный слепит зимой снег.

Трудился ра разных работах,
Не ведая слова «отказ».
Горбатил, поверьте, до пота,
Стеснялся поднять даже глаз.

Миунула весна скороходом.
И знойное лето в пути.
Шагали в лесок своим ходом
В жару чтоб дровишки везти.

Косили траве по оврагам,
Сушили скотине сенцо.
Тележку тащить по дороге,
Жаре подставляя лицо.

Ночами с друзьями гулянка,
Хмельным увлекались слегка.
И редкость - до одури пьянка,
Такого не знали пока.

106

Для сельской тогда молодежи
Культурный очаг - это клуб.
Скамейка -любимое ложе.
Из бревен сварганенный сруб.

А простынь служила экраном,
В село привозили кино.
Сейчас это кажется странным,
Тогда же - народу полно.

Ходили сюда поголовно,
Детишки, порой старики.
Возможно и было то модно,
Любили кино мужики.

И перла толпа оголтело,
Ругались, грозя кулаком.
А песня с экрана летела,
Толпа замирала молчком.

В такой тесноте не в обиде,
В жару или лютый мороз.
Селянин экран только видел,
Смеялся порою до слез.

А если военные фильмы,
Сидит напряженно народ.
Не видно табачного дыма,
С героем в атаку идет.

Закончатся фильмы и танцы,
Хрипит радиола в ночи.
Отплясывать станут коленца,
Селяне, друзья-лихачи.

А в вальсе под звуки гармошки
Плывут не смолкая волной,
И девичьи стройные ножки
Мелькают под юбкой льняной.

Всегда выделялись особо
Ребята, призыва что ждут.
Они, хоть и скроены грубо
Под осень в солдаты пойдут.

Казалось, вчера босоногий,
Резвился с веселой гурьбой.
Сегодня - он юноша строгий,
Солдатской повитый судьбой.