Анемичные вены хозяину зла не хотят,
только Киев – особенно в центре – отнюдь не равнинный.
Терапевт уверяет, что полный порядок в костях.
Свежий воздух противится – ибо лишён дофамина.
Мне по-прежнему нужно повсюду быть в твёрдом строю,
успевать на тусовки на разных чертовьих куличках…
То я счастье себе новомодным ботинком кую,
а не просто пыхчу анакондой на белочкин лифчик.
Вознесенский…
Андреевский…
Кловский…
Вы в здравом уме?
Велогонщики предпочитают объезд этих сфинксов,
а отступнику пешему топать навстречу зиме
по нелепой причине ухода из белого списка.
Летом часто пыхтел, но зимой – извини, корефан!
Впрочем, что там уже комментировать вакуум в мышцах…
Там, где ждут меня, будет концерт невозможных кифар
вне избитых теорий, и свет – трюфелям не отмыться.
Молодеет по выстрелу почки каштановой ткань,
энергетика зреет – аж воздух свистит уплотнённый –
вот что значит гармония лирики солнечных бань,
где малыш и морская волна – половые партнёры!
Шоколадки – сквозь кровь, но куда-то в далёкий обход
немудрёного аккумуляторного разогрева –
и опять эти кручи в следах марсианских пехот
над бескрылостью ржут, чтобы сердце безбожно зверело.
Телефонные спамеры – поедом, лишь бы отвлечь:
«Приходи двадцать пятого в Русский музей, будет скидка!..»
Им – халява, а мне – усмирить землеройку в чехле
да избушку найти чуть пониже Афонского скита.
И не так страшен спуск, если снизу глядеть на слона,
водружая дурацкую грёзу на пик его холки,
как простая расписка, что людям давно не нужна
восковая печаль припорошенной инеем пчёлки.