Научи творить снег, мой Единственный.
Ремесло снеготворения прорастает сквозь руки хрустальными синими листьями.
Так вырастает кристалл руны Альгиз, в разных формах, но по единому образцу.
Научи меня! - так творение обращается ко творцу,
так растущий сад распускает свои цветы
и дождя его не напьется,
не насытится солнечным всепроникающим рождеством.
Я взбегаю на холм, а потом с холма, а потом снова на холм -
улетать к тебе, за тобой, до тебя, ведь ты
Единственный, кто вернется,
кто не покинет, потому что не покидает,
кто наполняет раны нездешним светом,
мерцанием звездной полночи, одуванчиковым утром горного лета,
сиянием тысячекрылой зари, поцелуем Северного полюса в бледный, прозрачный лоб
с треснувшим хрупким кристаллом.
Как мало. Мне тебя бесконечно мало.
Еловые ветви прошепчут тайное слово, и я приду в твой чертог,
чтоб навеки служить, верным псом замереть у ног,
а потом смеяться, кружиться среди лебединых перьев.
Ты однажды сказал "Найдешь, только в это поверив".
Ты однажды сказал.
И слово пронзило твердь.
Ты преодолел мою смерть.
И я остаюсь галактикой на твоей ладони.
Научи творить свет.
И помнить. Вовеки. Помнить.
~~~
Долгие прогулки в Саду. Тишина звездных полей.
Алхей помнит: шагать, шагать вперед, просто идти, просто быть здесь.
Вокруг серебряной тропы присутствие туманности - облако светящихся энергий, в которых формируются первые белые звезды. Не смотреть пристально - лишь краешком глаза, лишь сквозь слезы, превращающиеся в реки.
Реки падают на цветы.
Цветы разлетаются пушинками в туманности, сливаются со звездами: не отличить теперь, кто здесь - часть цветка, а кто - будущее солнце.
Такие крошечные искорки: Алхей мог бы набрать их в горсти, сдунуть, подарив серебряному ветру, но Алхей помнит о правилах: не смотреть, не прикасаться. Только к цветам. Только к рекам слез.
Маленькие планеты потеряли кольца, и теперь они звенят на запястье и на босой лапке. Если свернуться на траве клубком, то они споют колыбельную Духа Белого Космоса. А Дух Белого Космоса знает, что Алхей всё еще есть, видит эту маленькую душу во сне, и его волосы стекают по небесной стране и устилают серебром тропинки Сада, превращаясь в серебряную пыль, перья крылатых и скорлупки сотворенных звезд, покинувших обитель.
Прикосновение кончиков пальцев к глубокой высоте разбегается рябью кругов, мироздание отзывается перезвоном колокольчиков, цветы качаются и машут крыльями медленно и плавно, ветви реликтового древа священны и помнят Тайну.
Врата рисует страж серебряного Сада своими чистыми мыслями - поэтому они так прекрасны, выверены и прозрачно присутствуют несколько вечностей.
Алхей невесомо перепрыгивает порог - звенькнули кольца маленьких планет на босой лапке - на Ту сторону Серебряного Неба.
Дух Белого Космоса открывает глаза, но Алхей не перестает ему сниться. Он несет хрупкие письма и он практически исчез, потому что здесь не обязательно являться. Достаточно просто любить.
Письма похожи на комочки белого пуха, и в них ничего нет.
Остатки памяти срываются из глаз хрусталем и, отскакивая, разлетаются по зеркальной небесной глади Белого Космоса. Прикосновение ладонями и щекой к такому звездному, что почти больно, но едва ли вспомнишь, - поклон и безмолвие.
Memories.
Время собирает нити в клубок, аккуратно распуская тончайшую паутинку из искуснейшего узора. Нити светятся с теплотой и благодарностью под заботливыми руками. Клубок катится по небу и замирает у рассыпавшихся пухом писем.