Аккорд последний, синева,
на полотне кармин финала.
Всего-то здесь – дорисовать,
что спозаранку начиналось:
и птичьи контуры вдали,
и рек изогнутые спины,
как облака по небу шли
из глянцевитой середины,
где дух еловый восходил
от леса ближнего, а пчёлы
цепляя поручни перил
гудели гимн почти весёлый:
– О, благодатное зерно,
тугие шарики душицы,
благодарим, что нам дано
цветочным варевом напиться
и мёд пахучий отдавать
янтарным сотам на рассвете.
Когда бы это – благодать!
Шумел бездумно шалый ветер
и гнал волну за океан,
по берегам цвела осока...
Всплывал
со дна
Левиафан
на предсказания пророка.
И в бездну рушился бетон
под канареечные вопли,
курился розовый фреон,
приобретя нездешний облик.
Взлетали хлопья снега вверх
над глоткой медленной Гоморры,
стирали в кровь земную твердь
машины
мчащиеся скорой.
Глотала воздух жадно смерть
в пыли тяжёлой саркофага.
Числом бессчётным было жертв
кормящих чудище из ада...