Летняя ночь
Подлинное наслаждение –
Открыть половинку окна
В мятное онемение летней ночи.
В ней редкие но емкие звуки
Вытеснили на периферию
Знакомую грамматику дневного света.
В ней круг дневных переживаний сомкнулся
В невидимое кольцо, и можно сомкнуть глаза,
Давая отдохнуть не только внешнему
Зрению, но и его внутреннему двойнику.
Давая расправиться складкам усталой мысли,
Давая ей уйти на самое дно
Легкого, как ночной ветерок,
Бездумия…
----------------
Ливень
"…У всех пяти зеркал лицо
Грозы, с себя сорвавшей маску".
Борис Пастернак.
По капюшону плаща –
Капель стук, несуразный ливень звуков –
Все впечатления, которые вобрал в себя
Лиловый, воспаленный глаз
Предгрозового неба. Все, что в полдень
Томилось – во мне и в тебе – судьбу поджидая,
Вдруг обрушилось вниз – сейчас и сразу…
Безумный танец капель -
Будто гремят барабаны, заглушая боль
Того понимания, которое без конца разрезает
Живое время на узкие полоски «до» и «после».
И время обрушивается ливнем, смывая
Широкую дамбу, построенную сознаньем
На грани глубокого сна.
Что это – обморок?
Или, может, кому-то из нас надели маску?
Ты напрасный двойник меня самого
В коридоре зеркал между нашими именами….
Я вижу – в тебе, сквозь тебя – танцует время.
И день, не выдержав, падает в нутро звука –
Туда, где сырое лоно дождя
Вне пространства.
А после – капель сверканье на чистой листве,
И вечер дышит порами иных прозрений!
Но грома след, утерянный в траве….
Но – свет и тени….
-------------
Нирвана
Течение реки – временная нирвана,
В которую ты, как приток, впадаешь,
Всеми рукавами своих нестройных мыслей,
Пока твое тело на минуту задержалось
У края наступающей ночи.
И вот уже вода всей массой течет,
Сквозь тебя, сквозь то, что еще минуту назад
Невольно сжималось в единый комок сознания.
Сквозь тебя текут кроны старых деревьев,
Мелькают лица. Два всем известных брата
Перемигиваются через дорогу, но все еще не видят
Очевидного. Концы их мыслей опущены в воду,
А руки слишком неловкие, чтобы поймать
При гаснущем свете последнюю
Тугую петлю сознания.
Масса воды влечет за собой
Бесконечную вереницу близнецов-отражений.
В каждом последующем – все меньше тебя самого.
Вода
Распускает твои сожаления как старый свитер,
Сматывая обесцвеченные нити твоих желаний
В тугой клубок наступающей ночи.
--------------------
В прошлое...
Я пытался от самого себя, от раны,
Никак не хотевшей срастись в настоящем,
Уехать в прошлое, сев на последний поезд.
Вагон был заполнен жующими ртами,
Поющими ртами и ртами, орущими до хрипоты.
Обрывки речи сыпались под откос –
Как багаж, не вместившийся в слишком тесное
Пространство вагона. Люди ехали вспять,
Спасаясь от будущего расстоянием.
Черный, грязный дым из трубы паровозной
Закрывал собою полнеба. На второй половине
Светили одновременно солнце, луна и звезды.
Я хотел тайными тропами
Уйти в прошлое вместе с отрядом рыцарей,
Бредущим сквозь время к давно забытой святыне.
Рыцарей под латами кусали насекомые,
И был их путь усеян обломками назиданий,
Услышанных в раннем детстве…
Лишь сверху латы сверкали, начищенные до блеска,
Отражая, как эпос, календарную смену
Дня и ночи, включая периодические затмения
И провалы памяти.
Я пытался сбежать
В немыслимую рань прошлого
Вместе с ватагой мальчишек, орущих от избытка
Радости, я хотел своим криком зацепиться
За острый край их звонкого, беззаботного смеха….
Но крик мой превратился в колеса инвалидного кресла,
Которое что есть мочи неслось вниз по крутому спуску.
«Осторожно», кричали где-то сбоку, «впереди – паровоз!»
Но было поздно. В строчках моих смеркалось.
Во власти инерции я был обречен
Перевернуться на крутом вираже, чтобы разбить
Свое незрелое сознание всмятку.
В травмпункте сказали:
«Подсознанье работает вполнакала,
На провалы памяти наложены швы,
Прошитые грубой нитью привычной патетики.
И, вообще, уместен ли человек в инвалидном
Кресле на таких крутых виражах
И поворотах сознания?» Неровное дыхание
Было, несомненно, к лицу тому, чью неглубокую рану
Так тщательно зашивали,
Промывали и дезинфицировали….
Где-то рядом кружились все те же насекомые;
Поезд в никуда отходил ровно за час до
Предполагаемого заживления раны.
-------------------------
Кокон
Летним вечером
Контейнер моего нетерпения
Переполняется массой далекого света.
А когда масса становится критической,
Быстрые тени на самой поверхности
Свиваются в клубок страха…
Темный, лиловый,
С оттенками прежнего,
Еще совсем невинного нетерпения,
Он притягивает к себе тонкие нити моего внимания –
Все заботы о свете насущном,
Все хлопоты растраченного по пустякам
Слишком дряблого летнего времени,
Лишенного широкой мускулатуры осеннего холода,
Все недозревшие, слишком кислые на вкус
Плоды прошлогодних планов.
И вот
Тягучее, теплое, терпкое время
Свивается в кокон, затягивается по спирали –
К единому центру, в сумерки, к себе домой….
И уже невозможно увидеть отдельные нити событий,
Отличить произнесенное «да»
От случайно помысленных «нет» -
Только слышны ритмические, словно музыка, всхлипы.
Это тонут в давно забытом слова-сожаления.
В самом центре летнего времени – сон,
Из которого трудно вынырнуть.
А потом
Понадобится слишком много времени,
Чтобы долгие дожди успели продлиться в осень
Чтобы пустой контейнер моего понимания
Научился, как термос, держать в себе
Не только тепло летнего полдня,
Но и холод ноябрьской ночи,
Чтобы слова-сожаления навек разбились
О твердое дно сознания.
-------------
Сидящий сиднем на диване
Сидящий сиднем на диване – днем и ночью
В самом центре семейного улья. Он как матка,
Которой пчелы-работнцы
Приносят кусочки внешнего мира:
Вкусную пищу для тела, трудную – для разума,
Неоднозначную – для воображения.
Сидящий сиднем на диване растет и крепнет
Не по дням, а по часам – днем и ночью,
Неустанно, без передышек.
Его учат ходить по книгам – как по дорожкам сада,
Мимо старой яблони, мимо колючей розы,
Мимо скрученного спиралью резинового шланга –
Не касаясь руками странных плодов,
Выросших по недосмотру в самом дальнем конце
За грядками лука-порея.
Сидящий сиднем на диване учится ползать
По книгам, карабкаться вверх по уступам строк
Цепляясь руками за самые близкие
Неоднозначные ассоциации. Так он попадает
В густые, первобытные заросли
Своих близоруких желаний.
Сидящего сиднем на мягком уютном диване
Учат ходить по книгам, опираясь упругим взглядом
О твердую почву текста, пробираясь сквозь
Густые заросли смысла к тому светилу,
Что горит не снаружи, а внутри некой полости
В сердцевине мира, выросшего, как на дрожжах,
На мягких пружинах дивана.
Сидящего на диване учат ходить, но он уже
Взлетает над пропастью книг, оттолкнувшись от
Случайных знаков препинания. Его полет
Длится над большей, лучшей частью его владений –
Пока не упирается в стену бесчисленных «не могу!»
Сидящий сиднем на диване все больше врастает
Молодыми побегами своих стремлений
Внутрь самого себя, в сочную мякоть своей неподвижности.
И выковырять их оттуда трудней, чем обрезать ноготь
Вросший уголками в мягкую ткань пальца.
Сидящий сиднем на диване беспорядочно хватает
Все время не то, что надо. Картинка мира
Запачкана отпечатками пальцев его неумелых рук.
От этого он видит даль будущего в густом тумане.
Порою греется в лучах ближайшего светила,
Порою ежится от ночного холода –
Живет….
--------------------
Меня всегда водили за руку
Меня всегда водили за руку –
По старому саду, по знакомому переулку,
Вдоль реки поздней осенью
По шуршавшим от каждого шага листьям.
Меня всегда водили за руку –
В самые лучшие дни моего детства
Я входил, опираясь на руку взрослого.
Я шел очень медленно, не поспевая
За быстрым бегом
Моего неспокойного воображения.
Я всем восхищался,
Забегая быстрыми мыслями за предел возможного,
Но так и не смог оторваться от державшей меня руки,
Не смог убежать далеко вперед
По цепочке своих восхищений.
Я боялся потерять равновесие.
С каждым шагом страх становился сильнее
И наконец перевешивал слишком детские,
Быстрые, дробные порывы моих желаний.
Меня все время держали за руку.
Я не смог оторваться, убежать, скрыться за угол,
Спрятаться от любящего меня всевидящего взгляда,
Не научился, как другие мальчишки,
Запихивать неприятные тайны
В дальние, темные карманы памяти –
В спешке, на бегу играя с растущим страхом
Как с маленьким, капризным котенком-львенком.
Меня слишком долго водили за руку
По горючей пустыне родительской тревоги
В надежде на то, что я выхожусь, обрету твердый шаг.
Но я ленился, не поспевал, спотыкался, падал –
И сильная рука меня подхватывала, не давая
Ощутить силу удара о землю,
Почувствовать боль пораженья.
Я слишком привык к ведущей меня руке –
Как к поводку собака,
Как дикий зверь к всевидящей воле инстинкта.
И мне все трудней оторваться, убежать от страха.
Быть может, для этого нужно умереть в себе самом,
Чтобы хотя бы на миг забыть о том, кем я был,
Когда меня водили за руку.