Рождественский вечер в бессмертном снегу.
Скрип сосен в безмолвии окаменелом.
Записки нам пишет зима на бегу,
Но – белым на белом.
По снегу охотники хмуро бредут,
Вороны летят над долиной и домом…
Лет триста-четыреста не был я тут,
В посмертье знакомом.
Да, наш ледниковый период богат,
Наш космос на ценные льдинки расколот…
Серебряный иней, серебряный ад,
Серебряный холод.
Сюда я пришёл из иной мерзлоты –
Бесстрастной, бесстрашной, бессмертной, бумажной…
Там к Богу я смел обращаться на «ты»,
Но это неважно.
А здесь всё иное, – и тело, и дух,
Здесь людно, и шумно, и шубно, и дымно…
Серебряный бог с нами вежлив, но сух,
Но это – взаимно.
Наш тысяча первый заснеженный Рим
Полмира покрыл ледяной тишиною,
И неосязаем и неповторим
Покров надо мною.
Зима тишину нам сыграет без нот,
На поле опустятся снежные зёрна,
И что-то готовится, кто-то грядёт,
И небо просторно.
Морозней метели дыханье молвы,
Лежат, ожидая, бескрайние степи,
И медленно едут в пустыне волхвы,
И тихо в вертепе.
И, вторя бескрылой надежде земной,
Даря нам уверенность в близком спасенье,
Звезда загорается над тишиной
Последнего оледененья.