Картина из раннего детства –
Время затёрло лица,
И помнится только соседка,
Бывшая в прошлом певица.
У нас в коммунальном доме
Она выделялась невольно,
Будучи белой вороной
В стае сородичей черных.
Её привычки и странности
Всегда обсуждались бурно,
Когда собирались компании
Под патефон бравурный.
Мог разговор весь вечер
Идти про её наряды,
И слыша едкие речи,
Я впитывал их неправду.
Что мог понимать я, мальчишка,
В чудачествах старой дамы,
Видевший только излишки,
И не разбираясь в главном?
Могу теперь повиниться
Своей запоздалой болью:
Я ведь не знал, что певицы
Порою теряют голос.
Выброшенная из профессии,
Словно на берег дальний,
Она попала под прессинг,
Прессинг непонимания.
А ей, видно, помнилась сцена,
Поклонников толпы с цветами,
И, как атрибут непременный –
Любовник с лихими усами.
Там были аншлаги, гастроли,
И представляю, как трудно
Вдруг ощутить себя в роли
Забытой всеми старухи.
Прочь отгоняя мысли,
Она продолжала биться,
Не позволяя забыть всем,
Что до сих пор – певица.
Шла прямою походкой,
Так же, как шла на сцену,
С базара неся авоськи,
Словно букет сирени.
Не собираюсь спорить,
Что для неё было счастьем?
Но только я видел подвиг
Негромкий, но настоящий.
Она умерла спокойно.
Пели над гробом птицы,
Как будто душа покойной,
Как будто голос певицы!
И для меня в то лето
Представилось вдруг внезапно,
Что малая капля света
За мутным стеклом угасла.