Эссе в книге В. В. Пасенюка Травка-буквица

Василий Толстоус
УДК 821.161.1 (477)`06-1
ББК 84 (4Укр=Рос)6-5
П16

Проект «МНОГОЦВЕТЬЕ ИМЁН».
Библиотечка «ДИАЛОГ С СУДЬБОЙ»
серии «Творчество. Содружество. Духовность»
Основана в 2012 г. Вороновым А.Б.

ПАСЕНЮК ВЯЧЕСЛАВ ВАСИЛЬЕВИЧ

П16 Травка-буквица

–К.: Друкарский двор Олега Фёдорова, 2015, - 286 с.

ISBN 978-966-2441-42-0 – библиотечка «Диалог с судьбой»
ISBN 978-966-2441-69-7

           Книгу, в которой представлена поздняя лирика уходящего автора, можно сравнить с закрываемой за собой дверью.
           Но – не замыкаемой, и это главное. Вошедшего встретят не ворчливо-умудрённым тоном поучений, а предельной искренностью открытого разговора о неразрывности людских судеб, о нерасторжимости наших душевных и духовных связей, о необходимости, что поделать, неустанной работы над собой – до самого крайнего дня.


УДК 821.161.1 (477)`06-1
ББК 84 (4Укр=Рос)6-5

ISBN 978-966-2441-42-0 – библиотечка «Диалог с судьбой»
ISBN 978-966-2441-69-7
 

© Пасенюк В.В., 2015
© Проект «Многоцветье Имён», 2015
© Библиотечка «Диалог с судьбой», 2015
© Издатель Фёдоров О.Н., 2015


ВЯЧЕСЛАВ ПАСЕНЮК

            Вячеслав Пасенюк монументален. В жизни и в творчестве. Есть авторы, с которыми всё ясно и понятно: встретишь и можешь разговаривать на любые, очень далёкие от поэзии темы – о рыбалке, охоте, о трудностях быта, и, естественно – о женщинах. И это хорошо – ты чувствуешь своё родство с ними, определяешься в общей с ними системе координат.
            Я даже представить себе не могу ту вселенную, в которой обитает Пасенюк. Она где-то очень далеко, в сияющей дали, и только яркий невесомый свет слепит непривычные глаза, заставляя их слезиться – и ты не знаешь, отчего эти слёзы: то ли от сфокусированного света, то ли от потрясения глубиной и сверкающей чистотой стиха. 

Время запустив наоборот,
из огрызков не слепить народ,
не стачать из лоскутов судьбу,
даже в общем разместясь гробу.
Кто возьмётся смерть перекричать?
Сорвана последняя печать.

           Поэты пишут на разные темы – о природе, о любви, иногда что-то философское проскальзывает… Пасенюк пишет о том, каково же это главное – то, что он, прилетевший в наш мир издалека, увидел в нас, неизвестных ему созданиях, таких на вид приземлённых, но иногда – необычно глубоких и пугающе непонятных:

Змея, кормилица врачей,
над чашей мира изогнулась:
на дне её пустых очей
жизнь отразилась и запнулась.

            Удивление нашей здешней жизнью настолько велико, что вызывает в ответ поистине космические образы:

Зрачок совсем как молодой
летит на свет придуманный,
и поздно выставлять ладонь,
когда из бездны дунуло.

            Да и сама жизнь, как явление одновременно и материальное, и духовное, заставляет относиться к ней уважительно, однако с немалой примесью любопытства, которое обычно испытывает посторонний, пришелец в наш мир из иных пространств и времён:

Будь жизнью и живи,
            Другого не умея, –
Всё, что летит, лови,
            Держи его, немея.

            Со временем пришелец осваивается в нашем мире, добросовестно старается понять и по возможности принять его законы. Однако тоска по настоящей, вневременной своей родине, заставляет поэта (а настоящие поэты все являются пришельцами – Цветаева, Мандельштам, Есенин) страдать и рваться на свою настоящую родину. Кто знает, где она находится – может, ответят ушедшие Левитанский и Высоцкий? Они не расскажут. Одно известно: чтобы туда попасть, нужно совершить абсолютный отрыв:   

За верность и за исправность
неужто не дастся радость –
простая заморская пряность,
щепотка восточных див?
Представь: золотые колёса,
домчав, поднимают с откоса
и в воздух, и выше уносят
туда – в абсолютный отрыв.

            Но пока жив человек (а Поэт является таким же человеком, из плоти и крови – только боль его острее, а нервы обнажённее), пока его душа ещё здесь, с нами – последней связующей нитью остаётся надежда возвратиться на свою родину. Слабая она, эта надежда, невесомая. Подчас кажется, что она ушла, умерла, и больше не вернётся. 

Надежда умерла последней:
как ей велели, как смогла.
По некоторым смутным сведениям,
она кого-то всё ждала.
Вставала, подходила к окнам,
совсем как ты, совсем как мы, –
там ночь висела тусклым коконом,
умы таращились из тьмы.
А больше никого, ни шелеста,
хоть выругайся, хоть смолчи…
Канун последнего нашествия,
когда заплачут кирпичи.

            Вячеслав Васильевич Пасенюк, быть может – последний из рода настоящих. Иногда так кажется. Наверно, я в этом неправ, и кто-то из авторов обидится. Наверно, придут другие настоящие поэты, и при чтении их стихов тоже волосы будут подниматься дыбом, а в глазах стоять слёзы. Может быть, они, эти поэты, уже есть, а мы просто мимо прошли и не узнали их.   

Что ты знаешь, человек, обо мне,
залетевшем сюда по ошибке
и живущем с травой наравне
и с водой, полумёртвой и зыбкой.

            Если хотите впустить в свою душу настоящую поэзию – читайте Пасенюка. Разочароваться невозможно. Нужно только совершить некоторое усилие ума и души, чтобы войти в бездонный мир образов. Впрочем – это усилие нужно применять к себе и при чтении любой настоящей поэзии.
 

Василий Толстоус, г. Макеевка,