И зал другой, и слушатель другой,
И музыка под сводами другая.
Я в музыке такой – ни в зуб ногой,
Но внемлю, и душа изнемогает.
И чудится, в неё вместился Бог –
Мучительно-возвышенно возносит
И вдруг бросает вниз: в многоголосье
Органовых восторгов и тревог.
И я лечу и не могу дышать,
И тщусь своё дыхание разжать,
И умоляю стихнуть на мгновенье,
Зажав свой слух спасительностью рук.
И мой всесильный Бог по мановенью
Бессилья моего снимает звук,
И тихо-тихо тикают часы,
Соперничая с пульсом на запястье,
О Господи, спасибо за участье,
За степень риска – исключать басы.
И цвинькают синичьи голоса:
– Цвинь,цвинь,цвинь,цвинь,цвинь,цвинь,
Цвинь,цвинь, – и только!
И тает леденцовой мяты долька
На пересохших от любви губах, –
Так входит в мой сумбурный мир
Великий Бах.