На подоконник взгромоздясь...

Владимир Ладан
***
Я пою свои мантры
                и не жду ни марта,
ни дня рожденья, ни Рождества.
Я пишу с помарками
                ( нельзя без помарок).
И если не шлю тебе писем, то знай -
Всё в своё время:
                Луны обновленье,
Солнца восход.., сход лавин. Лови (!)
блёстки снежинок -
                послания свыше -,
пробуй на вкус их и ...
За заМиранием - преображение.
                Обжог холодок? Чудеса!
Мы - дети разума,
                нам только сказывать
сказки о счастье не с нами.


***
Почему не любить?
Да зачем оставаться на льдине
отрешённости, всё ровняя края?
Что почём в этом мире? Что почём в этом мире?!
И что этот мир без любви? Пустота.
Отходя – не сходи
до бездушной рассудочной твари.
Всё становится в позу к тебе –
и Природа и Те, что над ней,
в этот миг. У ума есть предел,
а у сердца поношенный клапан.
Но что кровь без медовых частиц,
вен тоннели без вспышек огня?
Почему не любить?
Жизнь расходится швами. Всё чаще
проникают калёные иглы холодных обид.
И когда-нибудь швы разойдутся совсем
И цунами
           смерти смоет тебя.
Почему не любить?!




***
То Ева в тебе, то Лилит,
каждую ночь. И тени
меня караулят. На миг
мир поутру вздрогнув, теплеет.
Мы ж закрываем глаза,
свет, как перина - мягок.
Тени бесшумно сползают
и прячутся. В ворохе складок
наши тела сплетены,
порознь сон - не мыслим.
Поутру розов дым,
небо над городом чистое.



***
Поиграй со мной в эту игру,
что терять?!
Мы исходим на нет, как явление бытия.

У меня есть холстина
и кисти и пять
минут, чтоб откинуться до утра.

Поиграй со мной в эту игру.
У иглы
свойство с жаром входить в пустоту,

в кровь узоры впускать,
выпускать
из черноты
Музыку



***
От разорванных снов - горечь пижмы.
А потом: кофе чёрен, как мысли мавра.
День живёшь, проживаешь единожды,
но post factum - мира целого мало.
От того, что забит до краёв
недожёванной прошлого кашей.
От того,что куда не идёшь -
отрекаешься от настоящего.
И сглотнув, переходишь заполночь:
Может в полночи та полнота, а?
*** там! Поиски все, лишь растрата
того,что в тебе как дар.




Анне Цы

Жизнь упражняется в формах,
Смерть, как всегда - в смыслах.
Будет стакан твой полон
на половину иль сгрызан,
имеет не столько значения,
сколько его отсутствие.
Так пей и не жди покуда
вино превратится в уксус.

Жизнь бережливо прячет
знанье о смерти в подкладке.
Упражняется в формах,играючи.
И взятки с неё - все гладки.



***
Сладким опытом отучен
человека опасаться.
Кулаки сжимать и зубы,
в поводу ассоциаций.
Горечь в чаше принимая
остаюсь я безучастным.
Ибо что в глазах сгорать мне,
нежели в них растворяться.
Кто идёт к тебе "на вы" -
тот несёт в себе свой ад.

Сострадание в любви.
Гефсиманский сад.




***
Милая, больше ни слова
с моей стороны, ни выпада.
Жизнь всё узлами, но снова
меня окунула – вымыла.
Мы все играем без правил
и удивляемся суммам,
полученным в результате.
Пресловутое « Ergo sum» нам
долбит по тонкой нити
и не даёт отхода.
Всё к горизонту событий
тянется потихоньку.
Это и есть камертон
каждой отдельной строчки.
Кто знает, что будет потом,
за этой душевной полночью?
Шатает меня, бросает
из полымя да в воду.
Милая, чего с нами
тогда не случилось, довольно
чтобы оставить бессмертию
и не бояться пропажи.
Ты знаешь, как может звенеть
под звёздами сердце не спавшего.
Окликнуть прошлое, вытрясти
откровения все из прорехи.
Столько не сказанных истин
осталось темнеть навеки.
Всё нужно вывести к свету,
иначе идти дальше некуда.
Прошлое – это где-то
в полураспаде комет.
…Планета идёт с отклонением,
несётся – о, Боже – так тихо!
Дожить бы до понедельника
И не будить бы лихо.



***
Дымно.
Солнечный день декабря.
Карманы пустые.

Никто не пишет.
Любимым в глаза
смотрят лишь крикнув:Пусти!

Дни идут по прямой,
в месиве форм,
окунаясь то в сумрак,то в топь
солнечного полноводья.

Я сижу на скамейке
измеряя собой
пустоту.И смотрю из подлобья.

Безотчётность.
Накаты секунд на судьбу,
Предрасположную к чуду.

Если взять математику,
вывести в сумму
всего человека...Как будто бы

это возможно!
Снимая налёт
я сижу на краю
скамейки.

Бездорожье
кольцует мою судьбу
осторожно снимая мерки.





Борису Рыжему посвящается

То стихнет,то вновь разгорается стих.
Всю ночь угольком папиросы шипит.
А сажа всё липнет -чернее ночи -
сажа изжитых историй души.
 Закольцевало трамвайным кольцом,
 рельсами мёрзлыми. Путь не приложен.
 Чортово это пустое ДЕПО
 утром последний раз выхакнет - в прошлое.
И загремит в серой дымке трамвай,
по рельсам пройдёт,высекая вспышки.
И станет,как белый день,ясно: Труба
делу пришла,телу -видимо- крышка.

Без дураков,слишком много любви
в этом аду,полыхающим летом.
Поэта трагедия - приговор
.                родиться поэтом.



***
Ляжет волна на волну,
Другая нахлынет и так же
Тысячной ляжет на ту,
Не прерывая протяжной
Ноты. Но ты не объемлешь
Безначального  во мгновенье.
Просто закуришь и сядешь
Океану чрез волны внемля.
 




***
Тени растаяли,стало тихо.
День отошёл. Среда -
шёлк заменила на бархат,
шелест на шёпот - листва.
Сумрак не долог и вот уже
на тёмном пергаменте астры
искрятся,переливаются:
белые,жёлтые,красные.
Вот ночь смоляной густоты.
В ней редкие голоса
звучат теперь без раскраски,
сакрально и верно. Слова
вновь обретаются в таинстве.
И тают за поцелуями
                тут же,
не отпечатавшись
              в буквах,
                уходят в суть.



***
"Ночь нежна" - он говорил,
                и будто б
молитву с губ на шёпоте снимал.
Да,ночь нежна была,на утро
он неожиданно оставил всё что знал.
Катились звёзды,оставляя сонным
астрологам работу впрок.
А он всё брёл шатаясь,опъянённый,
конечно ЕЮ. Бог ты мой,
то был июнь,каких не будет боле!
То было время вящей синевы.
Наполненное до краёв иною
субстанцией,в которой сны
не различимы с явью - всё одно.
...То было что-то из иных наречий.
И их тянуло к полюсам и жгло.
А после - или немота, или - дар речи.
Сегодня немота, как часть блаженства.
Такая ночь была, какие тут слова!
Весь в синеве он брёл теперь
                и нежность
расплёскивал по всем углам.




***
Голуби воздух при взлёте взбивают,
тают строчки на матрице,не успевая
задержаться на плотной,бумажной ткани.
Достаёшь сигарету,молча дым выпускаешь.

Тверского бульвара лента внахлёст,
тени ещё не сиреневы, полосы
медных царапин зимы проступают,
акварелью апреля чуть залитые.С краю
идёт задевая тепло.И в прищуре
ищешь подельников,зная по сути,
что в апреле ты их не найдёшь.
                Оставайся
при себе
    и высвечивай видимость таинства.



_____________





О.Мандельштам


Silentium

Она еще не родилась,
Она и музыка и слово,
И потому всего живого
Ненарушаемая связь.
Спокойно дышат моря груди,
Но, как безумный, светел день.
И пены бледная сирень
В черно-лазоревом сосуде.
Да обретут мои уста
Первоначальную немоту,
Как кристалическую ноту,
Что от рождения чиста!
Останься пеной, Афродита,
И, слово, в музыку вернись,
И, сердце, сердца устыдись,
С первоосновой жизни слито!





Н.Гумилёв

Жираф

Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд
И руки особенно тонки, колени обняв.
Послушай: далёко, далёко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.
Ему грациозная стройность и нега дана,
И шкуру его украшает волшебный узор,
С которым равняться осмелится только луна,
Дробясь и качаясь на влаге широких озер.
Вдали он подобен цветным парусам корабля,
И бег его плавен, как радостный птичий полет.
Я знаю, что много чудесного видит земля,
Когда на закате он прячется в мраморный грот.
Я знаю веселые сказки таинственных стран
Про чёрную деву, про страсть молодого вождя,
Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман,
Ты верить не хочешь во что-нибудь кроме дождя.
И как я тебе расскажу про тропический сад,
Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав.
Ты плачешь? Послушай... далёко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.





И.Бродский

Шесть лет спустя
 М. Б.

     Так долго вместе прожили, что вновь
     второе января пришлось на вторник,
     что удивленно поднятая бровь,
     как со стекла автомобиля -- дворник,
        с лица сгоняла смутную печаль,
        незамутненной оставляя даль.

     Так долго вместе прожили, что снег
     коль выпадет, то думалось -- навеки,
     что, дабы не зажмуривать ей век,
     я прикрывал ладонью их, и веки,
        не веря, что их пробуют спасти,
        метались там, как бабочки в горсти.

     Так чужды были всякой новизне,
     что тесные объятия во сне
        бесчестили любой психоанализ;
     что губы, припадавшие к плечу,
     с моими, задувавшими свечу,
        не видя дел иных, соединялись.

     Так долго вместе прожили, что роз
     семейство на обшарпанных обоях
     сменилось целой рощею берез,
     и деньги появились у обоих,
        и тридцать дней над морем, языкат,
        грозил пожаром Турции закат.

     Так долго вместе прожили без книг,
     без мебели, без утвари, на старом
     диванчике, что -- прежде чем возник --
     был треугольник перпендикуляром,
        восставленным знакомыми стоймя
        над слившимися точками двумя.

     Так долго вместе прожили мы с ней,
     что сделали из собственных теней
        мы дверь себе -- работаешь ли, спишь ли,
     но створки не распахивались врозь,
     и мы прошли их, видимо, насквозь
        и черным ходом в будущее вышли.
 



Б.Рыжий

Что махновцы, вошли красиво
в незатейливый город N.
По трактирам хлебали пиво
да актерок несли со сцен.

Чем оправдывалось все это?
Тем оправдывалось, что есть
за душой полтора сонета,
сумасшедшинка, искра, спесь.

Обыватели, эпигоны,
марш в унылые конуры!
Пластилиновые погоны,
револьверы из фанеры.

Вы, любители истуканов,
прячьтесь дома по вечерам.
мы гуляем, палим с наганов
да по газовым фонарям.

Чем оправдывается это?
Тем, что завтра на смертный бой
выйдем трезвые до рассвета,
не вернется никто домой.

Други-недруги. Шило-мыло.
Расплескался по ветру флаг.
А всегда только так и было.
И вовеки пребудет так:

вы — стоящие на балконе
жизни — умники, дураки.
Мы — восхода на алом фоне
исчезающие полки.