Вечер тусклое небо завесил.
Разных ламп незаснувших лучи.
Я расстроен. Я очень невесел.
Словно пьяный шатаюсь в ночи.
Снег назойливый сыплет за ворот.
Шуба настежь, без шапки иду.
Спит, намаявшись, ветреный город,
Отражаясь в померкнувшем льду.
И ресницы слезятся от ветра,
И в душе нехорошая муть.
Парк чернеет. Пурга. Километры.
Сяду в жесткий сугроб. Отдохнуть.
Снег все валит, кружится и валит.
И луна то мелькнет, то сбежит.
Самый выгнанный на шесть кварталов
И душа ни к чему не лежит.
Я совсем одинок больше часу.
И не верится – так нелегко.
Не обидевший милой ни разу
Я один. Я уже далеко.
Слезы капали в добрую душу –
Так меня изводила она.
Я стоял у окна, молча слушал,
Где-то там за окном тишина.
Немо кружит и вьюжится ветер
У фонарных столбов так светло,
Словно звуков не стало на свете,
Лишь снежинки стучат о стекло.
Темных зданий слепые окошки,
Переулков глухие ходы.
Рвутся тонкие нитки-дорожки
У колонок замерзшей воды.
Словно кот, взят за шкирку и брошен
За скрипучую мрачную дверь
В ледяную ночную порошу
И брожу по сугробам теперь.
Быть любовницей мужа чужого
Что поделать? Тебе не дано.
Все ты вспомнишь и снова и снова
Иль забудешь – уже все равно.
Поболит и пройдет. Я привычный.
Не впервой одиноко блуждать.
Но одно все ж усвоил отлично:
Надо твердо уметь отрубать.
Ты ревела гудком пароходным,
Что ты только подруга – и все.
Я же часто жестокий, холодный
И тобой от чего-то спасен,
Что людские законы осудят –
Мы морально вредны и грешны…
Я стоял и молчал: люди, люди,
Отчего вы так горько смешны?
Пожалейте и близких и дальних,
Не топчите ни добрых , ни злых,
Не давите ни поздних, ни ранних,
Не губите своих и чужих.
Вряд ли наша такая природа –
Я хотел бы понять и не смог.
Просто в наши неверные годы
Кто нам бросит моральный упрек?
Кто реально посмотрит на вещи,
Кто доищется главных причин
В наше время гуляющих женщин,
В наше время гулящих мужчин?
Я чего-то такого не знаю
Из того, что творится вокруг.
То отпустит меня, то поймает
Этот самый погибельный круг.
Ты металась по комнате темной
От угла до другого угла.
Зимний вечер ненастный, холодный
И граненые ножки стола.
Сбита скатерть, бутылки, наклейки…
Я не пьянь. Хоть и выпить не прочь.
Но сейчас… как в захлопнутой клетке,
Как в капканы попал. Ну и ночь!
А слова твои резки и слепы
И напрасно жестоки еще.
Но послушай: ведь это нелепо,
Ты б сказала – и я б не пришел.
Голова моя ниже и ниже.
Я – как есть, так и буду, ты знай.
Я пошел .Уж к полуночи ближе,
Ну, а ты до зари засыпай.
Я побольше постигнуть старался,
Был и брошен, бывал и влюблен.
Если он от любви – и скончался,
Значит, был сифилитиком он.
Морщит небо говенное рыло,
Даже шум снегопада умолк.
Не хочу чтоб метелица выла,
Как в снегу заблудившийся волк.
В душу хлещут мне выпады эти –
Так и хочется уши зажать :
- Я тебе отдала все на свете! -
Все на свете чего ж не отдать?
- Я твоя! – Это что за награда?
И за что? Вот хотелось бы знать.
Мне обычно чужого не надо.
Мне чужое не хочется брать.
И нелепее только нелепость…
Так тоскливо, невесело так:
Взять сумел неприступную крепость,
А над нею давно белый флаг…
Ни к чему лицемерные фразы.
В тесной банке цветок – не цветок.
Я неправде не верил ни разу,
Я пытался поверить – не мог.
Верю лишь в то, что есть или нужно -
В разных ламп не заснувших лучи…
Вьюжит ветер. Кружится и вьюжит.
Словно пьяный шатаюсь в ночи.