Лисухин имел себе странную мечту. что вот зайдет он в кусты, продерется сквозь, и попадет в другой мир, который совершенно прекрасный. и поэтому при первой возможности ломился он в любой густой кустарник, не смотря на погоду и окружающих.
дело осложнялось тем, что странная мечта была довольно туманной. ибо какие кусты, с какой скоростью в них надо ломиться, в какое время года - все это было неизвестно. а было лишь странное сладкое томление при виде кустов.
многим это не нравилось. и не имея своей странной мечты, они хмуро посматривали на трясущиеся ветки, из которых потом вылезал Лисухин с ошалелыми глазами. и Лисухин сначала улыбался, но потом переставал. его улыбка опускалась, понимая, что этот мир никакой не другой, никакой не прекрасный, а мир этот наш, и самый обычный.
и тогда многие топали ногой. а кто и говорил напрямую, чего мол, по кустам ходишь. тут ведь дитеныши разные гуляют. и не приведи господи.
и был один глухонемой бомж, который давно заметил, что Лисухин вбегает внутрь куста и тут же выбегает обратно, словно бы он выбежал откуда-то из другого, зеркального мира. и этот бомж пытался объяснить это на пальцах, но тетеньки, катящие коляски с дитенышами, отмахивались и даже кричали на него.
и бомж еще схватил Лисухина за грудки и тряс, и хватал его за уши, крутил, захватывал шею и валил Лисухина на землю, пытаясь сказать, что ты, дурак, не понимаешь, что уже живешь в совершенно прекрасном мире.
а Лисухин ударил его в лицо - и в кусты.