Ты не знаешь, как хочется просто дождаться зимы.
Просто выйти под небо с кружащимся медленным снегом.
Мы последнее время живём от ночлега к ночлегу,
словно мы от кого-то бежим, как бегут из тюрьмы.
Ты – зеркальный мой страж, но стекло твоё искривлено,
и моё отражение в нём нестерпимо кривится,
искажённое болью. Хоть наши прекрасные лица
никаким зеркалам изуродовать не суждено.
Мы не будем идти, уподобившись двум пацанам,
между жизнью и смертью, качаясь, по узкому краю.
Это бред: умирать, потому что другой умирает.
Эта сага почти анекдот в назидание нам.
Мне смешно в этой пьесе – до колик, до рвоты смешно.
В шутовском колпаке, сидя на электрическом стуле.
Я – последний дурак, даже чувства меня обманули.
Я – последний герой – героически выйду в окно.
И финальным аккордом скривит мою рожу стекло.
И ты будешь назло говорить, и дурить, и смеяться.
Ты позволишь мне всё, не позволишь прощать и прощаться.
И тебе наплевать, как мучительно мне тяжело.
И тебе наплевать, и меня ты заставишь плясать
не под дудку свою, а под мой хацоцрот на закате
у тех самых ворот…. Но довольно! Пожалуйста, хватит!
Пусть меня от тебя отделяет зеркальная гладь.
Я когда-то решусь расколоть эту гладь кулаком,
ничего не боясь и не веря в дурные приметы.
Я останусь с тобой не бредущим по краю рассвета.
Я останусь собой – не твоим отраженьем в моём.