Вскрик, оброненный в вечерье
где-то птицей на ветрах,
словно в сонном измеренье,
бело-синем многомерье,
утонул в больших снегах...
Только сердце на избытье,
как зерно в оковах-льдах,
вдруг очнулось в инобытье,
усыпляющем сокрытье,
чтоб запеть в иных ладах.
И рванулось в эти дали,
где заснеженный подзор
укрывал кольцом спирали
солнце в стылой киновАри,
жизни сотканный узор.