на нотном стане проводов – кукушки, воробьи,
ворона серая. додо кричит «свои, свои»,
бумажным хлопает крылом – не можется взлететь.
дурное это ремесло – живей живых бухтеть,
царапать щипанным пером на бересте души,
как сотня кошек.
святый бром, какие барыши
в эпизодических «отож» изнывшихся коряб,
в слезах на драный макинтош – жилеточных «да я б»?
от аза, бука, доведи до конченных омег,
когда горящий том чадит, как черный человек
под фонарём.
до фонаря смешенье муз и мук,
аптечный дух нашатыря, столоверченья круг,
весталка элис, рэббитбой, мышиные бои,
валет с закатанной губой на кирпичах руин.
кому повем,
кто виноват в тысячепервом ли,
что делать, че,
в чём сила, брат,
где мели, эмили?
раздраен срок на сто сорок и сорок сороков,
филологический оброк непарных бирюков,
чья пара вымерла в пути по берегу реки
под звуки вражьих каватин с рефреном «дураки»
с попсовых джонок, арт-трирем, квасных лодейных спин.
и лишь додо мирским «же тем» спасает от тоски,
сращён изнанкой бытия на стыке параной
с альено-амальгамным «я» и меткою «иной».
зудит зачаточным крылом, видавший виды вед
от гаутамового «ом» до чацкого «карет…»,
торопит сметь, искать алис, сжигать календари
и выходить из-за кулис на сайты-пустыри,
цеплять на мойровый репит то валаам, то крит.
и кто-то в белом говорит: достал, пускай летит…