Давай побрюзжим немного, теперь уже всё равно,
в граале грасской жизни давно обнажилось дно,
бежит паутиной трещин построенный нами быт,
мы что-то твердим о вечном, а вечность в ответ молчит,
такая несправедливость, заслуженная вполне,
и горький осадок истин, размокших в твоём вине…
кому это нынче надо? и тени молчат в ответ,
ложась на дорожки сада, которого больше нет.
__________________
Тот сумрак осенних комнат, зимующих окон свет
герой, умирая, вспомнит… а может… а может, нет,
а может, за дальней далью всё выцветет до основ
и станет… ненужным станет, предстанет изнанкой снов,
и небо, ложась на крыши, по-прежнему далеко,
и кто-то нас, верно, слышит за пеною облаков,
за пеною дней, событий, за дымом сгоревших лет,
всех наших падений зритель, всех наших восторгов свет,
всё знающий-предузнавший, простивший нам все грехи…
Мы смотримся в день вчерашний, и всё, что казалось важным,
разменяно на пустяки…
__________________
Тихих дождиков кисея занавесила горизонт,
тихим истинам просиять не резон, видать, не сезон,
тихим голосом наших встреч полумрака не озарить,
тихой речки уводит речь на окраины, в пустыри,
тихой тенью тревожит сон, тонкой болью вскрывая явь,
кровь стучит и стучит в висок на два такта: не прав, не прав,
и кому правота нужна? и за шторами сонных век
в тихом шорохе веретена скоро землю укроет снег,
скоро землю укроет Бог белым саваном миражей,
с одиночеством бок о бок зазимуем в чужой душе,
в заповедной глухой глуши, в тихой-тихой святой тиши
тихо набело перепиши жизнь, в которой ты так спешил…
__________________
Какая-то муть за Арбатом,
и галки торчат на крестах,
я снова молчу виновато,
мне свойственно быть виноватым,
и жизнь нынче странно пуста.
Тяжёлая шуба, калоши,
просел девятнадцатый век,
и вот я бреду, не похожий,
нисколько на всех не похожий,
случайный совсем человек.
Хромает банальная рифма,
роняются строчки на снег,
всю жизнь выбиваюсь из ритма,
развалина третьего Рима
и прошлый во всём человек.
Я, знаешь, сегодня не в духе,
я с мартовским снегом раскис,
и крестятся в страхе старухи,
я просто сегодня не в духе,
ступаю на узкий карниз.
Такое привычное дело,
и пусть замирает душа,
я медленно и неумело
бреду к роковому пределу,
и смотрит толпа, не дыша.
Но там, где невидимый мостик
так манит меня в вышину,
я брошу насмешливо: Бросьте,
мне рано к Всевышнему в гости,
я лучше назад поверну.
__________________
ж/д платформа Троя,
вдоль неба торчит жнивьё,
чужое моё чужое,
моё чужое моё,
всё шилось рвалось на вырост,
приестся не надоест,
почтовая станция Выра,
опишешь в один присест
сомнительный жанр скитаний,
сентиментальную бредь,
кому откровеньем станет,
где выпадет умереть…
заносит снегами Трою,
над Вырой пожар красив,
и станет твоей судьбою
какой-нибудь Порт-Расин,
и смерть тебя приласкает,
суля неизбежный кров,
и встанет над облаками
аэропорт Паро,
и жизнь обернётся сказкой
немыслимый раз подряд:
в закрашенный красной краской
сюжет, никому не ясный,
как тысячи лет назад…
__________________
Чистейшее тончайшее дыханье,
тончайшая чистейшая печаль
становятся зачем-нибудь стихами
за чем-нибудь, чего совсем не жаль,
и чем ни будь, и в чём не воплощайся,
что ни тащи к подножию мечты,
танцуй от печки в вечность в ритме вальса,
да будут все движения просты –
без разницы: в полёте ли, в пролёте,
не важно: на Шпицберген или в Крым…
и пусть вы смысла в жизни не найдёте,
но ради строчки в стареньком блокноте
мы снова всё сначала повторим.