мы видели свет в милосердных глазах всевышнего, по губам неподвижным читали святые слова и ближнего возлюбили —
так заповедь молвила,
так шептали на ухо ангелы. обожжёнными воском пальцами мы листали страницы евангелий, и пророки тотчас оживали, и безбожники, и предатели, а мы верили им без сомнений, как друзьям и хорошим приятелям.
но одна из картинок — страшная, так и режет по сердцу кинжалом: человек, на кресте распятый, из-под век тяжёлых устало
взирает на мир по-отечески.
терновый венок лоб царапает, из ладоней сочится кровь алая и на грешную землю капает. мои братья в смятении лица закрывают худыми руками —
так заведено было раньше, что за веру в огне сжигали, из-за божьего снисхождения на клочки разрывали тело невинного агнца, спасителя, — а я смотрю твёрдо и смело, будто принял бы все его муки и не дрогнул под хлёсткою плетью, будто крик не сорвался бы с уст моих, как у статуи ставших медью.
мои сёстры молитвою робкой на рассвете встречают день новый; мы будем другими и, может, совершим свой поход крестовый во имя
великой жертвы,
мы исправим ошибки минувшего. безвозмездно (ведь так и надо), обязательно. распахнувшего настеж душу свою мы впустим в тихий дом, в наш оплот беломраморный,
и вольётся ещё один голос в слаженный хор. под свод храмовый пробирается золото солнца... выжигает мне очи... тревогу хороню у порога святилища. вновь и вновь воспеваю я бога.
да, мой отец небесный, ты ведаешь всё, и мне нечего от тебя сокрывать: ни греха, ни презрения человечьего, ни блаженной и
сладкой истомы,
ни какой-либо мысли лишней, но я не в силах понять, почему в нашей миссии вышней не находят они утешения? нарисованные без изъяна, в ореолах сверкающих нимбов, не сулящие лжи и обмана, в серебре одиноких свечей... их печаль меня очень заботит, по ночам человеком с креста в мои сны постоянно приходит. почему они только ко мне?.. и всё смотрят глазами пустыми, льют слёзы златые на рамы. иконы бывают живыми?
я видел, как плачут они тем ясным и чистым светом,
что был в милосердных глазах на каждый вопрос ответом...