Письмо от Гриши пришло пятнадцатого ноября. Таких теплых слов, которые им были написал в этом письме, он никогда не произносил и не писал. Как то странно они прозвучали в этот момент: уже четыре месяца, как началась война. Послание из Магадана было продатированно -вторым июня, потому от письма шло тепло мирного времени. Уже немцы бомбили Ростов, окна были накрест заклеены бумагой, чтоб не вылетели от взрывов. Уже в магазинах были пустые полки, и мы со старшей дочерью ходили за двадцать километров в сёла на менку. Меняли вещи на продукты.
И это письмо, пришедшее из мирной жизни, прозвучало, как весеннее щебетанье ласточки под стрешней:
«Аннушка, дорогая, как я соскучился по тебе, и по девочкам.
Я сделал глупость, что поехал сюда. Но причина была веской, ты знаешь. Не заработки погнали меня, а необходимость. Уже пятый год я здесь. Лучше - меньше, но среди людей. Да и заработки не такие уж значительные. Целый день в работе, некогда головы поднять, мелькают люди – все грубые, вульгарный, злобные. И только твой теплый взгляд, твой тёплый голос через тысячи километров согревает меня. Осталось совсем чуть-чуть доработать по контракту, вернусь домой, мы, наконец, с тобой поженимся и никогда, никогда больше не расстанемся. Девчонки подросли, а я всё мотаюсь, всё чего - то ищу. От беды и сумы не убежишь. Только здесь я понял, что счастье – это ты и наши девочки. Я уверен, что всё будет у нас по - доброму. Вот только скорее бы закончился этот контракт, и я смог вернуться домой.
Целую тебя и надеюсь, что скоро увидимся
Твой Гриша»
А двадцать первого ноября в Ростов вошли немцы.
Гриша с войны не вернулся. Сколько я не писала в послевоенное время, сколько не пыталась его разыскать, что-то выяснить о его судьбе, в ответ приходили только извещения: «Пропал без вести»
Однажды, ложась спать, загадала: «Если - живой, приснись живым!»
Ночью мне приснился сон, что я стою на нашей кухне и замешиваю тесто в макитре, потом, неожиданно оказываюсь во дворе - возле сарая. Вижу яму, и понимаю, что мне в неё надо вылить тесто из макитры. Я лью, а тесто заполняет яму, ровняется, вырастает над землей холмиком, на котором начерчтан крест. Я в волнении проснулась, сердце колотится о грудную клетку, как барабан. Значит Гриши - нет среди живых.
Город начали бомбить еще в июле 1941 года. От бомбёжек рушились дома, под развалинами гибли женщины, старики, дети. Разрушенные дома дымились, и т.к. было лето, то со временем возле них воздух наполнялся трупным запахом. Этот запах преследовал повсеместно. Такие налёты прикрывали зенитные батареи и наши самолёты, что взлетали с аэродрома где-то в районе Гниловской.
Как-то, во время одного из таких налётов мы со старшей дочерью оказались на левом берегу Дона. Там были огороды, вот мы и копались в земле, пытаясь что-то вырастить. И, вдруг, налёт. Открытое пространство, где ни одного деревца, нас видно, как на ладони. Мы бросились в реку, но вода усиливала звук, и казалось, что взрывы то справа, то слева от нас. Глаза дочери наполнились ужасом и она всё время пряталась под воду, но и там усиленный звук, пронзал страхом всё нутро. Мне хотелось растерзать этих немцев в куски, но что я могла сделать с летчиками, которые, не только бомбили, но и расстреливали мирных людей из пулемётов. И тогда я запела: «Нам песня строить и жить помогает...» Видно меня услышали люди, которые, как и мы прятались в воде. И вот уже песня, прорываясь сквозь вой самолётов и грохот разрывов, полилась по-
над Доном. Только отсутствием страха могли мы, маленькие и слабые женщины и дети бороться с фашистами и страх стал уходить из глаз дочери.
Немцы первый раз продержались в Ростове всего неделю. Но и за эту неделю зверств было предостаточно. Наступление немецких войск на Ростов началось со стороны Таганрога в первой половине ноября. Звуки взрывов и грохота орудий доносились всё явственнее. Зарево пожарищ разлилось на полнеба.Но остатки наших войск держали город почти до конца ноября.Вошли немцы в Ростов двадцать первого ноября. В город с лязгом гусениц вползают танки 1-ой немецкой дивизии фон Клейста, за ними бронемашины, мотопехота. Слышны сухие выстрелы немецких карабинов, автоматные и пулеметные очереди. Фашисты с автоматами наперевес появляются во всех частях города. И ни один человек был убит, встреченный на путях наступления этих частей. Бои вспыхивали в разных концах города. Наши солдаты занимали оборону в каком-нибудь здании и сражались до последнего. Знаменитая фраза " Ни шагу назад, за нами Ростов" впервые прозвучала именно здесь, под Ростовом. И сражались наши бойцы ожесточенно, зная, что они защищают своих детей, своих матерей. Но что они могли сделать с винтовочкой, да еще и ограниченным запасом боеприпасов против танков и бронемашин. Немцы не церемонились и били из танков по таким домам.
Я с детьми и матерью спрятались в подвале у наших знакомых, которые жили в частном доме. Рычание многих машин и лязгающий металлический звук втекал страхом в наши сердца. Земля тряслась и, казалось, что подвал вместе с нами завалит, такой грохот стоял со всех сторон. От этого становилось ещё страшнее. Потом мы узнали, что танковая дивизия прошла по Б. Садовой от вокзала до Театральной площади и здесь замерла в ожидании дальнейших приказов, т.е. танки шли почти что у нас над головой, дом в котором мы прятались стоял на ул Пушкинской, а это рядом с Б. Садовой.
Когда взрывов и выстрелов не стало слышно, мы выбрались из подвала и побрели в свой дом, что находился на этой же улице. Стоял удушливый дымный запах взрывов и пожарищ. Окна в доме все вылетели, пришлось их заколачивать досками и завешивать одеялами, отчего в комнатах было и днем почти темно, как ночью.
На этом сопротивление, нашив войск, не закончилось. Бои вспыхивали ежедневно то тут, то там. Это наши солдаты частей НКВД перебирались с Зеленого острова в Ростов - вели уличные бои. На острове они оказались при отступлении наших войск под натиском фашистских частей, оставив Ростов. Сарафанное радио передавало, что на 13 линии сражаются наши, они сражались до последнего патрона, а потом взорвали себя, чтоб не попасть в плен. Велись бои и на 37 линии и в других местах. Немцы говорили, что в Ростове с ними сражались даже стены зданий.
Но и они не оставались в долгу. Так на ул. В.Нольной кем – то был убит немецкий солдат. Тогда немцы окружили квартал, согнали всех людей, которые оказались в этом оцеплении, выгнали всех жителей дома, из которого был произведен выстрел. И расстреляли всех, не пощадив ни детей, ни стариков. На доске, которая висит на этом доме указано, что в тот день было расстреляно 99 человек.
Нам с дочерью на следующий день пришлось идти через парк, что выходит к Театральной площади. Нам сказали, что масло из взорванного маслозавода стекло в Дон и вмерзло в лёд, вот мы и шли его собирать: голод гнал нас. Пока шли через парк, мы прислушивались: не слышно ли выстрелов, лающей немецкой речи, но было тихо и мы без опаски вывернули на В.Нольную.
Мы застыли, оторопело, в ужасе от увиденного. В разных неестественных позах у здания на В. Нольной лежали груды людей. Какие - то доли секунды, но они тянулись вечно, я не могла оторвать взгляд от этих фигур. Под ними снег был в разводах кроваво- розового цвета. Лежали тела женщин, стариков, детей в вывернутых позах - к небу торчали руки, казалось они молили небо о пощаде. Невдалеке лежала женщина, а из под неё тянулась детская ручонка. Видно женщина своим телом прикрыла ребенка от пуль, но не уберегла. Немцы не только расстреляли всех согнанных, но и произвели контрольные выстрелы в шевелящихся. Лиц я не запомнила, а вот вывернутую руку женщины с красным лаком на ногтях запомнила. И хотя у неё из под головы струилась кровавая змейка, уж очень явственно, даже на этом кровавом снегу выделялась её рука с яркими ногтями, которая врезалась в память на многие годы. В страшных снах эта рука долго мне снилась.
Тут я опомнилась, что ни к чему дочери смотреть на все эти зверства и потянула, скорее от жуткой сцены. Спустившись к Дону, мы выковыривали ножом кусочки льда с вмерзшим маслом и собирали в бидончик. Потом, уже дома, разморозив, сверху оттаявшей воды собрали масло. Голодные глаза детей не давали возможности расслабиться и гнали хоть за каким-нибудь пропитанием.
По городу не безопасно было ходить. За каждым углом тебя поджидала смерть или арест. Как - то иду с ведром воды домой, и вдруг из-за угла выходит фашист, направив на меня автомат, громко кричит: «Юда!» Я от страха выронила ведро, вода полилась на мерзлую землю, схватываясь ледком. Я подняла руки, но вспомнив, немецкий, который неплохо знала еще с гимназии, дрожащим голосом произнесла: «Наин, их бин фольксдоичь!» (Нет, я немка) Немец заржал и пошел своей дорогой, а я опустилась на мерзлую землю, т.к. ноги не держали, и я не могла идти.
По городу лежали труппы, которые не убирали и, которым не так повезло, как мне при встрече с немцем.
Горели склады, вернее уже тлели, их взорвали наши при отступлении или от попадания бомб при бомбёжках. Гарью пахло всюду, и над городом стелился чёрный дым. Мы, опасаясь встретить на улице немецких солдат, всё же пробирались к этим складам, чтобы набрать наволочки горелого зерна. Мешков в доме не было. И хотя каша сильно отдавала гарью, ели мы её с наслаждением, другого ничего не было. Уголь и дрова мы успели запасти ещё летом, до начала войны, а вот продуктами мы никогда не запасались. Потому война застала нас врасплох. Когда 22 июня по радио объявили войну, я с дочерью бросились в магазины за продуктами, но все полки в магазинах были уже пусты. Зато на рынке можно было купить любые продукты, но цены на них были астрономические. Вот и пришлось мне со старшей дочерью ходить по селам и менять вещи на продукты.
Наступление советских войск началось 29 ноября с Зелёного острова, где закрепились ополченцы, оказавшиеся на Левом берегу с частями НКВД ещё при отступлении наших войск. Студенты, из которых и состояли части ополченцев, первыми вступили на слабый талый лёд Дона. Этот полк входил в части Красной Армии, шедшей на штурм Ростова. Ряды, идущие по льду, были видны очень явственно. А с высокого правого берега по ним строчили и строчили гитлеровские пулеметы. Как потом рассказывали, весь лёд был усеян труппами этих ребят, можно сказать ещё детей. Многие ушли под еще не окрепший лёд, в полыньи.
Ещё с утра слышны были стрельба, взрывы. Мы сидели в подвале моей подруги, с надеждой, что наши войска одержат победу над оккупантами. К вечеру Ростов был очищен от гитлеровцев. Ликованию ростовчан не было предела. Это ведь была первая победа Советских войск в этой войне над фашистами. Народ ликовал, было ощущение, что вообще выиграли войну.
Жизнь продолжалась в том же русле: холод, голод. Но мы, по крайней мере, были в своей стране, среди своих людей и это уже обнадёживало.
Кушать было нечего, мы продолжали ходить на менку. Хотя я уже работала и получала небольшой паёк, но на нас четверых: две дочери, мать моя и я, моего пайка было маловато, если не сказать - голодно. Менкой мы продолжали заниматься, и тогда, когда вторично 23 июля 42г. немцы вошли в Ростов. Это была единственная возможность выжить. К зиме, а она была опять очень суровой, выменяли всё что возможно: остались на голое тело пальто, и на босые ноги калоши. Вот и вся одежда, всё вплоть до трусов было выменяно на продукты. Но еды всё равно не хватало.
Среди тяжестей того периода, такой забавный случай. Как-то, когда пришли на менку, а ходили мы в одно и то же село за 10 км. от Ростова. Как тогда у нас с дочерью хватало сил на такой дальний переход, я представить теперь не могу. Я хозяйке сказала, что умею гадать.
-Ой! Поворожите мене –чи жив мий человик, тай сынки, якось от них ничого не було-
-Да я карты не взяла с собой-
-Другий раз будите ходити, возьми-
Через пару недель мы вновь отправились на менку я и взяла с собой колоду. Это были необыкновенные, старинные карты, уже многих страничек в определителе не было, были утеряны. На этих картах вечером погадала хозяйке. Вышло, что и муж, и сыновья - живы. Она так расчувствовалась, что накормила нас бесплатно как следует, и уложила спать.
А утром, как только рассвело, разбудила:
-Подымайтеся, Вас дожидаются-
Я выглянула в окно, а там целая очередь женщин стоит:
-Кто крайний до гадалки?-
Все с надеждой, надеждой, что мужья и сыновья живы. Как я могла не оправдать их ожидания, начала гадать. Платили продуктами, нас завалили ними, и это только в благодарность за предсказание, что их родные живы.
Насобирали мы полный мешок, но сдвинуть его с места не могли. Тогда хозяйка договорилась с возницей, который ехал в сторону Ростова и обещался довезти до города. Перед Ростовом он сгрузил нас, и дальше мы по частям кое- как перенесли мешок домой. Этих продуктов нам хватило надолго.
Всю зиму, т.к. стояли сильные морозы, мы на менку не ходили, да и менять уже было нечего. Холод стоял такой, что сил не было куда-то идти. Мы пожгли всё, что было в доме: стулья – прекрасные венские стулья, все книги. Однако такой малостью в лютые морозы той зимы прогреть комнату не представляло возможным. Мне удалось сохранить несколько самых любимых книг, которые я прятала от всей семьи, чтоб они не увидели и не сожгли. Мы лежали в ледяной квартире, под грудой тряпья, тесно прижавшись, друг к другу с подведенными от голода животами и молили Господа, чтоб голод и холод кончились. И, наконец, в феврале месяце, 14 февраля освобождение. С трудом, нас качало от голода, поднявшись с постели, мы пошли встречать входившие в Ростов наши войска.
Прошло много лет, у меня уже родились внуки. Старшая из внучек приехала ко мне в Ростов учиться. Дочери жили в других городах. Со второго класса решила приучать её к хорошей литературе. Достала свои заветные книги, которые я сберегла в войну. Одна из книг томик И.Тургенева «Записки охотника».
Что-то лежало там внутри, я развернула томик, и оттуда выпало письмо, Гришино письмо. Я спрятала письмо в карман до вечера. Поделав все дела, я присела возле печки на маленькую скамеечку, приоткрыла дверцу печки и загляделась на бегающие огоньки, которые перескакивали с уголька на уголёк и переливались синим, оранжевым цветом. Но письмо, что лежало у меня в кармане, жгло меня. Я открыла его и начала читать; " Дорогая Аннушка..." И вдруг неожиданно слёзы градом потекли по моим щекам. Сначала слёзы, потом я уже навзрыд ревела, не в силах сдерживать эти рыдания, понимая, что разбужу всех. Внучка сорвалась с постели, бросилась ко мне.
-Бабунечка, миленькая, родненькая. Ну, не плачь, что случилось? Ну, не плач же, честное слово я не буду больше баловаться.-
А я не могу остановиться, перед глазами всё проносились картины:смертей, убийств, автомата, наставленного в грудь, голодные глаза детей, холод, дикий, пронизывающий до костей холод. Все, что мы испытали за эту войну - со страхами, с изуверствами немецких оккупантов. Я не могла, никак не могла остановиться. Всю войну я не плакала, после войны не плакала, а здесь рыдала в голос.
Видно стресс, который так долго держал меня, наконец, отпустил.
И мы, сидя над этим письмом, рыдали уже обе в голос, а в печи всё прыгали и прыгали разноцветные огоньки.
12-2018