Николай Некрасов, чья Муза - родная сестра крестьянки, которую стегали кнутом на Сенной (причём, не сказано, за что именно неведомые злыдни стегали ту самую неведомую крестьянку, возможно, что и за дело), тоже очень сочувствовал угнетённому народу и любил его всем сердцем. А помещиков всяких, богатеев и паразитов - ненавидел всей душой. И чтобы отомстить народным мучителям, Николай Александрович методично и профессионально обыгрывал этих гадов в карты. Выигрыши были столь значительны, что на них Некрасов выкупил обратно имение, некогда принадлежавшее его деду.
Но хотя поэт активно выступал за передачу крестьянам помещичьей земли, своей, личной помещичьей земли он крестьянам не отдал, ибо... Ибо, нефиг: они ведь тогда могут перестать быть угнетёнными. А об чём он тогда будет писать?
Хотя в душе своей он, конечно, был революционный демократ. И как все революционные демократы, тяжко мучился одним вопросом: "Кому на Руси жить хорошо?".
Вопрос остался без ответа, однако, Авдотья Панаева вспоминала: "Когда Некрасов собирался на медведя, были большие сборы: везлись дорогие вина, закуски и просто провизия; с собой даже брали повара..."
Судя по этому и ещё по многим другим воспоминаниям, одним из тех, кому на Руси жилось очень неплохо, был сам поэт.
Но как бы то ни было, по словам Владимира Ильича Ленина, Николай Александрович всю жизнь боролся: как против крепостничества, так и против лицемерного российского либерализма. И все так до сей поры и думают.
Однако, в конце своей жизни умирающий поэт продиктует сестре: "В произведениях моей ранней молодости встречаются стихи, в которых я желчно и резко отзывался о моем отце. Это было несправедливо, вытекало из юношеского сознания, что отец мой крепостник, а я либеральный поэт. Но я побивал не крепостное право, а его лично..."
Вон оно как получается-то: один не любил маму, поэтому утопил Му-Му, а второй - папу. А нам втёрли, что они оба очень любили народ. Перефразируя Александра Сергеевича, "Ах, обмануть народ нетрудно, он сам обманываться рад".