Так падал снег, как никогда не падал
На хОлмы Иудеи, где хамсин
Привычен более. Осёл ушами прядал,
Уткнувшись мордой в ясли. Из корзин
Выглядывали куры, принимая
Влетавшие снежинки за ячмень.
Вода в котле, неспешно закипая,
Невнятно бормотала. Чья-то тень
Мужчину из пещеры вон толкала
И, словно извиняясь, повторяла:
«Здесь мужу быть не должно, там дождись,
Пока всё разрешится и ... молись!»
У ног его лежала Иудея,
Как белый чистый лист перед писцом!
Белее облака, как мел... ещё белее,
Но алебастр под бронзовым резцом
Уже крошился, принимая формы
Свободной мысли, но ещё не догмы.
У ног его лежала Иудея,
И, светом отделяясь от звезды,
А около земли метя метелью,
Звенела нотой звёздной высоты
Ничем не обусловленная сила.
Сквозь снежный вихрь звезда с небес светила
И превращала в снег волшебный свет...
Иосиф сделал шаг, остался след.
Он обернулся. Отблеск очага
По низу полога горел, как знак деленья.
В числителе грядущие века,
А под чертой ушедших поколенья.
Но не о том, конечно, думал он
У выхода вселенского портала,
Там в дымном сумраке жена его рожала,
Как миллионы женщин всех времён.
«Барух ата адонай элоhейну...»
И, сам не ожидая, прошептал:
"Спаси того, кто сам и есть спасенье!"
И голову поднял и увидал,
Дивясь словам, слетевшим мимо воли,
Что снег закончил падать. Словно плоть
Отсекший нож, не причинивши боли,
Но всё же боль не в силах побороть.
Как в миг рождения мира стало тихо.
И в этой необычной тишине
Услышать можно было, как слониха
Пьёт воду Ганга. Как в тревожном сне
У стынущего края ойкумены
В звериных шкурах спят аборигены
И ослик прикасается к стене
таверны в Риме и жуёт чего-то,
И всякой твари мелкой шорох лап,
Луч солнца преломляется в алмазе,
Младенец гукает в китайской бедной фанзе,
И дремлет раб.
Но вдруг на краткий миг исчезло всё.
Холмы, звезда, крик женщины, пещера...
Иосифу казалось, что несёт
Неведомый поток иная эра,
Весь этот мир, но плотницким умом
Он охватить его не в состоянии.
Он бормотал: «Барух ата, шалом...»
Его словам внимало мироздание.
И это прекратилось. Тишина.
Но кто-то за спиной позвал негромко.
Звала его к себе его жена,
Держащая в руках Его ребёнка.