Осень срывала последние листья с деревьев парка и швыряла их на скудную порыжевшую травяную подстилку, сырую от мелкого дождя и холодную от резко понизившейся температуры воздуха. Листья падали, кружась, вытанцовывая свой последний танец в этой жизни -- твист, а уставший дворник молчаливо сгребал их в лохматую бурую груду, которая должна была быть вскоре упрятанной в большой пластиковый пакет и вывезена с остальными такими же на свалку за город. Но что-то пошло не так, как всегда, не хватило пакета, а рабочее время заканчивалось и дворник ушел, бросив последнюю кучу листьев около старого клена. Так вот и остался этот лиственный холм дожидаться снежной зимы в холодном парке, но зато он продолжал жить в своей среде и наблюдать за ее переменами.
А перемены не заставили себя долго ждать. По проторенному пути в небе плыли снежные тучи и снег то падал мелкими пушинками, то хлопьями, то вдруг налетали шумные метели и засыпали холм своим пышным высоким покрывалом. И он все рос и рос, увеличивался в размерах, в нем тысячи белых снежинок закрывали от пронизывающего ветра и большого мороза бурые парковые листья, которые на какое-то время уснули с желанием переродиться и проснуться заново весной, вдохнув в свое естество новую жизнь. Нет, не бабочки зарождались под снежным холмом. Что-то бурое вскоре задышало теплом, стало обретать ворсистую форму и сознание.
А это сознание сначала путалось в своих снах, потом, иногда пробуждаясь, начинало осознавать и себя, и чувствовать... чувствовать пушистым лохматым зверем, и слышать свой внутренний голос и свои инстинкты. А инстинкты и его природа ждали весны. И она однажды пришла снова в парк, яркими лучами искрясь на белом снегу и растапливая его холод до темных теплых проталин.
Зверь, выросший под навьюженным зимним одеялом, ощутил эту весну всем своим телом, осторожно лапами он изнутри разгреб холм и заглянул зорким глазом в парковые просторы. Только наружу, только туда -- за пределы холма захотелось ему, но какой-то страх яркого света сдерживал его от порывов, поэтому, дождавшись глубокой ночи, он все же выбрался из-под холма, вдохнул свежий воздух. Его ноздри тонким обонянием уловили нужное ему направление, и он пошел по парку вниз к реке, которая вела в лес. Он шел, переваливаясь с лапы на лапу, его мех был темного цвета, он вроде был большим, тяжелым, сильным и быстрым и очень напоминал собой бурого медведя. Казалось, это и был медведь -- мощный зверь, в которого мечтала превратиться легкая слабая опавшая бурая листва. Но в сиянии ночной луны, пофыркивая и звеня иголками на шубке, бежал по подтаявшей дорожке навстречу родившейся весне маленький черноглазый ежик.