Николай ТИТОВ, город Ефремов
Конь – камень
Крыш гранеными коньками
Разлиновано село.
На горе стоит Конь – камень.
Камень, только и всего.
Недвижим под облаками,
Сам на облако похож.
То лучи пригреют камень,
То омоет шалый дождь.
То серебряной попоной
Укрывает его снег.
Рыжий, белый и зеленый –
Мир, как зверь, меняет мех.
Он стоит, года листая,
У столетий на ветру.
Кто поднял его, поставил
Для чего-то на юру?
Вся до дна видна река мне,
Холодна от родников.
Но таится тайна в камне –
В сером коконе веков.
Гибли царства и народы,
Чередою шли века,
Но все так же катит воды
Молчаливая река.
И все так же на рассвете,
Росной рябью окроплен,
Дремлет каменный свидетель
Этих сгинувших времен.
Гвозди дождь вбивает в крыши.
От морщин густа река.
Что он видел, что он слышал,
Сколько тайн у старика?
Сколько их сокрылось в тине
Лет, отпущенных ему?
Он ведь знает то, что ныне
Неизвестно никому.
Видел Русь в гулянке пьяной
И в сиянии окон,
Видел Русь он деревянной,
И железной видел он.
На работу и в сраженье
Шел народ и дюж и гож,
Видел Русь он в униженье
И во славе видел тож.
Видел Русь, шагнувшей в пламень.
Все поставившей на кон.
И незыблемой, как камень,
И выносливой, как конь.
Кровь и слезы оросили
Край, где вечно шла борьба.
Знает Конь, что у России
Лошадиная судьба.
Запрягли и гонят лихо.
Хоть не ведают куда.
То одно нагрянет лихо,
То другая ждет беда.
Правят ею шатко-валко
То дурак, то лицедей,
То прохвост, а им не жалко
Ни саней, ни лошадей.
По ухабам, по трясине,
По сугробам, как-нибудь …
Путь не торен у России
И не мерен ее путь.
И не раз, собрав все силы,
Изгрызя мундштук узды,
Русь-коняга вывозила
Всю планету из беды.
А сейчас, наживе рады,
Небывалой испокон,
Лет новейших конокрады
Лезут к нам со всех сторон.
Посулив кормить достойно,
Ездить, шибко не гоня,
Мудрецы в чужое стойло
Тянут русского коня.
Только этому не сбыться.
Наваждение пройдет.
Даже если спит возница,
Конь дорогу сам найдет.
На Руси, пусть это знают
Те, кто должен знать о том,
Неторопко запрягают,
Зато ездят с ветерком.
… Над гранеными коньками
Парусом встает Луна.
На горе стоит Конь – камень,
Вознесенный над веками,
Вечный. Как его страна.
Красивая Меча
Ты не широкая, не узкая,
Блестишь кольчугою в лучах,
Ты до последней капли – русская,
Моя Красивая Меча.
Бегут к тебе поля и рощи,
Шуршит, шатаясь, осока,
Рубашку алую полощет
В жемчужной заводи закат.
Бежишь, мечась, а вдалеке там
Тебя ждет Дон в оправе лоз,
И облака плывут букетом
Непостижимо белых роз,
Люблю тебя, покоя полной,
Когда задумчива, тиха,
И в час, когда гуляют волны,
Как у гармоники меха,
Когда мороз наложит панцирь
На воды зябкие твои
И солнце золотые пальцы
В твои кунает полыньи,
Когда под птичьи переклички
Ослепят вешние лучи
И заплетаются в косички,
Спеша со всех сторон, ручьи,
Когда туманом, словно ватой,
Укрылась – есть ты или нет,
Когда твой свет голубоватый
Не брезжит в белой пелене …
Светла в оправе трав и тала,
В сребристой проседи лозин,
Ты синей молнией упала
Между холмов, среди низин.
И каждый берег так наряжен
И так извилист твой разбег.
Ты, словно ниточка из пряжи –
Страны, что соткана из рек.
России синяя частица,
Ты – моя гордость, моя боль.
Листаю волны, как страницы,
Старинной книги голубой.
Непрядва
Вся в осоке, вся в иле и вряд ли
Тут отыщешь хоть рыбку одну.
Мать честная! Да я ж по Непрядве,
По великой Непрядве иду!
Тарахтят тракторишки за рощей,
То ли пашут, то ль что-то везут.
И зловещим цветным узорочьем
По реке проплывает мазут.
Под ракитою, ивой, лозиной
Не в зеркалье глядится ветла.
Всюду кладбище старой резины
И железок, сржавевших дотла.
Где на метр, где от силы на два –
Вот и вся у тебя ширина.
Что случилось с тобою, Непрядва,
И с тобою, родная страна?
Правят бал и корысть, и неправда,
Ложь заполнила все края.
Обмелела твоя Непрядва
И душа обмелела твоя.
Верность отчим гробам и могилам
Стала в жизни такой не с руки.
Затянуло, загадило илом
Животворные родники.
В левый берег стучится сердечко
И витает над берегом грусть.
Неужели с Непрядвою-речкой
Иссякает великая Русь?
Хоть и грустно, и горько, а рад бы
Побывать здесь когда-нибудь вновь,
Где струится вода Непрядвы,
Как из вены отворенной кровь.
В волнах бегают бледные блики
И беззвучный доносится стон.
Тяжек путь от времен великих
До постыднейших наших времен.
Речка чести и удали русской
Нынче мусор и грязь копит.
Неужели вот в это русло
Столько вдавлено было копыт?
Неужели по этим склонам
Проходили на смерть полки
И прощались с миром зеленым,
Отошед от сохи, мужики?
И в краю этом незнакомом,
Но однако родном краю,
Кто-то влагу черпал шеломом,
Пил, обливши кольчугу свою.
Неужели вот в этих водах
Солнце плавало, будто щит,
Серебрился шишак воеводы,
Пламенели князей плащи?
Неужели вот в эти дали
Пар пролившейся крови кадил?
Неужели когда-то вставали
Все за Родину, как один?
Святослав
Может быть, голову снимут,
Шлем изрубив иль сорвав…
- Мертвые сраму не имут! –
Отрокам рек Святослав.
Где-то за облаками
Дом твой, жена с детьми.
Князь, как кремень-камень:
- Ляжем, - сказал, - костьми.
Слева ромеи и справа.
Бог их – на небеси.
Выхвачен меч Святослава:
- Не посрамим Руси!
Все ухищренья отринув
(нам они – трын-трава),
Русской военной доктриной
Стали эти слова.
…Спелое солнце в зените
Черным закрылось пятном.
- Лучше убитым быти,
Нежели быть рабом!
Злобная рать окружила.
Есть где гулять мечу.
- Братие и дружино,
Станем плечом к плечу!
…Валит за силою сила.
Бой от зари до зари.
- Матушка с нами, Россия!
Чудо-богатыри!
Так со времен Святослава
Было заведено.
Дон, Смоленск и Полтава,
Рымник, Бородино.
Раненых в бой поднимут
И придадут сил:
- Мертвые сраму не имут!
- Не посрамим Руси!
В сердце вселяли отвагу
Гордые эти слова.
- Братцы! Назад ни шагу.
Там позади – Москва.
Трупов – осенняя опаль.
Мы не считали жертв.
Брест, Сталинград, Севастополь,
Тула, Орел, Ржев.
…Годы прошли, и держава
Рухнула без войны.
Где же твоя слава?
Где же твои сыны?
Нынче иной климат,
Нынче почет не им.
Мертвые сраму не имут.
Пусть будет стыдно живым.
Дни окаянные эти,
Господи, пронеси…
Слышите через столетья:
- Не посрамим Руси!
Перун
Непобедим тот народ,
который в жару пьет водку,
в холод ест мороженое,
а макароны ест с хлебом.
(Из современного фольклора)
Пред толпой от велика до мала,
От боярынь до кабацких жен,
Был Перун низвергнут с пьедестала,
Украшений всех своих лишен.
Те, кто клал вчера ему поклоны,
Нес дары от леса и земли,
В Днепр под улюлюканье и стоны
Свергнутого бога волокли.
Кто рыдал, горюя о потере,
Кто молчал, дружинников боясь.
К импортной неясной еще вере
Приводил страну Владимир-князь.
Истукана сбросили с откоса
И глазел народец с берегов.
Вслед за ним отправили Волоса
И Стрибога, и других богов.
Вот они качнулись и поплыли,
В голубом исчезли далеке.
А попы ходили и кадили,
Пели на ромейском языке.
Черненькие греки из Царьграда.
На земле и там, на небеси
Будет им достойная награда
За успех в крещении Руси.
Мимо сел, дубрав, глядящих в воду,
Осоки и камышовых струн
Плыл и вероломному народу
Слал свои проклятия Перун:
«Чтоб ни дна вам, братцы, ни покрышки,
Только пить, гореть и воевать.
Чтобы все века без передышки
Шиш на шиш менять вам да менять.
Не видать вам, где б ни находились,
Дальше носа своего ни зги.
Чтоб любой проныра-проходимец
Запросто запудрил вам мозги.
Будет у вас брат сражаться с братом,
Будет спорить с разумом душа.
Полземли пройдете, но добра там
Не приобретете ни шиша».
Говорил он это чуть не плача –
Все же бывший бог, не лиходей:
«Будет все всегда у вас иначе.
Все не так, как у других людей.
Убеждать вас будет бесполезно,
Коль под хвост вам попадет шлея.
Даже на дороге на железной
Будет у вас шире колея.
С праздниками спутаете будни,
А с бесчестьем спутаете честь.
Будете пить водку в зной полудня,
А в мороз мороженое есть.
Соловьями будут вам вороны,
А баран вам будет поводырь.
Будете есть с хлебом макароны,
Темечко почесывать до дыр.
Будете кормить своих соседей,
Но от них вам не видать добра.
Будете оплевывать с усердьем
То, что почитали вы вчера.
Будете не в дом нести – из дому.
Делать все, надеясь на авось,
Будете вы кланяться чужому,
А свое затаптывать в навоз».
Вот такую он судьбу нам выдал,
И она замордовала нас.
Доконала. Упраздненный идол
Был на предсказания горазд.
Ну и ладно. Пусть мы не похожи
На других. Особенная стать
У Руси. Пусть жить мы ТАК не можем,
Они ТАК не могут умирать!
Мы такие. Праздник ли, беда ли,
Нам все мало, нам еще подлей.
Мы и хуже времена видали.
Не бывало разве что подлей.
Жизнь свою, горюя иль пируя,
Начинаем с нового листа,
Напрочь позабывшие Перуна,
Чуть не позабывшие Христа.
Пути Божьи неисповедимы.
Что там впереди, мы поглядим.
Главное, что мы – непобедимы.
С этой верой мы и победим.
Мечь
Сырой рассвет встает над Мечью
И сумрак словно сброшен с плеч.
Какими вехами отмечен
Твой путь в веках, родная Мечь?
Гуляли сабли по Задонью,
Лесов и степи на краю.
Кто черпал шлемом и ладонью
Твою студеную струю?
Неуловимую, как счастье,
Выскальзывающую из руки.
Кто и когда был тут причастен
Высоких, темных тайн реки?
Чьи кони лезли в эти броды,
Чей прах и пыль какой земли,
Чьи кровь и слезы эти воды,
В себя принявши, унесли?
Текли столетия над Мечью,
Ее меняя берега.
Давно забытые наречья,
Пиры, гуляния и сечи,
Костры и друга, и врага.
Вперед в столетья заглянуть бы.
Какой еще нам несут бой?
Как ты сплетаешь наши судьбы
С своею вечною судьбой.
Слово
Слово краткое, как удар меча.
Слово светлое, как игра луча.
И заветное, как любви кольцо.
Слово гордое, как плевок в лицо.
Слово верное, как стрелы полет.
Самоцветное, словно снег и лед.
Слово звучное, как стремнины плеск,
И могучее, как дремучий лес.
И высокое, как небесный свод.
Слово сладкое, как из сотов мед.
Слово дивное, будто счастья вздох,
И правдивое, как на небе Бог.
Слово доброе, как насущный хлеб
И - последнее,
Как предсмертный всхлип:
Русь!
Иконы
И снова, какою-то силой влекомый,
Гляжу я на лики старинных икон.
Как древняя повесть, мне эти иконы,
Туманная повесть минувших веков.
В сивушных кружалах пропившие разум
(Податься куда с непутевой башкой?)
Шли живописцы тех лет в богомазы
Писать бесконечно похожих божков.
Но творчество киснуть в канонах не может,
Оно вырывается из оков.
Святые отцы становились похожи
На грешных и смертных вполне мужиков.
С башкой, от попойки гудящей как кратер,
(Пропил сапоги, ну и черт их дери!)
Какой-нибудь Сенька писал Божью Матерь,
Чертами любимой ее наделив.
Лицо потемнело от пыли и жара
И руки изодраны в кровь о жнивье,
Любимая в поле на барщине жала,
Не зная, что молятся на нее.
Иконы, иконы в киотах жестяных…
Кто временем строгим оставлен на них?
Святые ль, похожие на крестьянок,
Крестьянки ль, похожие на святых?
Святой Роман Рязанский
«Со всех сторон нахлынули они,
Иных времен татары и монголы».
Н. Рубцов
«А вера эта – суеверье.
В ней истины ни капли нет.
То сатанинской шапки перья,
К погибели ведущий свет» -
Такие речи в ставке ханской
От стен, полков своих вдали
Вел светлый князь Роман Рязанский.
Об этом хану донесли.
Доставлен князь пред очи хана.
Тимур, подняв в руке Коран,
«Что есть сие?» – спросил Романа.
«Обман!» - ответствовал Роман.
Хан замолчал, грозя глазами,
От гнева, удивленья бел –
Князек растерзанной Рязани
С ним спорить дерзостно посмел!
«Холоп! Ты примешь веру эту,
Иль голова слетит с плечей!»
«С муллой мне знаться проку нету,
Уж кликни сразу палачей».
С хмельной пирушки ли, с одра ли
Князь ставил жизнь свою на кон.
Стальными крючьями содрали
С живого кожу и на кол
Надели голову, ликуя,
Рязанской гордости дивясь.
Зачем же смерть себе такую
Бедовый уготовил князь?
С «высот» сегодняшних, к примеру,
Могли б мы так сказать ему:
Мол, если любишь свою веру,
Ругать чужую ни к чему.
Не признавал князь плюрализма.
На душу копотью легла
Ему спаленная Отчизна,
Опустошенная дотла,
Рязань под саваном из пепла,
Его побитая родня.
В нем ненависть жила и крепла,
Благоразумье заслоня.
Ему ль покорствовать, немея,
Тянуться из последних жил?
Меч под рукою не имея,
Как меч, он слово обнажил.
Как в бой пошел с дружиной верной,
Поднявши пращуров копье…
Романе, княже благоверный,
Даруй нам мужество свое!
На Русь, степную и лесную,
Опять нагрянула беда.
Аркан на шее захлестнула
У нас иных времен орда.
Голубица
Посвящается Н. А. Сасину
Над Кромою туман клубится.
Белой грудью на ивы налег.
Голубица моя, Голубица,
Кто ж тебя так когда-то нарек?
Те же гуси бредут белой стайкою.
Те же избы, плетни, но тут
Не какой-нибудь Замарайкою,
Голубицей деревню зовут.
Что за имя такое? Библейское,
Или русское, от души?
Ты не барская, не лакейская,
Ты в глубинке, но не в глуши.
Хочу в память свою углубиться,
Хочу в память дедовскую влезть.
Что ты значила, Голубица?
Примирение, нежность, весть?
Над Кромою был ад кромешный.
Край крамол и сыновней любви.
Чернозем орловский замешан
На пролитой веками крови.
Сыновья твои - пахарь и ратник.
Век за веком, за ратью рать.
Никогда ни один стервятник
Не сумел тебя заклевать!
Что изведала ты, не приснится
Никогда никому другим.
Иорданская голубица
В яром пламени Курской дуги.
Что мне всякие там столицы!
В них крылатости ни на грош.
Сизокрылая Голубица,
Как ты там без меня живешь?
Уж не звякают ведра у проруби
На крутых коромыслах зари.
Разлетелись давно твои голуби -
Босоногие сизари.
Из гнезда твоего, Голубица,
Поднимались орел орлом.
Но не спеть уже так, не влюбиться,
Как тогда под твоим крылом.
Не моя ли ты синяя птица
У истоков Кромы и Оки?
Не слети никуда, Голубица,
И не клюй из чужой руки!
Вся ты песенная и былинная,
Родниковая иже еси.
Голубиное и глубинное,
Окрыленное сердце Руси!
Галичка
День завял, жарой напичкан,
Взмыл машинный перегар.
Тихой речкою Галичкой
По заросшим берегам
Я иду. Трава обмякла,
Птахи из-под ног летят,
В камыши шмыгнула кряква
С караванчиком утят.
Словно птиц лесных яички,
Словно звезды, что над ней,
Галька светится в Галичке.
Родники кипят на дне.
Как привольно тут ей литься
Серебристой пряжей струй.
Позади село Галица,
Впереди село Кукуй.
Речка меркнет, замирая,
Рассосалась синева.
Я иду, перебирая
Самоцветные слова.
Не слова – хрусталь, стеклярус,
Дальних предков голоса:
Русло, руслень, русый, парус,
Русь, русалка и роса.
Кто на этой жил, на речке,
Хоть узка, неглубока?
На забывшемся наречье
Руса – значилось река.
Даль густеет, словно студень,
Блещет лаком небосвод.
Русские – речные люди,
Дети этих щедрых вод.
Потому волнуют чувства
Слов простые чудеса:
Русса, Рось, русалка, русло,
Ряска, руслица, роса.
Речкой пращуров заветной
Вдоль полей иду моих.
В каждом слове отблеск светлый –
Души их и думы их.
Соловьиной перекличкой,
Вечер, пой и, утро, пой!
Над лазоревой Галичкой,
Над прадедовской тропой.
Остров Рюген
На море-окияне, на острове Буяне …
(из былины)
Ты, самодовольный, словно бюргер,
Сыт, богат, прогрессом осиян,
Ты давно немецкий, остров Рюген,
Легендарный остров наш Буян.
О, как круты чуждые пороги …
Где тут наших пращуров погост?
Где тут возвышались наши Боги –
Жива, Святовит и Радогост?
Где их храмы, что, как песня, пелись?
Все тевтонский сокрушил сапог.
Пали Сварог, Белобог и Велес.
Встал владыка ада Чернобог.
Не найти, увы, по всей округе
И следа исчезнувших славян.
Ты забыл, что звали тебя, Рюген,
Во века минувшие – Руян?
По Поморью по всему и дале,
Меж полей и меж священных рощ
Чьи, скажите, города стояли –
Старгород, Сгорелец, Радогощь?
На поморье, на священный остров,
Хлеб и деток сапогом топча,
Шли лихие гости – «дранг нах Остен» -
Полчища германцев и датчан.
Двигались колонны и фаланги.
Папа римский руку им простер.
Век за веком продолжались «дранги»,
Жизненный взалкавшие простор.
От крови славянской отрекайся,
От свободы и родных небес …
Меченосцы, крестоносцы, кайзер,
Бесноватый фюрер и СС.
Сгибли бы, как соколы-подранки,
Племена славянские подряд,
Если б не нашлись на эти «дранги»
Чудский лед, Грюнвальд и Сталинград.
Викинги
Остались позади угрюмые фиорды
И горд бревенчатый на каменном холме.
Драккар летит. Заносчивый и гордый
Наш ярл стоит, красуясь на корме.
Богам стихии бросили мы вызов.
Плывем. Ничто не остановит нас.
Но берег франков, низкий берег фризов
Не задрожат от страха в этот раз.
Пусть спят спокойно саксы и ирландцы,
Не выпустим у них мы потроха.
Мы не в набег – на службу наниматься
Плывем на Русь, где жемчуг и меха.
А дома голод, там земля бесплодна.
Там только камни, вереск и ручьи.
И потому ватагою голодной
Мы пашем море. Кормят нас мечи.
Мы пахнем сталью, кровью, мы – такие!
Сверкает соль на лопасти весла.
Так чем нас встретит славный город Киев
И русский конунг, храбрый Святослав?
Он удальцов зовет под свои стяги,
Сулит добычу, земли, серебро.
Плывут на Русь суровые варяги,
Швыряют волны черное перо.
Прошли моря, прошли по рекам. Вот он,
Великий Киев! Бросили грести.
Сошли на берег. Да поможет Вотан
Нам родину вторую обрести.
Рогнеда
«Не хочу разувати робичича…»
из ответа Рогнеды на сватовство
Владимира Святославича (по летописям)
Почему ножом его по горлу
Так и не решилась полоснуть?
Лишь дала в слезах заняться горю,
Чтоб в комочек сжаться и уснуть.
Почему же он, усталый, потный,
Погубивший всю твою семью,
Мог уснуть легко и беззаботно,
Жизнь тебе доверивши свою?
Для него постели ты стелила
И ждала покорно, что ни ночь.
Сын рабы твоим стал властелином,
Рогволода Полоцкого дочь.
Для него ты сыновей рожала,
Муки лютой ревности несла.
И росла, как на дрожжах, держава,
И любовь твоя к нему росла.
Ты любила яростно и свято.
Величалась и гордилась им.
И еще не знала, что когда-то
Станет он Владимиром Святым.
Примет Русь святейшее крещенье,
Изменив народа бытие.
Унесет днепровское теченье
Идолов и счастие твое.
И тогда бескрыло, низкоглаво,
В тень сойдешь, лишась надежд и сил…
Все с тебя, Рогнеда-Горислава –
Гордость и смирение Руси.
Святополк Окаянный
Когда сгустились кровь и тени,
Когда сраженья гул умолк,
Бежал и в страхе и в смятенье
Братоубийца Святополк.
Исчез, сокрылся, словно крыса,
В каком неведомо краю,
Сгубивший Глеба и Бориса,
Предавший Родину свою.
И Русь светло и величаво,
Стряхнувши наважденье зла,
Тогда встречала Ярослава,
А после Мудрым нарекла.
А на чужбине, словно Каин,
Затравленный и злобный волк,
Бродил угрюм и неприкаян
Тот окаянный Святополк.
В пещере иль на поле боя
Истлел, никем не узнан он,
Но прах проклятого изгоя
По всей Руси был разнесен.
И это дьявольское семя
Потом повсюду проросло
И, презираемое всеми,
Ковало и творило зло.
Как будто во хлебе иголки,
Как змей клубок в глуби овсов,
Вдруг появлялись святополки
Среди князей и мужиков.
И приходили иноземцы,
Предав пожару полземли:
Монголы, шведы, ляхи, немцы…
И наши их на нас вели.
В крови шагая по колено,
Свое справляли торжество.
Из всех грехов людских измена
Есть непростительней всего.
Кровавых, горьких лет отребье…
Их ад в конце концов забрал.
Будь то Плоскиня иль Отрепьев,
Мазепа, Власов - генерал.
Ушел и тот болтун плешивый,
Принесший самый больший вред,
Паяц пустой, с рожденья лживый!
Ему вовек прощенья нет.
И все они пройдут, как тени,
А ты останешься живой.
И не поставят на колени
Тебя вовек ни бой, ни вой.
Русь! От Каялы и от Смолки
И до высот Бородина.
Но расплодились святополки
В тебе опять, моя страна.
Кто их из преисподней поднял?
Какой инструкции дал черт?
Для них предательство сегодня
И честь, и доблесть, и почет.
Изменники иного толка,
Без сожалений и забот,
Развив науку Святополка
До помрачающих высот,
Всему святому сделав тризну,
Отдавши прошлое под суд,
Они не предают Отчизну,
Они ее распродают.
И нет предела их безбожью,
И нет просвета нам во мгле.
Связали нас враждой и ложью,
И соучастием во зле.
Сегодня совести и долгу
Уже нет хода никуда,
Что никакому Святополку
Не снилось ни в кои года.
Давно уж чести нет в помине,
Она крапивой поросла.
И где же вы, Пожарский, Минин?
И где же мудрый Ярослав?
И где ж ты, Русь, опора мира?
Что ты поешь теперь, сипя?
В каких чудовищных трактирах
Ты пропила сама себя?
Чтоб кто-то там бесился с жиру
И богател (им имя – рать),
Ты обрекла себя по миру
Идти с сумой и вымирать.
И вот бредешь с пустой котомкой,
Уже ни в чем не зная толк.
Увидевши своих потомков,
Пришел бы в ужас Святополк.
Глеб Святославич
(из летописи)
Не скажу,
Какого черта ради
Лет за полтораста
До Москвы
Развелись однажды
В Новограде,
На брегах
У Волхова волхвы.
Летописец –
Лет минувших вестник –
Пишет,
Что по улицам тогда
Шастал
За кудесником кудесник, -
Шевелилась вшами борода.
И креста на шее не имея,
На едва окрещенной Руси
Понесли такую ахинею,
Хоть святых из дома выноси.
Все попы
Буквально растерялись
Перед этой сворой
А оне
Над святыми тайнами
Смеялись
И служили явно Сатане.
Может мы вернулись бы
К Перуну,
К Велесу, Стрибогу,
Только тут
Князь вмешался
Новгородский юный,
В деда мудр,
В отца суров и крут.
Слушал он
Бахвальство чародея
Привести
Под Новгород Дунай,
Сдвинуть горы…
И, от гнева рдея,
Он тогда спросил
У колдуна:
«Разве может
Допустить Создатель,
Чтобы знал ты
Замыслы его?
Что, - одно скажи мне,
Предсказатель, -
Ждет тебя сегодня самого?»
Тот, позарившись
На княжеское злато,
Пробежал рукою по усам:
«О, как раз
Сегодня до заката
Я свершу большие чудеса!
Удивишься сам,
Как их узреешь.
А, узрев, достойно наградишь!»
«Лжешь! – ответил князь, -
Ты не успеешь!
Ничего ты больше
Не свершишь!
Предсказатель!
Дьявольское семя.
Братие!
Обманщик он и вор!»
На волхва
Нечесаное темя
Опустился княжеский топор.
Люди в изумленье
Только ахали,
Словно стая
Вспугнутых ворон,
Разбежались
Ведуны и знахари –
Экстрасенсы киевских
времен.
Спор закончив
Этим аргументом,
Князь поехал
На охоту в лес.
Долго не случалось
Перемен там
И никто в кудесники не лез …
А сегодня вновь
Попали в щи нам,
В душу влезли,
Ворвались в умы
Магия, волшба и
чертовщина –
Порожденье алчности и тьмы.
О кармане собственном
радея,
Шастают по матушке Руси
Колдуны, шаманы, чародеи –
Только рубль
Последний приноси.
Все заполонили
Наглым скопом.
Ошалел
От этой моды люд.
То его дурачат гороскопом,
То пророчеств
Кучу надают.
Что в минувшем веке
Настрадались –
Дураки мы, только и всего:
Предсказал все это
Нострадамус.
Только мы не поняли его.
На экране
Посмотрел я давеча
Колдуна. Уверен и спесив.
Эх, сюда бы
Глеба Святославича!
Разогнал бы нечисть
На Руси.
Ефросинья Ярославна
Ярославна рано плачет
В Путивле на забрале.
(«Слово о полку Игореве»)
Ярославна рано плачет
Во Путивле на забрале.
Муж в походе,
В Поле диком,
На кровавой Игорь тризне.
Может, пал
С стрелою в горле,
Может, в плен его забрали
И сковали цепью руки,
Без которых нет ей жизни.
О сынах и муже плачет
Дочка князя Ярослава.
Ранний луч, пробивший тучи,
По ее монистам прыгал.
Сквозь века ее мы слышим.
Только что ей эта слава?
Что грядущее бессмертье?
Воротился б с Поля Игорь!
В темной хате под Рязанью
Плачет тетка Пелагея.
С первых дней мужик на фронте,
Сыновей вчера забрали.
И, быть может, с пулей в сердце
Уж лежит он, холодея.
Плачет тетка у коптилки,
Как княгиня на забрале.
Спозаранку на работе.
И спина болит, и руки.
«Все для фронта, для победы, -
Говорил начальник главный, -
Все пройдем! Любые беды.
Перетрем любые муки!»
И вплетает грохот прялка
В плач колхозной Ярославны.
У заваленной витрины
Плачет Маня – продавщица.
Сына в армию забрали,
Чтоб служил стране исправно.
Муж в запое, скуп хозяин –
Не сумела откупиться.
Нету весточки с Кавказа.
Плачет наша Ярославна.
Кто воюет, кто хоронит,
Кто оплакивает павших,
Кто шагает по могилам,
Ухмыляется державно.
Русь – неотпитая чаша
Слез и всех страданий наших.
Русь, ты плачущая вечно
Ефросинья Ярославна.
Святоша
Уж в хоромах след его простыл.
Позабыл булат, коня и латы.
Он сменил на тихий монастырь
Княжеские шумные палаты.
Тут живут без зла и без утрат.
Ни двора не нужно, ни кола им,
Святослав, в крещении Панкрат,
Приняв схиму, звался Николаем.
Поросло минувшее быльем,
И охоты, и пиры, и сечи.
То он у соломенных ульев,
То он носит воду, топит печи.
Трудится в мороз он и в жару,
Хлеб не горек и не тянет ноша.
Ведь не зря его еще в миру
Так и называли: князь Святоша.
Отдавая должное уму,
Прямоте, правдивости и чести,
За судом и миром шли к нему
Братья, не ужившиеся вместе.
Жалок властолюбия угар.
И, не зная совести и страха,
Друг на друга шли, как на врага,
Племя Ольга, племя Мономаха.
Они грызлись из-за городков,
За уделы вспыхивали свары.
И висел над Русью звон подков,
Трепыхались крыльями пожары.
Он мирил всех, не жалея сил,
Вырывал вражды змеиной жало.
Сам же только на врагов Руси
Свой клинок булатный обнажал он.
… Тихая обитель. Не гордясь.
Самый скромный из монашьей братьи,
Как щиты, поленья рубит князь
И не знает лучшего занятья.
Вот опять в монастыре возня.
Иноков смущая и тревожа,
Понаехали к нему князья,
Просят: рассуди нас, брат Святоша!
… Где теперь такой авторитет?
Все проворовались поголовно,
И на всем, куда ни глянешь, словно
Безвременья и безлюдья след.
Роман Галицкий
К Роману Мстиславичу в Галич послом
Прислал папа римский легата.
А. К. Толстой
Карпатское полуденное солнце.
Весны, земли и света торжество.
Тянули сохи пленные литовцы,
Дрожавшие при имени его.
Боялись венгры, ляхи и бояре
Его крутой карающей руки.
Зато врагов и бедствий не боялись,
Живя под этим князем, мужики.
Дошла до Рима слава о Романе,
Властителе Червонной всей Руси,
И прибыл в Галич с фигою в кармане
Посол от папы (Боже, пронеси!)
Привез благословенье Ватикана
И, пышному зело приему рад,
Он начал уговаривать Романа
Исправить веру на латинский лад.
Мол, православье это только ересь.
Гони его, как вздорную мечту.
Попы ваши, схизматики, отъелись,
Живут в грехе, безбрачия не чтут.
Молитвы ваши пролетают мимо,
Но если примешь мессу, не юля,
Получишь ты, как сын любезный Рима,
Духовный меч и титул короля.
Зал в ожиданье замер, словно вымер.
Князь так ответил, что легат вспотел:
«Святой мой пращур, старый князь Владимир
Принять креста от папы не хотел.
И мы, хоть и закон ваш не ругаем,
Не ждем от Рима чести и щедрот,
И вера нам не надобна другая,
Коль наша нас к спасению ведет.
О званье королевском мы не тужим,
Обычаем прадедовским крепки,
А меч ваш и подавно нам не нужен,
Своим довольны, от отлично служит.
Его не выпускаем из руки».
…И вот теперь, когда берут без бою
Святую Русь, когда ползет дурман
Из-за границ, заполнив все собою,
Мне вспомнился князь галицкий Роман.
В страну, где жили и Толстой, и Пушкин,
В страну, которой дюжина веков,
Везут уже не меч, а погремушки,
За жвачку покупают дураков.
В страну, где, что ни шаг, то обелиски,
Где каждая полита кровью пядь,
Духовные обноски и огрызки
Везут, чтоб ими души отравлять.
Забывшие былую нашу славу,
В никчемности своей убеждены,
Ярмо мы принимаем и отраву,
Былых славян презренные сыны.
Михаил Тверской
«Князь, - твердили ему
Бояре, -
Ты не езди
К поганым в Орду.
Как на речке
Проклятой Каяле,
Там всегда
Можно встретить беду.
Уходи ты в Литву
К Гедимину.
Тоже нехристь,
Но все же – не зверь.
Переждешь там
Лихую годину
И обратно
Вернешься в Тверь.
Постоим за тебя,
Родимый.
С нами Суздаль пойдет
И Ростов.
Снова будет твоим
Владимир –
Золотой твой
Отеческий стол.
Не надейся
На ханскую милость
И на честь
Вероломной Москвы.
Уходи к Гедимину,
Кормилец,
Не клади
Под топор головы!»
Грозный воин,
Не знавший боязни,
Хмуро князь
У бояр спросил:
«Я могу убежать
От казни,
Но куда убежать
Руси?
Хан татарский,
Разгневан мною,
Все предаст
И огню, и мечу.
Нет уж, братья,
Такой ценою
Свою жизнь
Покупать не хочу!
Двинет хан на нас
Всю свою силу,
А татарин –
Зловещий гость.
Пусть один я сойду
В могилу,
Чем всю Русь
Превращать в погост.
Серебро приготовьте.
Еду!
Обошлось бы
Одной головой …
На беду, знать,
Дал бог нам победу
Над татарами
И Москвой.
Мы у хана
Сапог не лизали,
Басурман к нами
Особенно лют …»
Провожали его со слезами
И дружина.
И черный люд.
С ним навеки
Прощалась Волга
И тверские поля,
И леса.
Говорят,
Продолжались долго
На могиле его
Чудеса …
Есть и ныне герои,
Быть может,
Но повсюду –
На воре вор.
Кто теперь
За Отчизну положит
Свою голову
Под топор?
Василько Ростовский
Врагам на тын по доскам
Взобраться нелегко.
Отважен князь ростовский
Кудрявый Василько.
Д. Кедрин
Еще вчера они все были живы,
Дышали хвойным ветром глубоко.
Шеренский лес. Побитые дружины.
Плененный князь ростовский Василько.
Вот он теперь стоит перед Батыем.
Избит, изранен, но не бьет челом.
Иссеченные латы золотые,
Изрубленный узорчатый шелом.
И хан сказал: «Я презираю трусов.
Ты в битве доказал нам, что не трус.
Иди служить мне, храбрый князь урусов,
И я тебе оставлю твой улус.
И дам другие города в придачу,
И все, что сам захватишь ты в бою.
Я самым старшим здесь тебя назначу
И в жены дам племянницу свою.
Служи мне, князь! Яви нам свою удаль.
Откажешься – умрешь. И нелегко!»
- Не станет православный князь Иудой! –
Врагу ответил гордый Василько.
- Настанет день – вы сгинете, татары,
Как вешний снег от ясного луча.
И ты, Батый, страшись небесной кары.
Страшись, поганый, русского меча!
И он достойно встретил свою гибель
Среди врагов остервенелой тьмы.
А мог бы ведь смириться, как другие.
Как родичи его… Или как мы.
Мы, преданные лести и почету,
И суетой мирской увлечены,
Готовые служить любому черту,
Чтоб сохранить кормушки и чины.
Козельский мальчик
« … И мальчики кровавые в глазах»
А. С. Пушкин «Борис Годунов»
Этот сон
Я отогнать бессилен.
Хоть зови забвенье,
Не зови,
Снится мне
Козельский князь
Василий –
Мальчик,
Захлебнувшийся в крови.
Семь недель
Орда у стен стояла.
Была сеча
Люта и крепка.
Как от крови
Красная Каяла,
Стала Жиздра,
Светлая река.
День за днем,
И ночь – не передышка.
Ни на час
Не умолкала рать.
И глядел, глазел
Со стен мальчишка.
Князь, он должен
К битвам привыкать.
В поле кони
Под ножами ржали.
Жрали степняки
Конины кус.
«Ничего, - твердили
горожане, -
Постоим
За князя и за Русь!»
Пали башни,
Что стояли, высясь,
Пали храмы,
Главы раскроив.
И напишет позже
Летописец:
«Князь их малый
Утонул в крови».
Отгорело лихолетье,
Сплыло.
Новые явились,
Не спросив.
Кто считал ли,
Сколько же их было,
Мальчиков кровавых
На Руси?
Плоть ее,
Печаль ее и слава,
Щит и меч,
Бессмертие ее.
И на их крови
Росла держава
В грохоте
Походов и боев.
Они глохли
Около орудий,
Шли в атаку,
Не считая ран,
Пулеметы
Закрывали грудью,
Самолет
Бросали на таран.
В них сердца
Для чести были живы.
Заслоняли Родину собой,
А сегодня
Ради чьей наживы
Мальчиков
Бросают на убой?
Что ни день –
Убийства и разборки,
Что ни год,
То новая резня.
На Руси угрюмо,
Словно в морге.
Бродит
Черным призраком Чечня.
Что с страною
Сделалось великой?
Господи!
Но чья же тут вина?
Полонена
Воровскою кликой,
На коленях
Корчится она.
Стыд неведом
Разжиревшей клике
И не беспокоит
Божий страх.
Не стоят
У нового владыки
Мальчики кровавые
В глазах!