Помню, жил со мной интереснейший,
Необычайнейший кто-то.
Он горевал,
Жестко, отчаянно на всех плевал.
Он любил играть словами,
Он хотел разжечь большой костёр,
чтобы полыхал день и ночь,
день и ночь,
утро и вечер, каждое утро и вечер.
Но отчего-то не вышло.
Он был нелепым.
Он был большим, озорным, непослушным.
Он поэт поневоле,
Он томился в неволе себя,
Он томился вне воли своей,
В ожидании чего-нибудь такого,
Лихого, смешного, яркого, смелого,
Бессильного, нечеловеческого, крамольного,
Последнего.
Его зовут — Великий Прохиндей
Он — пустая белиберда.
Великий Прохиндей не был столько уж велик.
Он был обычный,
звериный,
мрачный,
серый, он не был пьяною бумажкой,
он был лихим пиджачком.
По ночам он не спал,
Но и не мечтал, не думал, не писал.
Он хотел поспать, но не мог.
Он хотел писать, но не стал.
Его бог остался простым,
словно дорога в забвенные сказки голов.
Сам он был таким захудалым,
Словно неосторожное, куцее и вовсе необязательное,
Но всё же примечательное словечко.
Он жил у меня, где-то в кабаке истерзанных душ.
Я его любил,
Но он улетел.
В свою далекую страну
он улетел
на своем широченном пальто
и оставил меня совсем одного.
Но я надеюсь, где-то там
Прохиндей всполыхнет
И сам окажется
громадным кострищем.