Уже я потухла как ядерно-красный.
Я догорала как темно-бордовый:
Просто в Артеке со мной оставался
Мой сокровенный ядрено-зеленый.
Я, извините, не вишня на торте.
Может, черешня, Каберне в бокале...
Кровь точно в венах, а не в аорте.
Но вы, конечно, об этом не знали.
Я до Артека была бледно-серой,
Или бесцветной, кому как угодно.
Все оказалось обычной аферой:
Истинный цвет - словно камень подводный.
Там побывала и солнечно-жёлтой,
Там же я стала загадочно-рыжей:
Словно, закрытую ржавой щеколдой,
Выбила дверь на высокую крышу.
После Артека осталась я яркой,
Стереотипы ломать продолжала.
Зеброй казаться хотела, бунтаркой,
Вот когда ядерно-красной я стала.
После была я химически-белой,
Как гидроксид алюминия в колбе.
Перегоревшей? Да нет, загорелой,
Бликом ярчайшей звезды в небосводе.
Маску приняв, перешла я границу,
С морем слилась, стала нежно-небесной...
Вырвать из жизни цветную страницу
Из Полевого хотела я честно.
Только в Артек, наконец, я вернулась.
Там ждал меня ядовито-зелёный,
Я хулигански ему улыбнулась,
Маску сожгла, чтоб запахло палёным.
Стал догорать шоколадно-бордовый
Хвостик берета, как ножка черешни,
Вдруг стал таким бледно-бледно зелёным,
Что быть цветной стало неинтересно.
Потом я упала в трёхцветную лужу -
Шнурки завязать я опять не сумела.
Конечно, от этого всё стало хуже -
Месяца два я, как пепел, серела.
Белый во мне стал стремительно-тёмным.
Я временами об этом жалею.
Главное, красный потух и стал скромным:
С каждой минутой я больше бледнею.
Только в душе я сапфирово-синий.
Загадочный, странный, слегка сумасшедший...
Граней и блеска полно, как в рубине...
Но ярко-красный, простите, прошедший.
Кажется, люди вокруг недовольны,
Что я луна голубая в зените.
Другой я казалась? Ну что же, увольте:
Такой уж мне нравится быть, извините!