Зерцало
В изысканной версальской раме
меж старых бра стоит оно
на зыбкой грани меж мирами,
как в запредельный мир окно.
Когда-то во дворце прекрасном,
приехав в гости, всякий раз
в него то страстно, то пристрастно,
смотрелись сотни разных глаз.
И восхитительные девы -
в тиши возросшие цветы,
и сумрачные королевы
давно увядшей красоты.
Меж ними фраки и мундиры,
сиянье звёзд и эполет,
и селадоны, и жуиры,
все сливки избранного мира,
являющие высший свет.
А дальше в зареве пожаров,
в крамольные лихие дни
пенсне троцкистских комиссаров
и зенки буйной матросни.
И ныне помнит амальгама
миг, съёживший её, как плоть,
когда один ублюдок пьяный,
изображавший обезьяну,
её надумал расколоть.
Но в самый страшный пик момента
уроду кто-то в морду дал
под мнимые аплодисменты
всех окружающих зеркал…
Эпохи гнуло и ломало,
вздымало и бросало ниц.
И зеркало запоминало
все эти вереницы лиц.
И часто чёрными ночами,
как в чёрнопамятные дни,
сверкая мёртвыми очами
на потемневшей амальгаме
вдруг проявляются они.
Смертельным холодом повеет
внезапно чей-то странный лик
и в страхе зеркало тускнеет,
словно живое в данный миг.
Но все считают: «Это бредни!
Такого не было и нет!..»
Стоит оно в углу, в передней,
уже довольно много лет.
Добытое во время оно
у расторопного дельца
с какого-то аукциона
при распродаже из дворца.
И только ты порой в запале,
когда весь дом в ночи затих,
незримо видишь в сем зерцале
всех отразившихся… былых.
Являвшихся из смутных далей,
секундно проявлясь, ожив,
и вновь сходящих в зазеркалье –
где вымыслы и миражи.