Задыхаясь и кашляя… Чертов московский бронхит,
Недолеченный паром, таблетками, горькой микстурой, -
Даже здешняя, благословенная Богом натура
Своим воздухом пряным никак его не исцелит.
Задыхаясь и кашляя, все-таки нужно шагать
К уводящему прочь от шоссе повороту, подъему,
К виноградом увитому белому, тихому дому,
Где герой анекдотов Героем рождался опять.
Только нам не туда – меж заборами, наискосок,
Вверх и вверх по петляющей, еле заметной тропинке,
По корням, по камням, по пожухшей траве, по суглинку
Через пестро расцвеченный, набок прилегший лесок.
Вот щербатая лестница к братским могилам, левей,
Там, где старая трасса легла рубежом и порогом.
Те, кто честно здесь дрался, и мертвые скажут дорогу.
А живые пусть сами решают – идти ли по ней.
-- -- --
Задыхаясь и кашляя, сядь на скамью, посиди,
Погляди на нависшие грозно «кая» и «буруны».
Путь к началу пути был и так для тебя слишком трудным.
Вот и кашляй теперь, вот и думай, что ждет впереди.
Отдохнул? Ну, тогда поднимайся, поправь свой гайтан.
Поверяй геометрию – не было, что ли, печали, –
Грешной физикой: местные черти что там накачали?
О чем духи поют? чего там накурочил шайтан?
Неба полосы склеены встык, а местами внахлест.
За колючие ветки цепляясь, сбивая кроссовки,
Две упрямых улитки на склоне, неспешно, неловко,
Тихо-тихо ползем до полдневных невидимых звезд.
Тяжелее становится, круче, светлей, холодней.
Мимо весело скачут туристы:
- Здорово, ребята!
Задыхаясь и кашляя, - я ведь и сам так когда-то!..
Э, да что вспоминать - мне бы пушкинских хвост лошадей!
-- -- --
Вот и гения тень промелькнула… А сколько иных
Тут незримый оставило след на камнях седоватых:
Греки, римляне, скифы; торговцы, поэты, солдаты…
Чертыхаясь и кашляя, нынче и мы среди них.
Кто же эту штурмовку к гигантской стене прислонил?
Кто дорогу торил, вырубая в кальците ступени
Джиннов дерзким заклятьем или человечьим терпеньем,
Неземным колдовством иль земных напряжением жил?
Нет, не племя лихое, что к здешнему краю навек
Свое древнее имя тавром припечатало бычьим,
То природа кромсала рельеф инструментом привычным –
Содроганием недр и весенним бурлением рек.
Впрочем и человек пару стенок подпер, подтесал,
Раскатал валуны, подрубил кое-где корневища.
Пусть хоть сотня шайтанов в расселинах стонет и свищет –
Не стереть стрел-указок на скулах обветренных скал.
-- -- --
Нас выводят они прямо к устью, в широкий проем.
Окунувшись в безмолвие гулкое горного леса,
Словно в воду, за плотно задернутой ветром завесой
Мы в безмолвии этом с тобой остаемся вдвоем.
И, неслышно ступая по медному листьев ковру,
В серой буковой тени, под облачным пологом низким
На развилке пустынной подходим опять к обелиску.
Так минуту давай постоим на холодном ветру.
И о тех, кто отнюдь не прогулочным шагом в ночи
Через лес пробирался к ущелью, винтовку сжимая,
Замерзал, голодал, кто не дожил до светлого мая
И имен не оставил, минуту давай помолчим.
Здесь, на щедрой и щедро умытою кровью земле
Пусть не водкой, так хлебом помянем мы их и водою.
Тишина после боя всегда - тишина перед боем.
Значит будет коротким привал на замшелом стволе.
-- -- --
Значит, дальше по старой, по римской дороге – вперед.
А потом по мордвиновской, битой волами щебенке.
Журавли раскурлыкались в небе призывно и звонко,
Собирая к отлету бесстрашный свой маленький флот.
По траве вдоль обочин лобастые камни бегут,
Разбредаются, грудятся вновь по зеленым чаирам.
Как овечки пасутся на склонах отарою мирной,
Можжевельники псами пастушьими гонят их гурт.
Но петляет большак и уводит нас гуриев ряд
Через пустоши, осыпи, сквозь непролазный кизильник,
По маршруту, который не вбит ни в планшет, ни в мобильник,
К маякам-куполам, что в мерцающей дымке парят.
Черт забросил нас ввысь, и мы к Богу спускаться должны.
Это чудо под нами - оно, в то же время, над нами.
Ах, как нежно и жарко объяло вечернее пламя
Храм, летящий на длани скалы как на гребне волны.
-- -- --
Оступаясь и кашляя – спуск так же крут, как подъем, -
Мы до церкви добрались: до кошек, палаток, таксистов.
Две поставили свечки, подали простые записки,
Неумело крестясь, помолились вдвоем об одном.
Близок к финишу, милая, наш с тобой горный поход.
Бутербродов остатки хвостатому скормлены причту.
Кашель снова забил, да и ноги гудят с непривычки.
Ничего, все на свете проходит – и это пройдет.
Позади перевал и просторы осенней яйлы,
Журавлиная песнь над зубцами Форосского канта.
Кряж, упершийся в крымское небо подобно Атланту, -
Он потом нам приснится, и сны эти будут светлы.
А, пока догорает над морем пурпурный закат,
Остается по влажно темнеющей ленте асфальта
Доплестись до шоссе, чтобы сесть на автобус до Ялты.
Отдышавшись, откашлявшись – время вернуться назад.