Пока ты пишешь стихи -
где-то кто-то умирает
без художественных дополнений,
другой рождается антихудожественными криками,
иной мнет страницы одной из старых художественных книг,
чтобы отгородить зоны тела, обработанные йодом,
в одном холодном городке Канады
какой-то бездомный бросает в огонь сонеты Шекспира,
в одном из ливийских рынков хурму заворачивают Пушкином –
виной тому незнакомый русский алфавит,
в Дели уже заканчивается рабочий час,
все спешат домой, а в единственном туалете стройплощадки
бережно друг на друге сложены пожелтевшие страницы Рембо,
ты пишешь обо всем этом
в новом стихотворном дневнике и не признаешься самому себе,
что швырнешь однажды в мусор…
*
Тебе…
С любовью…
В этом мрачном, туманном, осиротевшем городе,
где день и ночь, обнявшись друг с другом, не хотят расставаться,
мы становимся призраками, прячемся на улицах грязных,
в тех местах, где твой взор, что течет с моих глаз
зря кричит за тобой, зря зовет:
«Тебе…
С любовью…».
На тротуарах, где давным-давно размазались мертвые листья,
где каждый новый дождь оплакивает в твоем сердце
незахороненные воспоминания -
листья давно просят вознесение ушедшей осени,
безнадежно и тихо шепча:
«Тебе…
С любовью…».
Из яркого света, что блещет как пламя, улыбкой сжигающей,
улыбкой, восставшей пронзительным гулом,
несмотря на волю, погоду - изнутри рвутся слова тоски,
воплощаясь в немыслимый, необузданный стих,
в конце которого всегда написано:
«Твой…
С любовью…
Не знаю кто…».
*
Во время митингов
начинают любить друг друга,
или расстаются
ради наивысшей любви;
Любовь к Родине и во имя Справедливости
сильнее платонической;
стрелу Эроса достают из сердца,
обматывают флагом
и начинают колебать.
Бывает и наоборот:
укутываются тем самым же флагом
и начинают любить яркими красками.
Сердце противится
тайным и мирным началом,
не покоряясь сознанию
глаголет:
«Сделай шаг, сделай, сделай шаг»;
Боюсь быть отвергнутым,
но сердце мое жаждет шаг –
революционный,
потрясный,
шаг ради будущего,
во имя победы Любви,
шаг туда, где не будет нужды
выбирать любовь между собой и Родиной.
*
Ты сказала:
«Поверь мне и ты будешь спасен
от одиночества».
Сквозь неутешный взгляд твой я прижался к твоим бедрам,
слезами омыл дрожащие руки,
поцелуями - возмущенные брови.
Тайным шепотом я промолвил:
«Всевышний Господь, дай отпущение моим грехам,
будь милосердным» -
и покрыл твою грудь поцелуями страстными.
«Я люблю тебя больше всяких законов» -
перебила ты голосом робким, невинным
и подняла на верх.
Мои пальцы проникли в твои багровые волосы
быстрее, чем спасительный переход Моисея,
и скользнули вниз
по губам твоим, что отреклись от заповедей.
Ты сказала:
«Обними меня, чтоб в спасение я поверила тоже».
*
Если бы однажды книги отвернулись от людей и ушли,
покинули бы самые пыльные и высокие полки, где недостаёт рука,
безмолвно и тихо, перелистывая себя, вышли бы из квартир,
или словно наказание безразличию
открыли бы крылья страниц и поднялись бы в небо…
Наверно это тоже было бы во благо людям –
они начали бы читать друг друга…
Перевод с армянского Маргарет Асланян