Ненависть.
Ненависть царапает черепную коробку, отвратительный скрежет эхом раздается в моей голове. Мозг чеканит мысль: “Вокруг идиоты и дуры”. Глаза врут. Мимо невзрачного призрака, названного моим именем, идет миловидная студентка. Под пристальным взглядом у нее вдруг слезает лицо, лопается кожа и остаются одни только глаза: голубые, словно мертвые незабудки на могиле моей добродетели. Моргну - к незнакомке возвращается ее красота. Миг - и зрение вновь обезображивает выведенные природной кистью черты.
“За что ты так зол? Им нет до тебя дела, жалкая, тусклая фигура.” - неуверенно кашляет больная совесть. Не слышу. Руки тянутся к горлу прохожей: запах ее духов слишком резок, потому раздражает ноздри и растравляет злобу. Мысли о насилии вытесняют мораль, сжигают ветхое жилище нравственности.
Не исполняю жестокого замысла - тяжело. Совесть, умирая, кричит исповедь, ноги отказываются идти за прохожей.
Цокают каблуки. Быстрым шагом уходит неизвестная, чтобы больше никогда не потревожить безумия недоличности в распахнутой куртке. Я, убогий силуэт, внесценический персонаж, давлю ботинками снег. Хрустит, как кости незнакомки, остановись она в ожидании участи.
Волочу озябшие конечности: несу отмороженный мозг в квартиру. Ломаю ногти в замочной скважине и лишь затем достаю ключ. Если сегодня никто не покалечен, совершу насилие над собой, вытравлю лихорадку ненависти из ослабевшего мозга. Кухня дышит могильным холодом. Сгибаю суставы, сажусь за стол. Меню ужина - самобичевание, поданное на мраморном блюде, вызывает рвоту. Вонзаю столовый прибор в околевшее, почти неживое сердце, запиваю смерть вином - пусть это будет последний пир.