В институте летом я часто ходил на рыбалку – с ночевкой. Костер, уха, прожженный брезент, угольки в штанах, ночные дождики, сгоревшая морда в волдырях – лепота, словом. Ловил, правда, очень мало – пять рыбех за полсуток, но на котелок ухи хватало.
А вот когда стал работать в школе – что-то забросил это дело. И до озер далеко пешком, и удочки не было, да и вообще – тьфу, отстаньте, не до вас мне, рыбы, мне еще конспекты писать про архитектуру Казахстана 14 века, про художественную ценность «Муму» и про адовую лютость «рентгена» в шахматах.
А тут 29, что ли, апреля. Суббота. Четыре урока у меня всего. И после третьего, на перекуре, ко мне подходит Коля, и глаза у него добрые-добрые, но, хитрые, как у Рокоссовского перед очередной «козой» для немцев. «Юлик, – говорит, – а знаешь ли ты, милостивый государь, что на плотине подхоза вчера начали воду сбрасывать?» «И че?» – спрашивает Юл приличествующим случаю джентльменским высоким штилем. «А то, – ласково поясняет Коля, – что вместе водой и карасиков сбрасывают. Мне сказали – прям из трубы сброса их можно вытаскивать голыми руками. И есть у меня мысль на пару часиков сегодня туда сходить за добычей. Тут оно ж и рядышком. Пойдешь?»
Поскольку у Коли было пять или шесть уроков, я после четвертого поскакал домой – готовиться. Подготовка, правда, свелась к покупке буханки хлеба с полторашкой пива и замене костюма на свитер с джинсами. А вот сменить обувь Юл, гуманитарий, не догадался – ну, хоть на что-нибудь – и остался в лаковых туфлях. Накорябавши записку родителям, что вернется часам к восьми-девяти вечера, он подрал на секретное место встречи с Колей – к городскому гипермаркету «Азык-тулік», что в переводе с казахского на русский означает «продуктовый ларёк местного бизнесмена Нурлана Мендыгалиева».
Коля уже меня ждал, нетерпеливо перетаптываясь в ужасающего вида кирзачах. Коля был умный – и знал, что надо надевать на рыбалку, идучи к озеру в степи. Физик, фиг ли. Астроном! Кстати, на самом деле он был Николай Дмитрич и на двадцать лет старше меня, и поэтому прихватил с собой не пиво, а колбасу.
И мы пошли. Пока шли по городу, я узнал от Коли много нового. О том, что синоптики обещали даже к вечеру плюс пятнадцать, о том, что Надька Черновол из шестого «Б» опять из ревности отлупила Катьку Сагдиеву из параллельного, и о том, что вообще-то идти нам предстоит тринадцать километров. «Фигня, за пару часов доберемся», – оптимистично махнул рукой Коля, выбросил чинарик и свернул с шоссе на грунтовку. Город кончился – началась степь.
Некоторое время мы шагали довольно бодро. В небе, выражаясь поэтическим языком, курлыкали какие-то неведомые птички, вокруг цвела весенняя степь, и первые суслики высовывали из нор любопытные мордочки, по которым так и хотелось хряпнуть с размаху ногой. Словом – идиллия.
Впрочем, примерно через час степную пастораль цинично, безнравственно заменил сельскохозяйственный ад. Грунтовка внезапно кончилась, а впереди до самого горизонта тянулось старое, древнее перепаханное поле. Дикие закаменелые вывернутые валуны земли, громоздящиеся кучами меж полуосыпавшихся борозд, сухие пучки мертвого репейника, плешивые валы высотой сантиметров сорок с редкими волосками пырея на лысинах… И этот пейзаж, рожденный в муках безумным трактористом, нам предстояло пересечь, двигаясь ПОПЕРЕК валов.
Еще через час мы бессильно плюхнулись на очередной вал, глотая воздух и дыша астматическими баритонами, подобные подхватившим бронхит бегемотам. Пот лил адски, сумки с едой и питьем потяжелели, по нашим ощущениям, минимум килограммов на сорок, ноги болели, как будто по ним в танце прошлась толпа чечёточников. Зато на горизонте виднелась серая полоска. «Подхоз», – прохрипел Коля. «Угу…» – сипло каркнул в ответ Юл. Отдых, сигарета и вода в складном стакане кончились чересчур быстро – надо было идти дальше.
Еще через час мы, спотыкаясь, приковыляли к озеру – к той самой заветной трубе, из коей серебряным чешуйчатым потоком обязаны были вылетать караси, чтобы попасть в наши заботливые руки. Поток и в самом деле наличествовал. Из трубы диаметром в сантиметров тридцать с чудовищным напором лупила толстая струя воды – чтобы упасть на землю в шести метрах от плотины. Там, где она падала на землю, уже образовалась здоровенная яма, в которой клокотало, бушевало, пенилось водно-глиняное месиво с травой и корнями. Совать руки в изгибающийся водяной столб, чтобы попробовать выдернуть из него карася, дураков не было. Впрочем, и в яме с месивом карасей мы не увидели.
На самой плотине грелась компания подростков с удочками. Судя по всему, на рыбалку они уже плюнули ядовитой никотиновой слюной и теперь просто подставляли солнцу зеленовато-бледные, еще зимние животы. «Пацаны, как клёв, йохтыть?» – непринужденно осведомился Коля. В ответ донеслась вежливая фраза о том, что месье торчат на этой удобнейшей плотине с самого начала этого замечательного дня, и пока ни одна милая рыба не соизволила подплыть к чудесной наживке, насаженной на благословенные крючки их горячо любимых удочек. Юл на всякий случай запомнил пару незнакомых ему прежде эпитетов.
Мрачно вылакав пиво и проглотив колбасу, Юл с Колей обнаружили, что уже шесть вечера. Прибавив еще три часа, которые придется потратить на обратную дорогу, они с удивлением поняли, что получится как раз девять – именно то время, к которому они обещали быть дома. Пересчитав на всякий случай еще раз, уныло посмотрев на струеиспускание из плотины и проверив, не появилась ли откуда-нибудь в яме рыба, они поплелись домой.
Путь шел вдоль одного из ручейков, вяло вытекающих из ямы с месивом и разбредающихся по степи со скоростью калеки. Мелкие, но мутные, шириной едва ли в сорок сантиметров, они время от времени выбрасывали в стороны совсем уж помирающие рукава, которые тут же впитывались землей.
Внезапно Коля остановился и начал с ожесточением сдирать с себя штаны и сапоги. Нет-нет, Юл не подумал ничего плохого про друга и его наклонности, но все же изрядно удивился. «Значит, так, – угрюмо заявил Коля. – Щас я полезу в ручей и буду топать, шуметь и пинать воду ногами. А ты встанешь ниже по течению, и если в ручье есть карась, он поплывет на тебя. Не упусти этого гада». «Коль, да тут глубины сантиметров пять, – усомнился Юл. – Мы б рыбу увидели». Коля молча сжал зубы и полез в воду. Глубина внезапно оказалась ему по колено.
Юл отошел метров на пять ниже и приготовился. Ручей тут был и вправду меньше пяти сантиметров глубиной, зато чуть шире, в полметра, так что, чтобы не загубить свои прекрасные лаковые туфли, Юл тоже снял их и встал раскорякой – ногами на разных берегах, по-индейски зорко сканируя взглядом травянисто-мутную стихию. «Все караси – козлы!» – проревел Коля зоологический парадокс и погнал воду руками, ногами и, кажется, даже всеми остальными органами – настолько мощная волна пошла вниз по ручью.
И знаете ли ви, шо караси, эти жалкие поцы, таки в том гойском ручье были? Уже через полминуты я выкинул на берег сразу штук пять подряд, одним глазом следя, чтобы они не отпрыгали, барахтаясь, обратно в ручей, а другим – офигевающе глядя, как следом за ними по воде, неслышно визжа от ужаса на рыбьем языке, топча друг друга, несется ко мне неисчислимое карасиное войско.
Примерно через час мы на минуту пришли в себя и переглянулись. «Юл, наверное, нам пора уже…» – простонал Коля, вышвыривая в траву очередную трепещущую жертву. «Да, пора, щас, погодь, не, нельзя, давай еще хоть минут десять половим», – пропыхтел Юл, пытаясь сцапать в воде особенно матерого, хитрого, скользючего, могучего рыба длиною аж в ладонь.
А еще через час начало стремительно темнеть.
А еще через пятнадцать минут мы поняли, что не можем найти в темноте не только рыбу в воде, но и нашу обувь с носками, оставленные «где-то-там».
А еще через сорок минут, когда обувь была найдена, а вся рыба – собрана и пересыпана из магазинных пластиковых пакетов в две надежные клетчатые гастарбайтерские сумки, выяснилось, что каждая из них весит теперь килограммов по двенадцать.
«Пойдем в обход распаханного, – упавшим голосом предложил Коля. – Чуть длиннее получится, но все равно быстрее по времени. Зато ноги не сломаем. И рыбу». И мы пошли.
* * *
Обратный путь я помню плохо. Смутно всплывает в памяти, как мы делаем минутный передых после очередных ста метров пути. Как вынуждены всё же штурмовать полкилометра вспаханного поля. Как я ложусь на спину прямо на грунтовку, ощущая неимоверное счастье – ровная дорога же – и лежу минут двадцать, не в силах шевелиться. Как часа через два так же валюсь уже на асфальт – мы дошли до трассы в город, и я гляжу в звездное небо. Как родные сердцу красивые лаковые туфли разваливаются, и я обвязываю ноги порванным свитером. И как стоим с Колей перед гипермаркетом «Азык-тулік», за ставнями которого чуть угадывается зарево свечки – это продавщица Гульнарка вышла в ночную смену и ждет клиентов, жаждущих «палёнушки» бизнесмена Нурлана Мендыгалиева.
«Ну что… Вроде неплохо сходили, – смущенно говорит Коля, аккуратно сняв меня с плеча, на котором я висел последние полкилометра. – Бывай, что ли? Если что, мы через пару дней и еще разок можем сгонять. А то ж эти гады сброс с плотины перекроют. Сволочи такие. Скоты. Буржуи зажравшиеся. Ленина на них нет. Убил бы. Доброй ночи. Козлы».
Две сотни метров до подъезда. Три этажа вверх. Лица мамы и отца – что-то мне говорят, а я могу только им улыбаться, чтоб подбодрить и вывести из шока. Три часа ночи. Шесть часов в пути. Спаааааать…
* * *
Передвигаться самый умный в мире Юл смог только через три дня, пролежав все первомайские праздники и взяв еще отгул третьего мая. И все это время слушая проклятия мамы с отцом, потрошащих сотни карасиков длиною меньше ладони.
А еще через неделю снова была суббота. Всего четыре урока у меня. И после третьего, на перекуре, подходит ко мне Коля. «Юлик, – говорит, – а знаешь ли ты, что тут Надька Черновол из шестого «Б» велик продает подержанный? «Урал», самый надежный. А на нем до подхоза доехать – тьфу, полчаса. Ну, может, минут сорок, если дождем в степи не накроет».
Забегая вперед – велосипед я, конечно, сразу же купил…