(из "Невидимых Видимок")
Жила-была Тишина.
Она жила тихо-мирно
и никого не трогала…
А потому её не было
не видно и не слышно.
А стало быть,
Тишина все время молчала,
а, если и говорила, то шёпотом: «ч-ч-ч-ч-ч-ч-ч-ч».
Шёпот помогал ей шептать: «Ш-ш ш-ш-ш-ш-ш-ш».
Молчание сочувствовало и молчало: «…………».
У Тишины были уши,
чтобы слушать.
Они слышали всё,
даже чего не надо.
Ещё Тишина любила подслушивать.
Она тихонько подкрадывалась
и подсматривала…
Её шаги были едва заметны,
она ходила на цыпочках.
Её взгляд был неуловим.
А надо сказать,
у Тишины был очень тонкий слух.
Она не терпела резких и грубых звуков,
таких как: «бррр», «фррр», «дррр».
Она не переносила
всхлипы, хрипы и крики,
а также взрывы, плаки и оры.
Словом, ей не нравилось всё,
что урчало, ворчало, кричало,
дребезжало и визжало.
Всё это резало ей слух,
беспокоило и раздражало.
Она морщилась и затыкала уши.
Тишина любила тишину.Она наслаждалась, слушая ее.
В такие минуты у неё на душе была
тишь да гладь, - благодать.
С ней наслаждалось умиротворением и Время, живущее рядом. Оно прислушивалось к разнообразным шумам извне и думало: «Странное дело. Тишина вроде есть и, её вроде нет».
Больше всего им нравились естественные звуки, то были звуки природы и бытия.
Они ласкали их слух.
Они то и дело
появлялись то там, то тут:
сверху, снизу,
слева, справа,
вблизи и вдали.
Соседки вновь прислушались к переменам «во вне», углубляясь в едва уловимые посторонние признаки жизни.
Где-то вдалеке послышался гудок паровоза, лай собаки, цоканье каблучков.
А где-то совсем рядом: скрип половиц, шарканье тапочек, шварканье чая, чавканье еды, посапывание малыша, похрапывание старика, похлопывание в ладоши, урчание трубы, звяканье ключей, лязганье замков, стук дверей, курлыканье голубей, писк комара, тиканье часов,…
От монотонного постукивания маятника старинных ходиков и медленного движения ползущих стрелок Время на время, в который раз задремало.
От повседневных однообразно-разнообразных забот и хлопот оно устало.
Тишина заботливо поправила плед на старых, больных артритных коленях подруги и осторожно качнула кресло-качалку с ней в одну сторону, потому в другую. Украдкой посмотрела в окно за меняющимися картинками бытия. Затем, чтобы не потревожить сон дорогой соседки, тихо притаилась на мягком пуфике. И вновь, с новой силой погрузилась в аудио перемены пространства жития, пытаясь их распознать. А потому «превратилась в сам слух», прислушиваясь к ритму жизни.
А в нём было всё: гул улиц, чириканье птиц, раскаты грома, завывание бури, тихий говор людей,смех детей, взлёт самолётов и взмахи крыльев птиц,…
Тишина снова едва заметно «качнула качалку» и продолжила улавливать оттенки бытия. Она чувствовала всё, даже дуновение ветра, колыхание занавески, перешептывание листьев деревьев, шелест травы, скрип поломанной ветки кустарника, хруст снега, треск мороза, потрескивание огня, шум прибоя, «плак» дождя, всплеск воды, «волнение волны», журчание ручейка,…
Ко всему прочему
Тишина любила всякие шорохи,
шуршания и шевеления…
«Шевель шшевелился» для неё,
кошка Мура муррлыкала у её ног,
«жучки жужжали»,
а паучки пыххтели…
Однако Тишину пугала
абсолютная тишина.
Она знала цену безмолвия.
Это означало только одно:
кто-то рождается или умирает…
В такие минуты ей казалось,
что «время на время» останавливается.
Ей становилось как-то «не по себе»
и тогда она замыкалась «в себе».
«Молчание молча» переживало.
«Безмолвие безмолствовало».
Всё вокруг затихало и замолкало:
«Шевель не шевелился»,
«жучки не жужжали»,
а паучки – не пыхтели.
И только Шёпот подносил палец к губам
и издавал едва уловимое «шептание»:
«Ш-ш-ш-ш- ш -ш-ш-ш-ш-ш-ш…»…
или
«Ц- Ц-ц-ц-ц-ц-ц-ц-ц-ц-ц-ц-ц-ц…»…
15.12.13