Вот что пишет о создании этой известной песни «На материк», её создатель Александр Городницкий.
«Несколько песен были написаны мною под прямым влиянием зековских песен. В их числе и «На материк», написанная в Туруханском крае в 1960 году.
Уже на следующий год работяги из нашей геологической партии, выпив по какому-то поводу браги и спирта, запели «старые лагерные» песни и, к моему удивлению, спели «На материк».
Я был молод, глуп и тщеславен – немедленно заявил о своём авторстве. Вот этого-то нельзя было делать.
Их ответ на русский язык не переводился и свёлся к лаконичной форме: «Ещё раз скажешь, что твоя, - замочим».
Угроза была нешуточной – народ в тех краях подбирался серьёзный. «Да за такую песню, - кричали они мне, - надо всю жизнь, страдать в зоне!
Чтобы фраер с материка такую песню придумал? Наша песня, и всегда была нашей, понял?».
На материк.
От злой тоски не матерись,
Сегодня ты без спирта пьян,
На материк, на материк
Идёт последний караван.
Опять пурга, опять зима
Пришла, метелями звеня,
Уйти в бега, сойти с ума
Теперь уж поздно для меня.
Здесь невесёлые дела,
Здесь дышат горы горячо,
А память давняя легла
Зелёной тушью на плечо.
Я до весны, до корабля
Не доживу когда-нибудь.
Не пухом будет мне земля,
А камнем ляжет мне на грудь.
1960 г.
Александр Моисеевич Городницкий, родился 20 марта 1933 года, в Ленинграде, советский и российский учёный-геофизик, океанолог, доктор геолого-минералогических наук, профессор, член Российской академии естественных наук.
Широко известен так же как поэт, бард, считается одним из основоположников авторской песни. Член Союза писателей РФ с 1972 года.
Первый лауреат Государственной премии имени Булата Окуджавы в 1999 году.
Заслуженный деятель науки РФ, главный научный сотрудник Института океанологии им. П.П.Ширшова РАН.
После начала Великой Отечественной Войны, отец Моисей Афроимович, занимавшийся военной гидрографией, был эвакуирован в Омск.
Сам, Александр, с матерью, Рахилией Моисеевной оставался в блокадном Ленинграде до апреля 1942 года, когда его вместе с другими ленинградскими детьми на грузовике вывезли по трассе, проложенной через Ладожское озеро.
Затем по железной дороге он был отправлен в Омск. Блокада для Александра кончилась, но целый год он не посещал школу по причине дистрофии. В Ленинград вернулся в 1945 году.
В 1951 году Александр окончил с золотой медалью среднюю школу и поступил на геофизический факультет Ленинградского института имени Г.В.Плеханова, который окончил в 1957 году по специальности «Геофизика».
Участвовал в работе институтского литобъединения под руководством Глеба Семёнова.
В 1957-1962 годах Александр Городницкий, в качестве геофизика, начальника отряда и начальника партии работал в северо-западной части Сибирской платформы, в Туруханском, Игаркинском и Норильском районах.
Был одним из первооткрывателей Игаркинского медно-никелевого поля -1962 год. Участвовал более чем в 20-ти рейсах научно-исследовательских судов (в том числе на паруснике «Крузенштерн») в различные районы Мирового океана.
Александр Городницкий неоднократно участвовал в погружениях на обитаемых подводных аппаратах, принимал участие в поисках Атлантиды, был в составе экипажа первого глубоководного погружения аппарата «Аргус» в районе пролива Гибралтар.
В 1991 году получил звание профессора по специальности «геология морей и океанов». Александр Городницкий опубликовал более 260 научных работ.
Стихи Александр Городницкий начал писать ещё в школе, его первые поэтические публикации датируются 1948 годом. Первые песни появились в 1953 году, с песни «Вальс геофизиков».
Перечисляя названия его песен, понимаешь, что подавляющее большинство их знаешь и слышал: «Кожаные куртки», «Снег», «Перекаты», «На материк», «Над Канадой», «Чистые пруды» «Донской монастырь», «Жена французского посла», а песня «Атланты» - является визитной карточкой Александра Городницкого.
Зал обычно встаёт подпевая автору. Что можно к этому добавить. Александром Городницким, написано около трёхсот песен, много стихов, вышло несколько авторских книг, в том числе книги воспоминаний – о друзьях, писателях, учёных, обо всех, с кем сталкивала судьба.
О доме детства на Седьмой линии Васильевского острова в Ленинграде, о родителях, о городе Могилёве, откуда они родом, о дяде-шорнике, пережившем трёх царей, о бабушке, погибшей в Могилёвском гетто.
О набожной няне, ежедневно водившей маленького мальчика на церковную службу в Андреевский собор, о колыбельных, которые пела няня.
Однажды в Политехническом музее на вечере Александра Городницкого видели семнадцатилетнюю девушку, которая три часа подряд пела, вторя автору, все его песни, не пропустив ни слова, - она знала их наизусть!
А Александр Городницкий написал к своей книге воспоминаний «И вблизи и вдали»: «Стихи и песни, так много значившие для моего уходящего поколения в 60-е года, сегодня как будто никому уже не нужны».
Нужны, Александр Моисеевич, нужны, их поют не один десяток лет, порою даже не зная имени автора. Это ли не высшая ступень признания и у нынешнего поколения?
Из поэтического наследия Александра Городницкого.
Атланты.
Когда на сердце тяжесть
И холодно в груди,
К ступеням Эрмитажа
Ты в сумерках приди,
Где без питья и хлеба,
Забытые в веках,
Атланты держат небо
На каменных руках.
Держать его махину
Не мёд – со стороны.
Напряжены их спины,
Колени сведены.
Их тяжкая работа
Важней иных работ:
Из них ослабнет кто-то
И небо упадёт.
Во тьме заплачут вдовы,
Повыгорят поля,
И встанет гриб лиловый,
И кончится Земля.
А небо год то года
Всё давит тяжелей,
Дрожит оно от гула
Ракетных кораблей.
Стоят они, ребята,
Точёные тела,
Поставлены когда-то
А смена не пришла.
Их свет дневной не радует,
Им ночью не до сна,
Их красоту снарядами
Уродует война.
Стоят они, навеки
Уперши лбы в беду,
Не боги – человеки,
Привычные к труду.
И жить ещё надежде
До той поры, пока
Атланты небо держат
На каменных руках.
Песня «Атланты» является неофициальным гимном города Санкт -Петербурга, а 30 октября 2018 года состоялась церемония подписания соглашения между государственным «Эрмитажем» и Александром Городницким, об использовании песни «Атланты», в качестве гимна музея «Эрмитаж».
Песня полярных лётчиков.
Кожаные куртки, брошенные в угол,
Тряпкой занавешенное низкое окно.
Бродит за ангарами северная вьюга,
В маленькой гостинице пусто и темно.
Командир со штурманом мотив припомнят старый,
Голову рукою подопрёт второй пилот,
Подтянувши струны старенькой гитары,
Следом бортмеханик им тихо подпоёт.
Эту песню грустную позабыть пора нам, -
Наглухо моторы и сердца зачехлены.
Снова тянет с берега снегом и туманом,
Снова ночь нелётная даже для луны.
Лысые романтики, воздушные бродяги,
Наша жизнь – мальчишеские вечные года.
Прочь тоску гоните вы, выпитые фляги,
Ты, метеослужба, нам счастья нагадай!
Солнце незакатное и тёплый ветер с веста,
И штурвал послушный в стосковавшихся руках…
Ждите нас, невстреченные школьницы-невесты,
В маленьких асфальтовых южных городках!
***
Поэзия не жанр, а конфессия.
И если строго говорить по совести,
Писать стихи – опасная профессия,
Уж лучше бы романы или повести.
Писатели в безвестности, во славе ли
Не спорили с царями или дожами
И дожили до старости, как правило,
Поэты же до старости не дожили.
К чему им, возомнив себя провидцами,
Всё жечь свечу, ломая перья затемно?
Писателей ссылали по провинциям,
Поэтов убивали обязательно.
Их убивали дома или в поезде,
На Чёрной речке и в Сучане лагерном,
И если мы продолжим эти поиски,
Оплакивать всех уже не хватит влаги нам.
Недолго они жили и невесело,
Не радует их горькое наследие,
Писать стихи – опасная профессия,
Уж лучше драмы или же комедии.
Елабуга.
Ветер дул нездешной силы
Под листвою медно-рыжей.
У цветаевской могилы
Мы стоялис Окуджавой.
Над строкою неземною
Что не будет больше биться,
За кладбищенской стеною,
Где лежат самоубийцы.
У обители унылой
На ветру ветла дрожала.
У цветаевской могилы
Мы стояли с Окуджавой.
Над омытой серым ливнем
Полустёршейся плитою.
Над могилою фиктивной
И поэтому пустою.
И тянулась к югу стая
Вдоль невидимой излуки,
Где душа её витает,
Обречённая на муки,
Над пространством нелюдимым
Равнодушного народа,
Растворяясь в жёлтом дыме
Автошинного завода.
***
Почему лишь Пушкин – наше всё,
Не Толстой, не Лермонтов, не Гоголь,
Почему лишь он – наместник Бога,
Только он нам грудь мечом рассёк?
Почему лишь Пушкин – наша боль,
А не Достоевский и Тургенев?
Почему лишь он, курчавый гений,
Занимает вечно эту роль?
Властью и женою нелюбим,
Свой покой нашедший лишь в могиле.
Почему мы так о нём скорбим,
Будто бы вчера его убили?
Не с того ли, что вокруг враги,
Что, как он, и наше поколенье
Не успеет выплатить долги
И не отомстит за оскорбленье?
И опять потеря тяжела,
И опять нам утешаться нечем
В час, когда десятого числа
В феврале мы зажигаем свечи.
***
Жизнь свою проживший на бегу
Только тем я утешаюсь всё же,
Что ни у кого я не в долгу,
Да и мне никто не должен тоже.
По воде расходятся круги.
Прошлое теряется в тумане
Я Отчизне отдавал долги,
Тридцать лет мотаясь в океане.
Поиссякла молодая прыть,
И хребет согнулся от работы,
Но зато не надо мне сводить
С Родиной финансовые счёты.
Не бежал я к дальним берегам,
Говорил по-русски без акцента,
Ни друзьям, ни близким, ни врагам, -
Никому не должен я ни цента.
В сердце проникающая боль
Говорит, что нет пути назад нам.
Вероятно, лишь перед тобой
Я в долгу остался неоплатном.
Любите Родину.
Когда метель за окнами шальная
Свирепствует нередко иногда
Учительницу нашу вспоминаю,
Войною опалённые года.
Она твердила по сто раз когда-то
Голодным ленинградским пацанам:
«Всегда любите Родину, ребята»,
За что любить, не объясняя нам.
Был муж её в тридцать седьмом расстрелян,
А мать её в блокаду умерла.
«Любите Родину, ведущую нас к цели!
Любите Родину и все её дела!».
Она болела тяжело под старость.
Ушла её седая голова.
И всё, что от неё осталось, -
Вот эти лишь наивные слова.
Я к ней несу цветочки на могилу
И повторяю по сто раз на дню:
«Любите Родину, покуда будут силы».
За что любить, увы не объясню.
Урок иврита.
«Шабат-шолом, тода раба, слиха», -
Твержу слова, не убоясь греха,
В нехитрую их складываю фразу.
Я не в ладах с немецким языком,
С английским лишь
поверхностно знаком,
А этот вдруг запоминаю сразу.
Таинственны законы языка.
Сознательная память коротка, -
Её не уберечь от разрушений.
И только в генах, через сотню лет,
Он снова появляется на свет,
Как фрески
из-под поздних наслоений.
Таинственны созвучья языка.
В них шорох уходящего песка,
Пустынных львов коварная повадка.
Я прохожу по собственным следам,
Где человек читается «адам»,
Эфес ещё не меч, а рукоятка.
Безумие мятущихся страстей,
Скитание адамовых детей,
Толпа рабов плетётся по Синаю…
Очередной кончается урок,
А мне ещё, как прежде, невдомёк,
Что не учу слова, а вспоминаю.
1991 г.