Когда из личной мглы не выудить ни слова, пускаюсь наугад по Музиным следам – и в сотый раз её увещеваю снова: «Вернись, я всё прощу! Последнее отдам! Последнее отдам за всплески и полёты, за лёгкий бег руки по белизне листа. Не покидай меня! Диктуй слова и ноты…
При чём тут «идефикс»? Нормальная мечта…»
А та в ответ глядит – не то чтобы сурово, насмешливо скорей: «За прихоти души? Да неужели ты и впрямь за них готова последнее отдать? Подумай, не спеши».
Пожалуй, ты права: я тороплюсь напрасно. Пора переучесть свой жизненный багаж и всё-таки понять – а чем же я согласна пожертвовать в обмен на творческий кураж?
Конечно, у меня богатства не навалом, но чуть не всё добро – обуза, лишний груз. Я в общем-то могу довольствоваться малым. Возьми любую вещь… Но что она для муз?
Часы ночного сна и отдыха дневного легко могу отдать за точные слова…
Но не отдам – не жди! – ни за какое слово ни памяти, ни чувств, ни дружбы, ни родства. Ни капли из того, что грело и спасало. Главнейшее своё – отдать за эту блажь? О чём бы я тогда хоть строчку написала? Да и зачем тогда мне Музин патронаж…
И Музе я скажу: «Прости, погорячилась. Я ценности свои не в силах раздавать».
Зачем же ей меня жалеть, скажи на милость? За что же ей меня любить и баловать? Она себя блюдёт – поди, не профурсетка.
Но всё же, поглядев, как маюсь над листом, нет-нет – и снизойдёт. Потрафит – хоть и редко. Отходчива, видать. Спасибо и на том.