Ну вот и наступила эта взрослая минута,
из тех, ещё советских, незапамятных времён:
я защитил диплом уже и после института
в одну организацию уже распределён.
Как в Гимне, вся страна ещё «свободна, нерушима».
А мой НИИ – под номером таинственным весьма.
Среди отделов умственных в нём есть отдел режима.
А дело, что он делает – не нашего ума.
Уволюсь – будет много лет моё досье храниться.
У нас – могу объехать я любые города.
Но десять лет не будет мне доступна заграница,
и то – теоретически; на деле – никогда.
«В ногах нет правды. Что стоишь! Да не боись – присядь-ка.
Закон суров – но он закон. Потерпишь десять лет» –
всё объяснил начальник мне того отдела – дядька
хороший, но обязанный оберегать секрет.
Он сам придвинул стульчик мне, сказав: «Садись поближе».
И очень убедительно звучала речь его:
«Зачем нам эти Лондоны, Мадриды и Парижи?
Чего мы там не видели?» Сказал я: «Ничего».
И мы ракеты делали, и мы хлеба растили,
не зная, что товарища вдруг сменит господин,
что партбилет свой выбросит наш Президент России –
как Пётр, высокий ростом и под номером один.
И – быстро так – освоились мы в прелестях свободы!
И человек российский наш от блеска не ослеп.
Покажут свой товар лицом нам страны и народы:
мне – Босха, а жене с подругой – яркий ширпотреб.
Какая же свобода – слава Богу – наступила!
И был перед картиною восторг мой объясним –
воскликнул я растроганно: «Ах! Босх! Смотри, Людмила!»
А Люда мне ответила спокойно: «Хрен бы с ним».