- В пламенном вороте вороны вьются, мне страшно и сердце не сдержит:
Глаза опустели, и капли на лацкане стали мне больше привычки,
Порох как яд, оседающий в лёгких, и с каждой затяжкой охота влезть в петлю,
Три года как фильм чёрно-белый ломает мою догоревшую спичку,
Из дня в недели и месяцы греет письмо, что без даты с сердечным теплом,
Оседающий пеплом на лицах умерших бойцов снег меня лихорадит и жжёт…
Я так хочу всё оставить, но вряд ли вернусь я с чернеющей кровью домой,
И взгляну в лица полные скорби, своих ребят, их матерей и отцов.
Встать с колен! Смерть у порога, бьёт голод, болезни, но справимся точно,
Тут даже у мёртвых сердца бьются, и в их глазах не было места для страха,
Скрежет по фибрам души – голос диктора, что война кончится скоро –
С трудом верю, лёжа на хладной земле у окопа, жду очередного снаряда…
- Даже и тот, кто не верил, тут в очередной раз читает молитвы с иконы,
Лежу на закате под кронами клёна, а фосфор падает будто бы звёзды.
Пульс остановиться скоро, в слезах – так я встречу любимую, сына и дочку,
В мгновенье сотлели тела, как бычки, что давали заместо патронов.
Знаешь, как больно давило последние месяцы в уровне сердца, чуть выше,
Где стало всё больше привычки, но я не кричал от бессилья и ран,
Замотав исхудавшие ноги портянками, знал, что меня некому ждать,
Поредели ряды из друзей под свинцовым дождём, став стервятникам пищей.
И вряд ли Бог вам поможет дойти до конца, оставаясь вменяемым,
Бунт в глазах, буря остывших чувств, исправит сон в газовой барокамере,
Снова прошёл караван по-пустому и мрачному, городу, ставшему N
Эйфория лишь отправит в последний полёт, (по наклонной), да в Питерский сквер!