Здесь мох растёт на южной стороне, белёсый пепел мимикрирует под снег и вечно недоступен абонент, никто, как водится, полковнику не пишет. Комедиант скорбит, смеётся гробовщик, война крадёт детей чаще мужчин и смерть срывает спину их тащить от коррумпированной жизни из-под хижин. Священник знает правду, льёт елей, но правда стоит пять и пять нулей, за здравие танцуют на столе подвыпившие пастор и нарколог.
Здесь тир, малыш, пока жива мишень, давай, зови скорей всех малышей, мы вас обучим целить из траншей, сошьём вам партию патриотических футболок.
Здесь мне дают большой пинок под зад, но я иду назад назад назад от долбаной поломки в полюсах, от зеркала разбитого вовнутрь. Здесь отражение свергает сам объект, мир, имитирующий свой же диалект, щерится ртами пересохших рек и кровью трещин поливает перламутр.
И чем я дальше отхожу, тем вид верней, изнанка заползает внутрь извне и мох всё северней смещается во мне - обманутые птицы не погибнут.
Здесь ясны взоры отшагнувших от зеркал. Смотри же, Господи, мы замечаем облака.
Нет, не смотри, не отражайся в нас пока.
Пока нам всем по-настоящему не видно.