я гадаю в час ночной
на ногтях и на бумаге.
расскажи мне тихо, ной:
почему асфальт не нагий?
я на кухню за тарелкой
покормить свою тоску.
всё оплачивая стрелкой
я бумаги не спасу.
призываю казанову
в очень глупый разговор:
если ты полюбишь снова —
это будет каково?
ни бумаги, ни тарелки,
ни опалево свечей —
огоньки настолько мелкие,
што не вижу, кто я, чей.
только пальцы крепко здавят
сохлой кожей рябь ключицы.
мысль, словно заводная,
страхом едет по глазницам.
тишина. ни слова больше.
гаснут свечи, фонари.
кожа старческая хочет
добровольно отвести
сотни лесниц под ногами:
камни, сахар и дерьмо.
отвращенье зажимало:
неужели, кто-то мой?
сотни камер. где-то люди.
где-то койками пусты.
тех — забыли. тех — забудут.
тех — отправят в дальний тыл.
тишина по коридорам —
лишь шаги меня... оно...
средь бушуещего сора
сто дорог проведено.
выход есть — я не заметил,
как исчезли города.
комната. слова в комете —
только холод, свет, вода
и дыхание повсюду.
неразмеренные, в беге.
прибежало што ли люду
посмотреть на горесть века?
серце. страх. волненье. совесть.
потаённые грехи.
вы поймали каждым словом,
переписывая в хит
люди ходят. ловят нас.
мы их в этом не просили.
достигая боли, дна
обращаюца за мили.
отпусти и не плени —
значит, будешь сам свободен.
но тогда любая нить
не привяжет — если хочешь.
мы устали — не гонись.
голоса во тьме охрипли.
мы летим за вами вниз —
вы хватаетесь нехлипко.
у дарованных летать
крыльев можешь перерезать —
только не в твои лета
добираюца до неба.
потому што неба нет —
ты хватай в ладони воздух,
но любой скрипач во сне
ловит ноты виртуозно.
хочешь я тебе спою?,
о наземных горизонтах.
раз уж нет — лови зарю,
но тарелочки не трогай.
если хочешь — то надень,
но запомнишь ты отныне
то, што тени дремлют день,
ночью — холодом обымут.
с первым солнечным лучом
растворяемся из виду.
помни сохлое плечо —
не зови теней к засилью