Двортерьер то взбрехнёт, то замолкнет,
хвост – в репьях, мордой – ласков и сед,
и за что его кличкою – Фолкнер! –
наградил алкоголик-сосед?
Мол, мы тоже, так скать, эрудиты,
и бывали, так скать, при рублях:
он и сам, как собака, небритый,
мордой – ласков и сед, и в репьях.
А баб-Нюра качает головкой
и бросает, сморкнувшись, вдогон:
«Был большой человек. Уголовкой
всей заведовал в городе он.
Да попался на взятках. Всё мало.
Всё ладонь загребущую жжёт.
Кто поплыл по судебным каналам,
тот не всякий-то выплывет, вот.
Думал, власти уж нету повыше.
Ан, вот есть. И за всеми следит»…
Баба Нюра простужено дышит,
но на лавочке вечно сидит.
«Жизнь не зря (повздыхает) – собачья,
и не свяжешь порою – не нить.
Всё могло б у него быть иначе,
да сейчас-то о чём говорить»…
Гены стёрты. Но всё же, как волк, сер,
ловит пёс каждый жест, каждый взгляд,
всё с достоинством слушает Фолкнер –
шутка ль? – Нобелевский лауреат…