Пьяный маэстро порвал фиолетовый фрак.
Публика шепчет, во тьме оголяя конфетки.
Ты мне становишься ближе, особенно так...
в позе застывшей – трагедия марионетки.
Ну а когда ты взлетала легко и упруго,
не досчитался крючка на твоих позвонках.
Думаешь, там, за пределами белого круга,
ты будешь музыкой в чьих-то умелых руках?
Подозреваю, что ты лабиринты аллей
и переулков рисуешь в уме аккуратно.
Я не запру твой сундук, и ключи от дверей
я оброню, не заметив потерь деликатно.
Тихо восстанешь, как бледная панна из гроба.
Дёрнутся нити, не лопнув от тяжести век.
Я проникаю в тебя любопытным ознобом,
благославляя на самый изящный побег.
Танцы на цыпочках я наблюдаю сквозь мрак,
{лишь бы по плану твои фонари не потухли},
Ты мне становишься ближе, особенно так.
Храбрая девочка в мягких мерцающих туфлях.
И, обернувшись плащом, ты сошла по спирали
призрачной лестницы на полуночное дно.
Поезд в туман уносился, колёса визжали.
Ты на перроне осталась, и не суждено...
Скрип на рассвете: вернулась, разделась, легла.
А на ресницах предательски тушь намокает.
Ты не волнуйся, теперь притворись, что спала.
Я сделал вид, что не видел. Не слышал. Не знаю.
Просто представь, расставание – это искусство.
Требует жертв, как уродует ногу пуант,
{на повороте не дрогнет от боли и хруста}.
Ты не бездарна. Терпение – тоже талант.