Небольшая деревушка, раскинувшаяся в глухой тайге, километрах в тридцати от районного центра, и раньше не была особо оживлённой, а сейчас и вовсе притихла и обезлюдела... Нет, жизнь там всё-таки кипела, но не бурно и не активно. Из восьмидесяти пяти срубов, стоявших на правом берегу небольшой реки, которая была притоком одного из рукавов крупной своенравной водной артерии, берущей своё начало на севере Сибири, остались жилыми около трёх с половиной десятков дворов, в основном с людьми не молодыми. Дети их разъехались по свету, изредка, не каждый год навещая родных.
Дорога в райцентр была одна-единственная, ухабистый просёлок , а асфальт начинался только после 12 километров от поселения, и эта безхозная часть трассы затапливась норовистой речкой в разлив, и связь с внешним миром держали только по реке! Но здешние жители давно привыкли к причудам своей местности, непроходимую тайгу не боялись, но и не заходили далеко, жили промыслами охоты и рыбалки, собирали дары леса и держали домашнюю скотину и птицу. Были довольны своей размеренной жизнью, крестьянским и охотничьим трудом, любуясь величественными пейзажами в короткие часы отдыха.
Жил когда-то здесь и Егор - статный русый парень, балагур и весельчак! Единственный поздний ребёнок у уважаемых на хуторе родителей. Отец был охотник из лучших, а мать - травница, известная на всю округу. Только после сорока лет смогли они зачать Егорушку, души в нём не чаяли и щедро делились с сыном широтой своей души и всяким мастерством, которое может ему в жизни пригодиться. Но судьба постоянно испытывала Егора - то в семнадцать лет провалился он в реку на тонком льду, метрах в двадцати от берега, бился об закраины, ломал лёд, но не мог вылезти - овчинный полушубок и валенки намокли и тянули на дно. Хорошо, его верный пёс кинулся к крайним избам, лаял, созывая помощь, тем и спас хозяина. Подоспевшие вовремя мужики и разные целебные травки матери, вырвали молодой организм из лап смерти, хоть и провалялся он в беспамятстве две недели. Возвращался в мир с прежним оптимизмом, но более молчаливым и повзрослевшим. Затем были два года военной службы в погранвойсках на Амуре, что тоже поубавило в нём мальчишеской весёлости.
Второе испытание приготовила ему судьба в тайге, когда он не рассчитал время разлива и задержался на охоте, оставшись на дремучем таёжном островке, километров пять в диаметре, со всех сторон окружёным водой. Проблукал Егор до ночи меж сосен и берёз, продрог, оголодал и заночевал на ветке дерева, опасаясь хищников. Утром, поев наспех каких-то ягод, сориентировался на местности и побрёл в сторону посёлка. Но вышел к разлившейся луговине - куда глаз ни кинь была вода - прозрачная, ледяная, под которой зеленела молодая трава. Повернув опять вглубь островка, часа два пробирался он сквозь валежник, как вдруг наткнулся на заброшенную избушку, лет сто назад срубленную заимку. Небольшая, обросшая мхом, из брёвен в обхват, она по цвету была не отличима от леса, но оставалась добротной и уютной! Измученный и голодный, с исхлёстанным ветками валежника лицом, потянул он на себя толстую еловую дверь...
А зайдя в избушку и осветив её имеющейся в припасах рюкзака свечой, обомлел - заимка как-будто ждала его - высокие полати, каменная печь и лавка у входа поразили своим первозданным видом, пропитанные морилкой толстенные доски были целые, видимо кто-то тайно бывал здесь раньше и содержал сруб в порядке. Даже нашёл окаменевшую соль в нержавеющей банке и заплесневелые сухари в мешочке, подвешенном у печи. Делать нечего, вяло пожевал несколько кусочков и крепко уснул, растянувшись на полатях. Шёл Егору в это время двадцать третий годок, и прожил он на этом острове Робинзоном полтора месяца, пока не спала вода и не высох овражек, соединяющий эту часть тайги с большой землёй.
Его не искали. Родители в это время гостили в городе у племянника отца, и некому было спохватиться его исчезновением. Пришлось Егору налаживать быт, после того, как он обошёл свой островок, в поисках переправы. Боясь потерять заимку, делал зарубки, как заправский охотник, вспомнил всё, чему учили мать-отец, обследовал территорию, и детство выветрилось из него окончательно. Стал ещё молчаливее и старше.
Нашёл подле заимки протекающий неширокий рукав речушки и два ключа с чистой водой, отмыл изнутри избушку и она засияла двумя окошками, словно радуясь новому хозяину! Охотился, собирал травки, топил печь хворостом и варил в чугунке дичину, отколупывая соль от окаменевшего куска. В начищенном до блеска пузатом чайничке заваривал иван-чай и ромашку и приправлял варёное мясо пучками конского щавля. Даже два раза в неделю устраивал себе баню - грел в чугунке воду, ставил старый ушат в угол печки и извиваясь ужом, поливал себя из ковша, наслаждаясь водной процедурой! Потом стирал в этой воде исподнее и носки, вешал их до утра на вьюшку и довольный и сытый мечтал, как будет хвастаться перед сверстниками своими приключениями. Хотя из сверстников в хуторе оставалось только двое закадычных друзей - Степан и Василий, и годом помладше, чернобровая Пелагея. Вот она-то и стала следующим его испытанием.