«» «» «»
...Как птица промелькнула у щеки –
на миг мне показалось:
как близки
два наших континента,
как похожи
два побережья в профиль, и вода
(морская ль, океанская ль –
не важно)
равнО горчит на наших на губах
(что впрочем ощутимо лишь впотьмах
во время поцелуя...)
Вот – пассажем
декабрьским, ветреным,
идя сквозь дым
предновогодья, представляю, что
я с Вами вместе прохожу пассажем
декабрьским, ветреным.
И рой торговцев,
мгновенно в Вас учуяв иностранца,
жужжит со всех сторон:
– Эй, мистер!.. – Мистер!...
– Сюда, сюда!..
– У нас большие скидки!..
– Ковры, посуда -
всё ручной работы!...
И прочее.
Но мы, свернув за угол,
прошли бы дальше, улочкою узкой
как лезвие, в тот тихий магазинчик,
зажатый в “клещи“ мощными боками
соседних зданий.
И его хозяин,
интеллигентнейший,
привстав навстречу,
сказал бы нам негромко:
- Добрый день.
Я рад, что Вы зашли.
Как Вам погода?..
Впрочем, не буду вам мешать.
И удалился б
в ту крохотную комнатку,
где он
часами полирует, клеит, крепит,
воссоздавая нечто из молекул
небытия,
оставив нас одних
в надежном окруженье экспонатов
безмолвных…
Ну и пусть его, сидит.
А мы б остались
неспешно выбирать Вам сувенир
на память вот об этой вот поездке
вот в этот город, к коему Вы, впрочем,
нисколько не причастны...
Я – причастна,
а хуже, что – пристрастна
с рожденья и до нового рожденья...)
– Ну что ж, начнем?..
Пойдем по часовой,
от полки к полке, на которых дремлют,
друг к дружке привалившись,
бок о бОк
свидетели промчавшихся эпох.
Век позапрошлый, университетский
оставил нам
старинный этот атлас,
где под покровом рисовой бумаги
томится жуткий человек в разрезе –
пособие для новых франкенштейнов…
В слепом простенке,
словно круглый щит,
завис гигантский панцирь черепаший
с каких-то невозможных островов,
пропахших пряностями…
(Стивенсон,страница 378-ая)
– Так, что еще?..
Кофейник (серебро) –
наседкою средь крохотулек-чашек,
чей край истерт незримыми губами,
истлевшими давно… Рога оленьи
(а может, не оленьи?..), статуэтки,
диковинные шахматы и нарды
старинной и затейливой работы,
расшитые матерчатые туфли,
кальянов змеи (все-таки Восток),
дуэльный револьвер, кинжалы с чернью,
тугой резьбой оправленные бельма
зеркал старинных,
что глядят на вас,
но никого в себе не отражают…
Но – слышите?..
Знакомые аккорды
(наверное, от соседей через стенку).
– Та-та-та-тА…
Ну да, конечно: «Время,
вперед!..»
И вот уже из допотопной
«вертушки» торопливый говорок
картавит бодро о земле и мире,
и что-то еще -
про телефон и телеграф…
Знак ГТО и ДОСААФ, медали
с тем пресловутым профилем грузинским,
тяжелый подстаканник с космонавтом…
(«Поехали!..»
И с этих пор в апреле
всегда слышнее зовы той Вселенной,
в чью бесконечность бился, как в стекло,
мой бедный детский мозг…)
– А это что?..
Китайский зонтик –
боже мой, китайский!..
И настоящий: из в цветочках шелка,
сухого, словно бабочкины крылья.
Мне бабушка рассказывала, что
легко китайцев можно было встретить
на наших улицах до той войны
(до – нашей эры, до – всего на свете).
Шел впереди степеннейший китаец
с длиннющею косой и семенила
за ним, не поспевая, китаянка
на кукольных ступнях…
О, кинотеатр
«Шанхай», и май,
и бабушкина юность!..
И, наконец, у входа (он же – выход),
распятое на сухопарой стойке,
томится облаченье пехотинца
Последней Мировой (боюсь, что не-
последней).
Инвалид-шинель бодрится
звенит наградами, выпячивает грудь
с ранением сквозным в суконной плоти,
играет пустыми рукавами…
И вздыхает
под сводами погнутой гулкой каски
декабрьский ветер –
да, декабрьский ветер.
«» «» «»
…Как ветер,
полоснувший вдоль щеки –
теперь я понимаю: далеки
два вечных континента,
и несхожи
пейзажи побережий, и вода
Атлантики отлична от Хазарской –
на вкус, на цвет, на содержанье в ней
таблицы Менделеева...
(Примерно
как слово пышнотелое «базар»
нельзя перевести костлявым «market».
И вообще, и Юг есть Юг, и Запад
не есть Восток,
и вместе им – увы!..)
А все-таки, однажды в декабре,
глотая торопливый чай на кухне
и утренние выпуски газет,
когда, как масло, тает желтый свет,
и Новый год томится при пороге,
и радио, насвистывая рэгги,
обмолвится,
что в Вашем сити – снег,
тогда я вижу в собственном окне,
вдруг ставшем мне на миг телеэкраном,
как на одной из неуютных стрит
Вы в этот час выходите из дома.
Рябит в глазах от снежных конфетти,
Ваш «джип», заночевавший у подъезда,
отряхивает, словно сенбернар,
снег со спины
и наледь с толстых шин,
и в нервном нетерпении дрожит
табун, что застоялся под капотом.
Вот кожаное желтое пальто
заброшено на заднее сиденье,
вот «дворники» забились у лица…
Но ощутив какое-то смятенье,
Вы медлите, на руль облокотясь,
и дамскую с ментолом сигаретку
закуриваете (хотя и было
обещано домашним,
что – ни-ни…)
…Вы едете привычнейшим маршрутом,
стараясь в меру сил не замечать
примет предпраздничного исступленья:
истерику реклам, скопленье копов
на всех углах…
Мелькнет на повороте
абстрактной ёлки световой мираж.
Стоит сезон чудес и распродаж.
И тротуаров вдоль
прёт разноцветный
народ, от скидок ошалев вконец,
и карусели ржут, и юный Санта,
решив подзаработать в холидэй,
вовсю трясет
своими бубенцами…
На перекрестке - месиво машин
и светофор в Альцгеймере, и «пробка»
до следующего Кристмаса, похоже…
(Черт бы побрал
все кристмасы на свете!..)
Ну, что ж… Вы закрываете глаза.
(Гудки, свистки,
рождественские гимны…)
Пытаясь в сотый раз представить, что
я с Вами вместе проношусь вот этим
бетонным Вавилоном –
раб статистик,
он как-то подсчитал, что если б вдруг
все обитатели всех небоскребов
решили враз сойти с небес на землю –
то город бы не пережил такого,
немедленно скончавшись от удушья…
Я понимаю: как-то раз любовь
вдруг хлынула немой толпой из сердца –
с лицом, составленным из тысяч лиц
шахтеров безработных
(иль таксистов,
диспетчерОв, студентов – все равно),
что шли, и шли, и шли –
единой лавой,
плечом к плечу,
готовые на всё….
Но авеню и стриты нашей с Вами
благополучной жизни, ужаснувшись,
не вынесли
подобного нашествия…
Опять гудки… Лед тронулся?..
Да, точно –
вон, за окном плывут бизоньи крупы
машин соседних…
Вы косИтесь вправо:
– Изыди, наважденье!.. Пуст салон,
но тает на стекле на запотевшем
случайный женский профиль,
так небрежно
и неизбежно выведенный – кем?..
Ответа нет, но есть воспоминанье
о том, как в измерении ином
мы с Вами шли по городу иному –
бесснежному, закатом облитОму,
по древним и возвышенным камням,
провидя море, близкое к домам,
обвенчанные русским языком,
случайной встречей,
южным декабрем…
…А остается памяти на память:
рукопожатье, теплая ладонь,
две-три благожелательные фразы,
монетки блеск
над темною водой.
И голое стоянье перед фактом,
что праздник отгорел,
что жизнь не ждет,
что воздух сыр
и пахнет пятым актом…
И невозможен к Вам мне перелёт.
(Публикация "Лит.Азербайджана" №7/2011)
На ФОТО: Декабрь на улицах Баку