1
Кромешный крах – таков всему итог.
И жизнь за гранью, словно жажда мести.
Я жил как мог, не умер, видит Бог,
Хоть, впрочем, слеп Он или не на месте.
Туманом боль растает поутру,
И мрачный мир наполнится восторгом.
Расслабься, Бог, я снова не умру,
Ведь смерть всегда была предметом торга.
А это значит, мы повременим,
Тем отложив немного нашу встречу.
Ведь если я живу, Тобой храним,
То потому Тебе и не перечу.
Тебе видней, зачем и почему,
Хоть, впрочем, выбор Твой едва ли ясен.
Ты позволяешь утонуть Муму,
Хотя уж лучше б утонул Герасим.
Перечить хочется. И хочется кричать
Тебе на ухо и слезами брызжа:
Какого чёрта нужно мне опять
Существовать безвольно и бесстыже?
Зачем в безмерном сумраке Твоём
Я, пролетев, погас звездой-беглянкой?
И почему не можем мы вдвоём
Просто уйти, поднявшись спозаранку?
Мне непонятны замысел и суть,
Хоть очевиден, впрочем, крах итога.
И Ты за дерзость уж не обессудь,
Но у кого спросить, как не у Бога?
Зачем, любя, Ты требуешь страдать?
Зачем, любя, Ты видишь в нас ничтожеств?
Зачем всё это вечно повторять
И бесконечно боль людскую множить?
2
Меня под руки дьяконы вели,
И плыл я в белом длинном одеяньи.
И мерный хор в глубины высоты
Взлетал, как будто верил в состоянье
Потусторонней лёгкости своей.
За мной по кругу, словно сонм светил,
В тончайших нитях ладана и воска
Плыл строгий храм, и светлая полоска
Сочилась сквозь витраж на пол.
Как было всё и правильно, и веско.
У алтаря разверзлась занавеска,
И вот Божественный престол!
Я опустился на колени,
И, словно ласковые тени,
Коснулись меня пальцы рук,
И всё свершилось как-то вдруг,
И долго «аксиос» гремел,
И хор небесным гласом пел.
Скажи, Господь, мне, как же это
Мне совместить с проклятьем лет,
Пришедших после? Где ответ?
Когда-нибудь ответишь мне Ты?
Не надо только: «Виноват
Ты сам!» – то просто отговорка.
Зачем провёл меня сквозь ад?
Зачем общественная порка?
Уж слишком силы неравны:
Творец вселенной и ничтожный
Твой дерзкий раб изнеможённый.
Не надо «Виноват лишь ты!».
Ты ставишь часто в положенье,
Откуда, что не выход, – бред.
Зачем? Когда-нибудь ответ
Ты дашь мне без пренебреженья,
Без благозвучного вранья:
За что не любишь Ты меня?
3
Все, кого я крестил, оставались безбожны,
Все, кого я венчал, разводились, ударившись в блуд.
Мои книги и мысли прослыли удушливой ложью.
Никого не исправил основанный мною приют.
Все, кого я прощал, ничего никому не прощали.
Все, кого я любил, ненавидели всех и меня.
Понапрасну уста им мои о Всевышнем вещали:
До Всевышнего им было попросту до фонаря.
Я-то верил всерьёз и себе тем выматывал душу,
А кругом все играли, дурачились, пили, дрались.
И ведь думал уже: пред крестом я, наверно, не струшу,
Пьяным грудь подставлял под ножи, чтоб они напились
Не привычного пойла, а крови горячей и пенной.
Я считал это подвигом, точно, во имя Христа,
Ну а звёзды в моей сердцу милой домашней вселенной
За спиной всё роптали, шепчась неспроста.
В храме бунт; это так по-старинному мило –
Жечь иконы и к стенке поставить попов!
Думал я, что запала на это б хватило,
Если б я не ушёл без особых проклятий и слов.
Но и этого мало. Гоняли меня десять тысяч
Разлинованных миль по изъезженной в муках стране,
Бесновались, в безумии жалобы тыча,
И достали уже даже в монастыре.
4
А что, если всё это кажется только,
Что важные вещи случаются с нами?
А что, если мы – отставные букашки,
И что это всё растворится клубами
Безмозглого дыма в расщелине мира?
А что, если просто мы станем другими,
Жующими взрывы истерзанной плоти?
А что, если Бог пристрастился к охоте
За странными случаями в подворотнях
Прокуренных истин и траурных празднеств?
А что, если в храмах поют не о том нам?
А что, если пение сделалось тёмным?
А что, если мы, удавившись упряжкой,
Нащупаем прыщик на собственной ляжке,
И в этом прыще различим непременно
Намёк на присутствие целой вселенной,
Наличие вечного гнусного плена,
В котором содержит нас всех мирозданье?
А может, мы просто боимся признанья,
Отсутствия смысла и верных ответов
Для нас, для бродяг и невольных поэтов?
А что, если всё только кажется нужным
И если любовь не нужна обоюдно
Ни тем, кто её прославляет в потёмках,
Ни тем, кто готов поперхнуться издёвкой
И верить беспечно в своё постоянство,
Пометив рукой ключевое пространство,
Где скважин замочных роится проклятье?!
Ну как вам такое моё восприятье?
Волнительно? Да, безусловно, и тошно
От вечной взъерошенности и подошвы,
Которой нам смерть наступает на горло.
Мы любим её, безусловно, притворно.
Закончивши дни так бесславно, позорно,
Без счастья, без дум, просто выпалив слёзно:
«Нам хватит осмысленной боли!» – и поздно
Вернуться назад, где бушует сомненье,
Где – нет, не горят! – только тлеют поленья,
Где в каждой улыбке теперь и сначала
Укромно укрыто змеиное жало.
5
Мне кажется, что я добрее Бога.
Когда я мог, то многим я помог.
За доброту мне, видно, в ад дорога,
Туда меня отправит добрый Бог.
Коль каждый получает во что верит,
То мне достался б точно Бог добрей,
Который не предаст и не изменит,
И не предложит мне поесть камней.
Я недоволен. Да, я недоволен,
Мне неприятен нашей крови цвет.
И среди звона громких колоколен
Я так искал, но не нашёл ответ:
Зачем всё это тучное безумство,
Водоворот из пошлых сточных вод?
Кто хочет верить в высшее искусство,
Меня едва ли до конца поймёт.
Я не могу привыкнуть откровенно
Молчать и верить в царственность могил!
Я никого ведь так и не простил,
Как не прощают все обыкновенно.
И бархат пальцев мне зияет, как
Пустой вопрос на крене изголовья.
Я не люблю поповское сословье,
Самодовольство рясы и кулак,
Которым бьёт в затылок поп-дурак
Подростка, уязвлённого безбожьем.
Отвратно как-то всё это, и рожи,
Увы, мне эти не забыть никак.
6
Игриво чувства меняют знак,
Меняют вымя на пустопорожность.
У каждого третьего будет рак,
Несмотря на предосторожность.
А каждый второй получит знак
И будет носиться с ним устало.
И каждый четвёртый у нас дурак,
А всех остальных уже всё достало.
У каждого пятого будет сюрприз,
У каждого первого будет вечность.
И жаль, что предметы падают вниз,
Лишь ускоряя свою скоротечность.
А если бы все мы падали вверх,
Уж если, как водится, падать надо?
Это касается даже тех,
Кто вовсе и не собирается падать.
Неописуемый каламбур
Можно постигнуть на пике безумства.
И, покидая застенки кобур,
Иконы наганами в руки берутся.
И метят нам в каждое место, любя
Сам смысл прицеливаний, с прищуром.
Многого ждал я, увы, от себя!
Абсурдно, однако, прослыть балагуром
Немому. О, как я хочу немоты,
Не скальной и хладной,
А мерной и мудрой!
О, сколько готов я платить за мечты,
Монетой обильной соря безрассудно!
Но всё разлиновано жёлтой петлёй
Исчерченных вдрызг бесконечных парковок.
Мне жизнь представлялась какой-то другой,
Без пошлой причуды упавшей подковы
Слепому на темя. Хочу слепоты!
Но только не той, что играется в жмурки,
А мерной и мудрой, как мерно часы
Грозят нам впотьмах непременной побудкой.
Иссяк я настолько, что в пору занять
От тысячи жизней чужое дыханье.
Я больше не в силах на граблях стоять,
Упорно раскачиваясь в ожиданьи,
Что станет светло, что воротятся дни,
Которых и не было, нет и не будет,
Что снова забрезжат в туманах огни,
И ночью никто никого не разбудит.