ГЛАВА 4.
Авоська – друг "тотального контроля"
“А кто это ценит?!”
Нам всем был обещан торжественный путь
В далекое, светлое «будет».
Вот «будет» настало... и не продохнуть -
Живите сегодняшним, люди!
После спонтанной лекции о точке Джи, проведенной студентам Караулова, доктор еще довольно долго пробирался через пробки в свой Благовещенский переулок, наконец, расплатившись с таксистом, он устремился домой через внутренний дворик, стараясь думать о чем-нибудь рациональном, например, о том, что надо бы собрать чемодан, поскольку вечером предстоит трястись в поезде до неведомой Йошкар-Олы.
— Здравствуйте, Леонид Андреевич! - вскочив со скамейки встрепенулся ему навстречу, сутулый старичок, зажав под мышкой классическую советскую авоську, из которой торчали кульки чего-то, завернутого в мятую газету.
Старичка звали Адам Семеныч, и жил он по соседству, но, словно по указу свыше, прописался на скамейке возле подъезда, чтобы добросовестно сторожить ее.
Тоскуя по прошлым временам, Адам Семеныч частенько пытался изловить кого-нибудь из соседей и мучительно поностальгировать.
Авоська как символ почившей Совдепии у него сохранилась еще с тех времен, когда люди жили изнурительным настоящим во имя прекрасного будущего. В те экспериментальные времена ежедневный стресс взбадривал личность, как физкультура мускулатуру!
На удовлетворение первичных потребностей уходили титанические усилия:
выхватил в очередной давке дефицит – удовлетворение. Пристроился на углу, распираемый нуждой - облегчение. Вскочил в троллейбус - счастье! Зато никаких синдромов вялотекущей депрессии!
А вот на загнивающем Западе, где первичные потребности удовлетворяются элементарно, людям скучно, и весь рацион тоски, предназначенный человеку, переползает из сытого тела прямиком в голодную душу.
Иностранные граждане несут свои души в заботливые руки психотерапевтов, чтобы излить их за сто американских рублей в течении одиного астрономического часа и облегчить таким образом свою тяжкую участь. Советские люмпены отличались поголовной моральной устойчивостью и умели сострадать друг другу безвозмездно.
В поисках дефицита они рыскали по стране с дырявыми авоськами, словно азартные охотники: авось что-нибудь выбросят! К дамам обращались: «гражданочка», к мужчинам - «гражданин» или «товарищ». Обвешанный гирляндой туалетной бумаги товарищ вызывал ажиотаж.
- Где вы это брали?
- Там, за углом, выбросили!
Авоська, как друг "тотального контроля" была у народа в фаворе, она не утаивала свое содержимое, все, что есть - нараспашку!
Идет синюшный гражданин с авоськой, а в ней культурный джентльменский набор: бутылка «Столичной», пачка «Беломора», консервы «Килька в томате», плавленый сырок «Дружба» за 8 копеек, а то и интеллигентно завернутая в газету селедка, с торчащим наружу хвостом.
Авоська, как рыбацкая сеть, вылавливала все, что выбросят на советские прилавки.
Вот прет навстречу грудастая гражданка с навороченной на макушке халой и раздутой, как дирижабль, авоськой – отстояла очередь, оторвала сосиски, небось, не всем хватило - повезло. Авоська была на случай, на авось, ну, а вдруг? - «авдружка» - культовый знак эпохи великих надежд. Со временем ее ниточка размоталась, империя распалась, люди разучились ловить намеки, погружаться в умные книжки и понимать между строк.
На смену авоськам с гнилого запада к нашим берегам прибились пластиковые пакеты. И хотя в супермаркетах нет смурных очередей и не заворачивают продукт в кулек,
а складывают в пакет, Адам Семены все равно остался патриотически предан авоське.
Уже часа два, как он нес вахту на своем пасту и потому, увидев доктора искренне обрадовался. Старик ловко ухватил его за рукав и торопливо запричитал о том, какая раньше была колбаса: купишь сто грамм - пахнет… аж слюни текут!
А какой был квас! Граненая кружечка — три копейки, а большая кружка – шесть! «Пену сдуешь, — причмокивал Адам Семеныч, — и пей, запейся, а сейчас што? Импортные банки с наклейками, и написано черт те че на вражеском языке».
Он заскучал, сложив брови домиком, отчего его пожелтевшая физиономия стала
похожа на обиженный теремок.
Заприметив старика на посту, доктор сбавил шаг, чтобы не обидеть его.
Летом Адам Семеныч носил одну и ту же клетчатую рубашку, зимой надевал потертый тулуп, а весной - коричневый плащик, и выглядел, как дежурный барометр.
Если Адам Семеныч скинул тулуп, значит, пришла весна!
Он жалел о старой коммуналке в Мытищах, в которой много лет влачил
существование бок о бок с пьющими соседями. Общая кухня в эпоху развитого социализма была оазисом безрадостного быта и активного общения.
Вечерами граждане мостились ближе к племенному очагу и пище, расслабляя тела, и обостряли умы напитками с высоким градусом.
Под разные тосты велись душевные разговоры, выясняющие степень обоюдного уважения:
«Ты меня уважаешь?» - "Угу!" - «И я тебя!»
Дамы, между плитой и холодильником, ритуально гоняли исповедальные чаи.
На паразитическом западе нет коммуналок и чаи не пьют, они присасываются к трубочкам с ледяным "Энерджи", точно к физраствору в реанимации – и все о` кей! Они мастера толерантно общаться, а мы умеем запойно дружить!
Правда, из-за привычки к хмурым лицам встречная улыбка возбуждает у наших граждан зудящую подозрительность: и чего это он лыбится?!
Формальная любезность раздражает больше, чем откровенное хамство.
Благополучие вызывает зависть. Зависть агрессивно гложет нацию, она процветает на поприще науки, искусства, политики, спорта и других не менее завидных поприщах. Месторождения зависти рассеяны по всем областям необъятной державы.
Зависть бывает разномастной: черная, белая и серая. В белой признаются вполне приличные люди: «Я вам завидую белой завистью!».
Считается, что белая украшает и в некотором роде льстит, зато серая испепеляет, а черная загрызает насмерть!
Зависть является энергетическим ресурсом и движущей силой общества. Революцию взбаламутили самые активные завистники!
Классовая зависть жаждала экспроприировать и разорять. Трудолюбивый гегемон, заглотив наживку дразнящего лозунга «Вся власть рабочим!», обеспечил партийным паханам скатерть-самобранку.
В кулуарах привилегированного пролетариата аппетитно пахли кормушки с надписью «спецобслуживание по пропускам»!
Избирателей к элитному корыту не допускали, им отводились алюминиевые ложки и толстые глиняные тарелки с зеленой надписью ОБЩЕПИТ. Зато на досуге народ мог наслаждался виртуальным изобилием в кинотеатрах, где с широких экранов прямо в голодный зал ломились всевозможные яства с праздничных столов процветающих колхозов.
Любовный тандем "свинарки с пастухом" будоражил страну.
Под железным занавесом в Совдепии всегда таился азартный интерес к жизни «врагов»: «Как они там, за бугром, паразитически загнивают?» Их ужасная манера класть ноги на стол казалась советским гражданам вопиющим свинством. Трудно оценить такой комфорт в условиях наших мостовых. Страна по-гоголевски осталась верна своим дуракам и дорогам.
Будто с тех пор как булыжник стал оружием пролетариата, никто и не думал класть его на место. В дождливую погоду гражданки в кримпленовых пальто волокли на своей обуви размокшую грязь и по прибытии на рабочий пост незаметно счищали ее с капроновых чулок смоченным слюной носовым платком или скоблили, поднимая путем трения столбики коричневой пыли, предательски пущенные стрелки заклеивали лаком для ногтей.
Завалить на стол ноги, обутые в изделия фабрики «Скороход», никому и в голову не приходило.
В 90-е, даже мафиози, как неуловимые мстители, улепетывали от гаишников на иномарках с заляпанными грязью номерами.
Обычные граждане после долгого ожидания общественного транспорта утрамбовывались в него со своими рюкзаками, сумками и авоськами, как шпроты в жестянке.
В те незапамятные времена, когда утром умывали только лицо, а вечером подмывались из чайника, мечтая все это объединить и ополаскивать вместе "с остальной личностью", причем не в общей, а в собственной квартире, Адам Семеныч был вполне счастлив.
Поэтому, отхватив от авантюрных проектов новых русских предпринимателей отдельную жилплощадь, он вовсе не ликовал, а продолжал ностальгировать по коммунальной, обжитой прусаками кухне, не умея приспособиться к новой жизни, как выпавший на свободу человек, после долгой отсидки в местах заключения.
Доктор слушал вполуха жалобы на то, что ушлый сосед настрочил подлую сексотку в ЖЭК, будто Адам Семеныч неприлично метит углы в подъезде.
- Не может быть! – воскликнул он, выразив активное сочувствие, - вы же порядочный человек!
- А кто это ценит?! - развел руками Адам Семеныч, выпустив обшлаг плаща, за который держался.
Воспользовавшись этой оплошностью, Леонид Андреевич не мешкая метнулся в подъезд и скрылся за дверью, нажав кнопку лифта.
Он вышел на своем этаже, но от стены отделилась высокая худощавая фигура. Засунув руку глубоко в карман, мужчина, покачиваясь с пятки на носок, преградил ему путь. От неожиданности доктор чуть не выронил ключи.