Склеиваю, склеиваю, - снова роняю. Дзынь - еще мельче... Словно нарочно кто-то недобрый толкает локтем, и все старания - насмарку. Аккуратно, как археолог на раскопках древностей, сметаю бережной кисточкой, нежными движениями (в бисере пота - лоб от напряжения). Ползаю на коленках, придвигая мельчайшие крупиночки друг к другу, ровняя тонкой китайской палочкой краешки, складывая бесконечную затейливую мозаику.
Я не знаю, что выйдет - черепок этрусской вазы? Глиняная табличка с выцарапанной на ней надписью на непонятном, забытом языке? Кусочек простого горшка для каши? Мне важно, чтобы хоть что-то вышло. Ведь столько потрачено сил, столько испытано смутных зыбких надежд! Хлопает, распахиваясь, старая, деревянная, чуть рассохшаяся дверь балкона...
Ах, ты, боже мой! Ветер да со снегом - тебя я и жду! С ужасом бросаюсь закрыть ладонями хотя бы часть уже начавшего проступать узора, прекрасного, как Вечность. Но где мне спорить с ветром! Белым крылом он смахивает вообще всё, и уносит, смеясь, в заоконный, забалконный мир. Там тучами роятся метельные звезды февраля. Они смешивают бесценные осколочки-нотки с белой, колкой, бесконечной симфонией снегов. Не найти теперь мне моей несложившейся музыки - никогда...
Стою, совершенно убитая, в насквозь продутой комнате, со случайно прилипшим к неловкой руке единственным осколочком. Сжимаю ладонь непроизвольно, стараясь сохранить то малое, что не унесла февральская вьюга. Острый краешек вонзается в кожу, на желтый паркет капает малая красная капелька.. Больно! Значит, живая. Слёзы по щекам? Ну, чувствую. Значит, завтра снова за дело - прямо с утра. У меня есть так много - точка отсчёта. Крошечный кусочек, но - живого смысла. Он мал, а с малого труднее начинать. Но это лучше, чем если не было бы вовсе ничего и никогда.