Собирался Егорша на новое место жительства обстоятельно - в приготовленную моторку складывал плотницкие инструменты и садовый инвентарь, одежду и обувь, постельное белье и съестные припасы. К корме зачалил вёсельный шитик, в который тоже погрузил кое-какие вещи. Престарелые родители, которым слегка перевалило за семьдесят лет, всё пытались отговорить его, мать то и дело смахивала слёзы, а отец часто моргал и теребил в пальцах край кацавейки. Но Егоршина картина мира раскололась пополам, он был непреклонен, душа застыла глыбой льда и никакие уговоры и слёзы не могли растопить тот айсберг! Пообещав, что каждые три месяца будет наведываться в хутор, помогать им по хозяйству, заготавливать дрова, он прижал мать к груди - она была ему по плечо - поцеловал седые волосы, уложенные кулей, глянул в глаза отцу и по-мужски крепко пожал руку. И скорым шагом сбежал с крыльца. Долгие проводы, лишние слёзы - а они были сейчас ни к чему. Отвязал от перил поводок четвероногого друга и лёгкой рысцой потрусил к реке, чтобы щенок успевал за ним...
Тот пёс, который спас его когда-то из ледяной полыньи давно околел, на дворе у родителей жил беспородный двор-терьер Жиган - отец прозвал его так за то, что он воровал чужих цыплят, хотя своих никогда не трогал! Ну родителям без собаки никак нельзя, тайга рядом - да и Егор хотел пса посерьёзней. У соседа через две улицы в пятом доме, недавно ощенилась красавица хаски - это помесь волка и лайки, универсальная порода для охоты и охраны. Вот и пошёл он к Кузьме с поклоном продать ему щенка, ведь все они уже были кому-то обещаны, а помёт небольшой - два кобелька и сучка. Кузьма наотрез отказался, у двухмесячных щенков уже имелись хозяева, через день-другой их от сиськи отымут и раздадут! Но Егорша был настойчив, обещался сОболя выследить для Кузьмы, хотя соболЯ в этих местах гость не частый. Мужик, в знак отказа мотал крупной головой, почёсывая бороду, как вдруг из сеней выбежал весь серо-пушистый собачий выводок и засеменил к гостю. Щенки обнюхивали пришельца, изредка повизгивая, а самый маленький и пузатенький ухватил Егорку за джинсовую брючину и рыча потянул его к калитке, как бы изумляясь на него - чё мол, стоИшь-то? Хватит болтать-то, пошли домой!
Тут уж пришло время изумиться Кузьме и второй рукой почесать спутанный в колтуны затылок:
- Мдааа, делааа... - Ну что ж, раз он тебя выбрал, быть посему! - и они ударили по рукам.
Вот так и остался новый друг вместе с Егором. Имя он ему ещё не выбрал и пока обращался к нему фамильярно - Эй! Они со щенком уселись в лодку, Егор дёрнул шнур мотора и тот мерно заурчал, отдаляя его от прошлой жизни...
Вход в лесную заимку был с северной стороны, а южный её простенок, прячась за двумя десятками деревьев, красавцев кедров и сосен, выходил к небольшому ерику, который виляя километров шесть, пересекал почти поперёк его таёжный остров и впадал в главную реку, в трёх верстах восточнее заимки. Сюда Егорша и причалил свою флотилию. Это был и водный путь до города, куда Егорка собирался два раза в год ездить за необходимыми продуктами - солью, сахаром, спичками, керосином, мукой, крупой и другими нужными в хозяйстве вещами. И там же можно сдавать в пушной кооператив набитую белку, шкурки зайцев и лис, купить капканы и патроны, обувь и бельё. А за избушкой на берегу ерика он думал устроить причал для его плавсредств - аллюминевой лодки с мотором, который на зиму надо будет уносить в сарайку, и деревянного шитика для местного передвижения по острову и вокруг него на вёслах.
Ерик в двух местах был настолько мелкий, что после воды его можно было легко перейти вброд по колено по намытым песчаным кОсам. А с востока от заимки, в небольшой влажной ложбине, били два ключа, на расстоянии двадцати шагов друг от друга, и что удивительно, вода в них имела разный вкус, одна была чуть солоноватая, похожа на минеральную, а другая с таким чистым привкусом, что ею невозможно было напиться! Позже Егор облагородил выход ключей из-под земли каменными ковшиками, и можно было черпать студёную водицу, как из корыта. Всё он делал добротно, с любовью, на века. Сначала долго ходил, присматривался, продумывал, а потом брался за дело с таким энтузиазмом, что прерывался только на ужин и ночной сон. Всю энергию нерастраченного сердца, весь огонь души своей, он вкладывал в дело, будь то изготовление силков, табуретки или сарайной пристройки. Суровый и молчаливый с виду, он был чист и светел душой, всяка живность считала Егора за своего, не чувствуя от него агрессии. Ни змея его ни кусала, ни оса - ни волк не нападал, ни медведь... Хотя были опасные случаи! Но об этом позже.
Сейчас Егор выгрузил из лодки на высокую траву свой небогатый скарб, хотя для отшельника в глухой тайге, это был просто клад, и перенёс всё в избушку. Свалил пожитки кучей в угол за печкой, достал харчи и разложил на лавке. Среди сала, пирожков и солёной капусты, которую накладывала мать, была и литровая бутылка мутной самогонки, что тихонько сунул ему отец. Безымянный щенок сел напротив лавки и не сводил взгляда с сумки, мол, когда моё молоко доставать будем? Он был на редкость послушным и догадливым! Егор криво усмехнулся, вытащил щенячью кашу, сваренную заранее и маленькую мисочку, наложил порцию и подвинул своему зверю. Тот, радостно виляя хвостом принялся уплетать еду, громко щёлкая языком. А Егорша налил себе в аллюминевую кружку мутной жижи, залпом опрокинул в рот, крякнул и жменькой черпал купусту, с хрустом закусывая. После первой порции глаза сразу посоловели, но Егор налил ещё полкружки и снова выпил. Щенок вылизал мисочку, и глядел на хозяина преданными глазами. А тот обхватил голову руками и заплакал, как ребёнок, громко всхлипывая! Щенок, сидя на полу, быстро вращал маленьким хвостиком, не зная как помочь полюбившемуся другу. А Егоршина боль потихонечку растворялась в самогонке и от души поплакав, он принял на грудь ещё два раза по пол кружки, жевал пирожки и орал на всю тайгу Чёрный ворон! Потом обнял нового товарища, что-то долго и с жаром шептал ему в лохматое ухо и с ним в обнимку полез на полати, да так и уснул без матраса на голых досках. Проводы первой любви успешно состоялись...