Ни один поэт СССР не создал более фундаментального памятника однопартийной системе. Пощупайте, окунитесь вынырнете и ... огорчитесь. Потому что ни одно изменение в этой стране не было к лучшему.
СИСТЕМА
Где вы светлые идеи
Где вы светлые идеи? –
Романтизм и комсомол!
Очевидно, между делом,
где-то трахнула вас моль.
Очевидно, очумела
насекомых этих рать,
если партию сумела
за один присест сожрать.
***
Светлые мотивы
Идей высоких светлые мотивы!
Как потускнел ваш негасимый свет.
Разумной нету вам альтернативы.
Разумных воплощений тоже нет.
Служил идеям светлым я – и где я?
Что получил от светлых я идей?
Я понял – чем гуманнее идея,
тем больше ставших гумусом людей.
***
К цели
Шли бы к цели мы лет двести,
если б цель не своровали.
Пусть топтались мы на месте,
зато как маршировали!
***
Страшные сказки
Опасно вспоминать все то, что было.
Оглядываться в мрачное вчерашнее.
Мы научились сказки делать былью,
не все пока, а только те, что страшные.
***
Гильотина
У революции картины
нет ни печальней, ни страшней –
Кто воспевает гильотину,
теряет голову на ней.
***
Клоун
Вот клоун на манеже
под нож подставил шею,
А зритель, тот, конечно,
душою хорошеет.
Надеется он робко,
что звякнет гильотина
и голова – в сторонку,
как это ни противно.
А клоуну героем
так хочется казаться.
Как вепрь он землю роет,
а сердце как у зайца.
Смешить народ стараясь,
от бед на волосочек,
на деле он, как страус
засунул клюв в песочек.
***
Когда испытывает взглядом *)
Когда испытывает взглядом
тебя напротив тыща глаз,
сказать бы ей такое надо,
что прозвучало б в первый раз.
Но ждите от меня иного,
когда напротив тыща глаз.
Я не скажу такого слова,
чтобы не петь в последний раз.
***
*) Сказал в 1972 г. в зале ДК з-да Антонова
и следующую песню спел только в 1985 г.
в ДК «Арсенал»
При всем честном народе
При всем честном народе,
при полном при параде,
чего скажите ради
я волю дал словам?
В своем уме ведь, вроде.
Стоял бы где-то сзади
с отсутствием во взгляде
и нравился бы вам.
***
Не зная броду
Не зная броду, наобум,
прешь на рожон какого рожна?
Не знаешь ты, что слово ум –
синоним слова – осторожность.
При этом следует учесть,
чтобы не выглядеть незрело,
что странное понятье – честь
давно и прочно устарело.
***
Фонарь (1960)
Когда по крышам, словно вор,
крадется луч зари,
кончают тихий разговор
ночные фонари.
О чем их грусть, о чем их речь
во тьме сырых ночей?
О том, что тьмы не уберечь
от утренних лучей.
Как по веленью щучьему
погасли фонари.
Но что случилось, почему
один из них горит?
Пожарник, про пожар ори,
в набат звони звонарь.
Средь бела дня горит, горит
единственный фонарь.
Бегут по улице во двор
деревья и дома.
Кричит изруганный забор:
– Фонарь сошел с ума.
Дома волнуются: – Бунтарь!
Куда глядит закон?
А я, – парирует фонарь, –
с законом не знаком.
Сначала буду днем гореть,
потом начну ходить.
Потом сто тысяч фонарей
сумею разбудить.
Ведь солнце в тучах для того,
чтоб ярче я светил
в день причисленья моего
к числу иных светил.
Все ярче свет, все жарче пыл,
все яростней угар,
Но вспомнил дворник, что забыл
он выключить фонарь.
И все утихло во дворе,
и все поло, как встарь.
Последним был из бунтарей
в стране моей фонарь.
***
Утвержденная программа
Чтоб не знал забот я странных –
как окончить, чем начать,
утвердили мне программу
и поставили печать.
Я иду светло и прямо,
подняв голову, как флаг.
и от заданной программы
вправо, влево – ни на шаг.
Кем-то взвешена до грамма,
пережевана, как фарш.
С ней комедия и драма –
программированный фарс
Чтобы под фундамент храма
я подкоп не произвел,
утвердили мне программу,
упредили произвол.
Рассмотрели и изъяли
Все сомнительное в ней.
Нету в ней теперь изъянов
и достоинств тоже нет.
Стерли все углы и грани,
упростили во сто крат.
Стали круглыми в программе
треугольник и квадрат.
Как чугунная ограда,
как казарменный барк
утвержденная программа –
перемен извечный враг.
Но, по-моему, пора мне
философствовать кончать.
Петь пора мне по программе
где поставлена печать.
***
Машина
Во, была у нас машина! –
Маховик и шестерни!
Свой народ она крушила
больше, чем нашествия.
Но отныне – Стоп, машина!
Будут песни с танцами.
Людоеды стать решили
вегетарианцами.
Всех, кто съеден был, признали
жертвами невинными.
Говорят – мы осознали,
а что было – сгинуло.
И во всех виновен бедах
вождь, пыхтевший трубкою.
Самых близких людоедов
делал вождь наш трупами.
Мы сегодня под контролем
у народа бдящего.
Не расстаться только б с ролью
нам руководящею.
Будем корни есть и травы,
жить народа бедами,
лишь бы нам осталось право
кадрами заведовать.
Вегетарианство – массам.
Так полезней, дескать, им.
Ну, а колбаса и мясо –
пища людоедская.
Нашу адскую машину –
маховик и шестерни
рано мы списать решили.
Многих еще съест она.
***
Мы еще могем
Ах, бросьте, мы еще могем летать!
А вы: – У нас пике и даже штопор.
Порвалось что-то – можно залатать.
Прореха где-то – можем и заштопать.
Система наша вновь дает просчет?
Но очевидна истина простая –
лет сто она продержится еще,
а там пусть и трава не вырастает.
Подтянем пояс мы, свой строй любя.
Пусть будет меньше сала в нем на душу.
А дальше человечество себя
наверняка отравит и задушит.
***
А люди роптали
А люди роптали, а люди роптали,
что не было в кране воды.
Но ропот утих, когда людям сказали –
водой поливают сады.
Что это погода во всем виновата
и некого больше винить.
И ежели в кране воды маловато,
то этого не изменить.
А люди роптали, а люди роптали
что кофе похож на компот.
Но ропот утих, когда людям сказали,
что это не кофе, а ... пот.
Что трудится повар, покоя не зная,
что нам его пота не жаль.
И если мы пот его пьем вместо чая,
то надо его уважать.
А люди роптали, а люди роптали,
что мяса не стало в борще.
Но ропот утих, когда людям сказали,
что мяса не будет вообще.
Что где-то годами не видели мяса
и масла не ели года.
И стала сознательной грустная масса
и ропот утих навсегда.
***
На Лукъяновке
На Лукъяновке этот клад ищи.
Лучше пищи нет для ума.
Пусть для всех там закрыто кладбище,
там открыта еще тюрьма.
На Лукъяновке нет уж ярмарки.
Я завидую вам, отцы.
Хоронили вас на Лукъяновке,
нас увозят на Берковцы.
Стены прячут нас за стыдливостью
и не слышен нам божий глас.
С социальною несправедливостью
там я встретился с глазу на глаз.
Что украл я? Да самую малость –
клифт и шкары на выставке мод.
А теперь я за это маюсь
на Лукъяновке третий год.
Не сидят со мной воротилы.
Если б за руку их схватить,
сбережений бы их хватило,
чтобы всех нас озолотить.
Ну, а наши цари и судьи!
Если б разом их дач лишить,
можно было б в течение суток
весь квартирный вопрос решить.
На свободе давно пировал бы я –
хочешь – в Крым, а хочешь – в Нарым,
но того, что наворовал я,
не хватило судье на калым.
Очень жаль, что был раньше не в курсе я.
Почему, до сих пор не пойму,
как на фабрику, на экскурсию
не водили нас в школе в тюрьму.
Если б раз показали в школе мне
нары будущие мои,
нынче не был бы вор в законе я,
а пошел бы служить в ГАИ.
Брал бы взятками, драл бы штрафами.
Мне б сберкасса открыла счет.
Пил бы водку и жил бы графом я
и везде бы имел почет.
***
На площади Победы
На площади Победы дают Таис Афинскую,
а возле магазина толчея.
Подумаешь – Афинскую! Вот если б мебель финскую,
то стал бы в эту очередь т я.
Но дружными колоннами с «закрытыми талонами» *)
народ туда со всех сторон валит.
Как ледокол, работая широкой грудью потною,
вперед плывет двадцатый инвалид.
Давила и калечила, тяжелыми увечьями
их мучила гражданская война.
Но ждите новых подвигов, раз не убила, подлая,
в них к чтению влечения она.
Надеюсь, что превратно вы меня не истолкуете,
но справедливость мне сказать велит,
что ежели пробраться было можно сквозь толпу ему,
то он наверняка – не инвалид.
- За вас я бился с белыми! За вас я дрался с немцами!
- кричит в пылу он еа любом углу.
Но если бьет себя он в грудь, в любой войне – уверен будь,
товарищ инвалид сидел в тылу.
***
*) Талоны за сдачу макулатуры. (Раньше народ книги читал).
Таис Афинская
Я стал из дома уходить ночами.
От новой страсти я почти зачах.
Иду с мешком огромным за плечами
вдоль темных переулков по ночам.
Пусть одинок я этой темной ночью,
мне не мила дневная толчея.
А где-то рядом волки-одиночки
несут мешки такие же, как я. *)
Стекаемся у темного амбара
угрюмою и сумрачной толпой.
И, сбросив с плеч весомые амбалы,
готовы на убийство и разбой.
Я знаю – цель оправдывает средства
и ласково ощупываю нож.
И в темноте выкрикиваю резко:
- Даешь Таис Афинскую? Даешь?
В ответ мне гул от рокота до писка.
И, только полночь пробила едва,
повынимали скомканные «списки».
Но этих списков оказалось ДВА.
И началась одна из тех баталий,
как вспомнишь, так охватывает дрожь.
Друг друга мы за кадыки хватали:
- Даешь Таис Афинскую? Даешь?
В тисках толпы я чуть было не помер,
но не был в битве главный я герой.
Об этом и свидетельствовал номер -
я в ТРЕТЬЕМ списке – ТАСЯЧА ВТОРОЙ..
***
*) Это при Кравчуке уже все возили мешки.
Народ на выдумки хитер - изобрел тачку-«кравчучку»..
При Кучме – «кучмовоз».
Получка
Ах, как редко бывает получка.
Но одним утешаю я вас –
что она – это все-таки лучше,
чем такой же нечастый аванс.
От получки и до получки –
так и тянется наше житье,
только с ней – это все-таки лучше,
чем совсем без нее.
***
Зарплата кончилась
Когда зарплата кончилась,
когда в желудке колики,
когда я есть давно уже хочу,
с великим удовольствием
Программы продовольственной
я снова положения учу.
А все, что в ней написано –
закон и даже истина.
в ней все, как на духу, как на роду.
Невзгодами испытаны,
все скоро будем сыты мы.
Не позже, чем в двухтысячном году.
А если не получится,
не станем дурью мучиться.
Таков уж наш советский человек.
Он с ближними поделится,
он верит и надеется.
Ведь впереди – весь двадцать первый век.
***
Намеки
Ах, намеки, родные намеки –
холодеющий снизу живот.
Может кто-то с недремлющим оком,
поднатужась, намек ваш поймет.
Автор фигу в кармане вам кажет –
еле видный в штанах бугорок,
ну, а зрителя с автором вяжет
всем понятный, но тонкий намек.
Раньше всё королей распекали,
ощущая душевный подъем.
Дураки в колпаках намекали
на творимое в царстве своем.
Благодатные были мгновенья
и бежал по спине холодок,
что известное всем учрежденье
разгадает твой тайный намек.
Но к чему теперь стали намеки,
если сняли министры штаны,
если делом представилась мокрым
вся история нашей страны.
Да, теперь без намеков все видно –
мода нынче ходить нагишом.
Короли, рассупонясь бесстыдно,
светят всем вот таким кукишом.
***
Радиоприемник
Купил я радиоприемник,
но денег выброшенных жаль мне.
Звучит в нем мощью неуемной
на всех волнах одно жужжанье.
А что бы было без жужжанья? –
Хор голосов в эфире вражий.
А обыватель ухом жадным
ловил бы их в ехидном раже.
Хотят облить нас подлой ложью,
отраву в души лить сквозь уши.
Мы все их рты закрыть не можем
и потому, как рыбу, глушим.
И так мы давим этих гадов,
что стало всем в эфире тесно.
Но тратим на «контрпропаганду»
весь ток Чернобыльской АЭС мы.
***
Сонет огороду
Я к теще зачастил на огород
и чувств в моей душе невпроворот,
когда я тещу сравниваю с Марксом,
что на землю спустился, словно с Марса.
Она на даче трудится, как вол,
а он, лишенный собственности частной,
понятье общей собственности ввел,
всеобщего желая людям счастья.
Она бурьян до стебля извела,
а он всю жизнь корпел над «Капиталом».
Возвышенная цель его вела.
Она семью картошкою питала.
Не в том ли беды нашего народа,
Что не было у Маркса огорода.
***
В эпической манере
Страна моя, заноза и зазноба!
Пускай не мне от бед тебя спасать,
в эпической манере Глазунова *)
хочу я твой портрет живописать
Вот твой мужик кондовый и посконный –
народ, который власть завоевал.
На грудь он принял банку самогона,
в охапку бабу – и на сеновал.
А вот шахтер с улыбкой белозубой,
что счастлив рыть глубины темных руд.
А вот оркестр, всей мощью меднотрубной
стахановский шахтерский славит труд.
Вот магазин, один из тех, в которых
настала изобилия пора.
Везде, где раньше снеди были горы,
сегодня – кабачковая икра. **)
Вот сгорбленный советский обыватель,
из очереди в очередь бредя,
то мылом озабоченный, то ватой,
всю жизнь он простоял в очередях.
Вот секретарь райкома. Он как будто
в заботах о народном благе весь.
Неясно только как такую будку
на кабачках одних он смог наесть.
А вот охрана, чести не роняя,
обута и одета, и сыта,
расставив ноги, входы охраняет
во всяческие сытные места.
Вот серый дом, где серые костюмы
и кожаные строгие пальто.
Попав сюда на следствие, отсюда
на божий свет не выходил никто.
Вот лошадь экономики хромая
везет экономистов грузный воз.
Они, плоды чужие пожиная,
сожрали все, а нынче жрут овес.
А вот плановики и контролеры.
Они не меньше прочих есть хотят
и ложками о миски дружным хором
над ухом работяги тарахтят.
А вот бараков грязных клиентура,
зачуяв демократии рассвет,
попискивать пытается культура.
Рассвет – он, вроде, есть. Культуры нет.
А вот юриспруденция хлопочет.
Плодит законов новых целый пруд.
Но щупальцами ей бока щекочет
все тот же, на закон плевавший, спрут.
А вот и спрут наш миллионолапый
со скромным правом – кадры расставлять
и средней, невысокою, зарплатой.
Чем всех нас продолжает удивлять.
Вот бард, мечтой о славе одержимый,
вокруг плохое видя лишь одно,
о беспросветном свинстве нашей жизни
эпическое пишет полотно.
Он свой шедевр творит, то горько плача,
то заунывно пробуя шутить.
Ведь за картину не ему заплатят.
Ему придется за нее платить.
***
Запрещенье (1972)
Недавно вышло запрещенье
в туристских клубах песни петь.
Весьма похвальное решенье.
Какая мудрость в нем, заметь.
Турист за этим песнопеньем
совсем забыл ходить в поход
и распушил по клубам перья
гитарно-менестрельный сброд.
О чем поет, о чем он стонет,
чему, подумайте он рад?
Что не туда плывет, что тонет
неуправляемый корабль?
Что кораблем слепые правят.
и что зажрался капитан.
Что на своем обжорном праве
себе он нажил капитал.
Чтоб к временам хорошим старым
туриста снова возвратить,
пора ношение гитары
под страхом казни запретить.
Каким же надо быть мерзавцем,
чтоб петь, туриста веселя,
о том, что мы заткнули пальцем
дырищу в днище корабля.
***
Унисон
В этом мире прогнившем и затхлом
есть закон – «Я – тебе, а ты – мне».
Я даю, ты берешь эту взятку.
Мы с тобою, мой друг, наравне.
Знаем мы, что хотим друг от друга
Наш неравный союз заключен.
Вяжет нас круговая порука.
Бьются наши сердца в унисон.
***
Однажды на собраньи
Однажды на собраньи кто-то выдвинул
в состав месткома «утвержденным списком»
таких, каких давно никто не видывал
отъявленных рвачей и карьеристов.
Народ сидел и тихо поражался,
но все едины были безучастно.
– Кто – за? Кто – против? Кто – воздержался?
Принято единогласно.
Мы столько раз ошиблись, выбирая,
что даже страшно поглядеть назад.
Потом их незаметно убирали,
но все они, заметьте, были «за».
И поднимались руки в светлых залах
в одном порыве чистом и прекрасном.
– Кто – за? Кто – против? Кто – воздержался?
Принято единогласно.
Сегодня все в ином предстало светеи
и, кажется, повеяло теплом.
Ведь на последнем, самом гласном съезде,
в делах крутой намечен перелом.
Но снова я в неведеньи ужасном,
ведь снова в залах все со всем согласны.
– Кто – за? Кто – против? Кто – воздержался?
Принято единогласно.
***
Пустыня Гоби
На свете есть пустыня Гоби.
Она не так уж далеко.
Взрывает атомные бомбы
В ней огнедышащий дракон.
Голов у этого дракона –
им нет числа, им счету нет.
Рубить их в год по миллиону
пришлось бы больше тыщи лет.
Вопрос во мне звучит, как выстрел –
Каким лукавым языком
сто миллионов коммунистов
мог обмануть один дракон.
Так, значит, был тот путь возможен,
который вел так круто вниз,
чтоб исподволь и осторожно
стал маоизмом коммунизм.
А если так, пока на страже
Амур, Аргунь и Уссури,
не заграничный враг нам страшен,
а тот, что гнезда вьет внутри.
Пусть он драконом стать не может,
но, подлость пользуя и лесть,
он гадом лезет вон из кожи,
чтоб только в партию пролезть.
Он громче прочих произносит:
– Любимой партии хвала!
А сам заборами обносит (1972)
свои поместья в полсела.
Необходимо видеть, где он,
не доверяя треску фраз,
чтоб наше дело и идея
не обернулись против нас.
***
Несгибаемый рычаг
Есть у нас большая сила
та, сильней которой нет,
что себя провозгласила
правящей на тыщу лет.
– Так, мол, завещал нам Ленин, –
о самих себе кричат
двадцать миллионов членов –
несгибаемый рычаг.
Где ответственные роли,
где не постные корма.
с громкой речью о народе,
с тихой думой про карман.
Если были в их числе вы,
значит, вы сильны в речах.
Двадцать миллионов членов –
разговорчивый рычаг.
Только в ногу, только прямо
марширует ваш отряд.
Есть у вас большое право –
делать то, что вам велят.
Самых близких не жалея,
чтоб у всех был страх в очах.
Двадцать миллионов членов –
окровавленный рычаг.
Ваша главная забота –
палкою железной быть.
Думайте, что вы свободны,
но на деле вы – рабы.
Чтоб направо и налево
бить не глядя и с плеча.
Двадцать миллионов членов –
чей сегодня вы рычаг?
***
Генерал в отставке
На углу Толстого и Никольско-Ботанической
генерал в отставке проживал.
Взгляд его был ласковый, вид не демонический
С внучками он по саду гулял.
Если б знали внученьки пухленькие сдобные,
что у деда были на руках
в чем у деда рученьки были его добрые,
когда главным был он в Соловках.
Чтобы в бестолковые годы сороковые
не было брожения в умах
много шло суровых и в спешке сфабрикованных,
в трибуналах писаных бумаг.
О партийной братии, офицерской поросли,
получил короткий он указ.
И решил не тратя он ни свинца, ни пороху
выполнить с пристрастием приказ.
Был охоч до кровушки очень уж болезно он.
Не один ее он выпил чан.
Дал приказ – соловушек бить прутьем железным он
для острастки прочих соловчан.
Плакали из тел трехсот души улетевшие,
бывшие командные чины.
Тех, кто жив, еще трясет, вспомнив, как он тешился
над горой кровавой ветчины.
Не отлились ироду слезы соловецкие.
Чтил дедулю каждый пионер.
И до гроба, выродок, песни пел советские
персональный наш пенсионер.
***
Налево и направо *)
Тебя имеют право куда-то посылать.
Тобой имеют право планету устилать.
Налево и направо имеет кто-то право
тобой руководить и управлять.
Тебя имеют право избавить от забот,
прославить, обесславить и выбросить за борт.
Налево и направо имеет кто-то право
спасти тебя от мыслей и забот.
Тебе дается право за что-то воевать.
Тебе дается право кого-то убивать.
Налево и направо тебе дается право
чужую землю кровью поливать.
Ты равенство и братство смени на сапоги,
чтоб было в чем добраться до братских до могил.
Налево и направо тебе дается право
стать братом тех, кто лег во тьму могил.
Но ты, брат, не печалься. Иди, иди, иди.
И свято верь, что счастье планеты впереди.
Налево и направо – пустыня и отрава.
Но чья-нибудь идея победит.
Чтоб кто-то мог кого-то куда-то посылать.
Чтоб снова кем-то кто-то мог землю устилать.
Налево и направо чтоб снова кто-то право
имел руководить и управлять.
***
*) Приурочено и посвящено вводу советских танков
в Прагу для подавления восстания
Угрюмое зданье
Угрюмое зданье – гранит и бетон
на площади у собора.
В парадные двери не входит никто.
На окнах застыли шторы.
Но здание бдит, за мною следит,
в кино ли я, на свиданьи.
Вы помните, мсье, что ваше досье,
покоится в этом зданьи?
На площади шумно – ликует народ
по случаю переворота. *)
И, кажется, зданье вот-вот отопрет
для свадеб свои ворота.
Но здание бдит, за мною следит,
в кино ли я, на свиданьи.
Вы помните, мсье, что ваше досье
покоится в этом зданьи?
Пусть умер тиран и новый наш строй
в свободный покрой рядится,
но кто бы не правил, для власти любой
досье мое пригодится.
И здание бдит, за мною следит,
в кино ли я, на свиданьи.
Вы помните, мсье, что ваше досье
хранится все в том же зданьи?
***
*) Было написано тогда, когда ни о каких переворотах
никто даже подумать не мог
Ко мне они приходят
Ко мне они приходят на концерт,
Чтоб помурлыкать кошкою над мышкой.
Но знаю – на стволе не дрогнет мушка,
Когда я попаду на их прицел.
Мерещится все явственнее мне,
Как кто-то, мне вчера рукоплескавший,
Размажет завтра мозг мой серей кашей,
По свежеперестроенной стене.
И тот, кто первым выкрикнул – качать,
Прозрев и осудив порыв внезапный,
Еще активней первым крикнет завтра –
Кончать его родимого, кончать!
***
Мне кажется
Мне кажется, что скоро вы расстанетесь со мной.
Я чувствую, что скоро мне придется
услышать за моею худосочною спиной
короткое и тихое – «Пройдемте».
Конечно же, товарищ будет в кожаном пальто
покроя из «Семнадцати мгновений». *)
И думаю, что вслух никто не справится о том,
куда девался ваш покорный гений.
***
*) Первый советский шпионский сериал
Стихи в автобусе
Однажды я стихи писал в автобусе,
а за моей спиной субъект стоял.
Через плечо все заглянуть он пробовал,
а я листок ладонью прикрывал.
– Гляжу я, вы все пишете да пишете, –
занятье он мое остановил.
– А я интересуюсь – чем вы дышите.
И удостоверенье предъявил.
Читая, морщил лоб он озабоченно,
не понимая – чем я тут дышу.
Спасибо моему родному почерку,
что вновь стихи в автобусе пишу.
***
Сотрудник первого отдела
Когда у папочки и мамочки
явился я, то первым делом
завел на это дело папочку
сотрудник первого отдела.
Когда играть я начал в фантики,
гонять по крышам обалдело,
вносить он в дело начал фактики –
сотрудник первого отдела.
Друзья мои, подружки милые,
все, кто имел со мною дело –
занес он в дело их фамилии,
сотрудник первого отдела.
И вот уже, по сути, партию,
в которой членам нет пределов,
хранит своей распухшей папке,
сотрудник первого отдела.
Когда я со своей любовницей
до основания разденусь,
за нами в щель глядит любовно он,
сотрудник первого отдела.
Когда в постели перестройкою
с женою занят я умело,
меж нами тонкою прослойкою
сотрудник первого отдела.
На свете нет такой инстанции,
что так бы обо мне радела.
Со мною на любой он станции,
сотрудник первого отдела.
Когда же, улетев отседова,
душа моя покинет тело,
хочу я, чтоб за ней последовал
сотрудник первого отдела.
***
Вертушка
Есть у нас один загон.
В нем царит один закон,
В нем живут одни лишь волки.
Кто сильней, того и верх.
Там волк – волку – человек.
Все у них, как у людей. Вот как.
Пр. А на входе у нас – вертушка
от вражьих от происков.
Не проскочит ни жук, ни мушка
сквозь стражу без пропуска.
Если Вы – товарищ Слон,
стража бьет челом поклон.
Страже пропуск ваш просить страшно.
Если Вы – товарищ Тигр,
тоже можете пройти
даже по телам стражи.
Пр.
Ну, а тех, кто из норы,
Ждет у входа грозный рык: –
Ну-ка, суслик, предъяви пропуск.
Ох, как страшен, ох, как зол
за вертушкою Козел.
Он столкнуть Вас норовит в пропасть.
А на входе у нас – вертушка
от вражьих от происков.
Не проскочат ни жук, ни мушка
сквозь стражу без пропуска.
***
Паранойя
Может приключиться паранойя
с вами, ненароком, и со мною.
Надо изучить ее симптомы,
чтоб не заболели хворью той мы.
Может лишь больной себе позволить
думать, что один он в поле воин
Это вот и есть не что иное,
как в тяжелой форме паранойя.
Если тянет вас на поиск правды,
если вам не по душе парады,
значит, нечистотами заляпан,
ждет вас в желтом доме изолятор.
Если вы больны своей страною,
мозг ваш поразила паранойя
и обязан каждый, с полным правом
на леченье тотчас вас отправить.
Ну, а если вам совсем не страшно
побывать в смирительной рубашке,
пойте эту песню под гитару –
ждут вас возле сцены санитары.
***
Тупик
Тупик, когда и слово не остро,
и мысль в мозгу ворочается тупо.
Бумагу рвет бездарное перо
и жизнь толчешь, как будто воду в ступе.
Тупик, когда ребром встает вопрос –
Ты жил или работал на желудок?
Когда, как одноклеточное, прост
обжорству предаешься или блуду.
Тупик, когда в угоду сборам касс,
талант свой разбазарил на поделки
и болен самой худшей из проказ –
желаньем петь, затем чтоб делать деньги.
Тупик, когда дороги дальше нет,
когда вокруг уходят стены в небо,
а за спи ною – серая шинель
или с ножом ночной угрюмый недруг.
Тупик, когда «пройдемте» говорят
над ухом еле слышно и внезапно –
и на окне крест-накрест прутьев ряд,
и завтра днем уже не будет завтра.
Тупик и понапрасну сил не трать,
когда один супротив целой рати.
Но безысходней – веру потерять,
безвыходней – уверенность утратить.
***
Отдайте досье
Вошли сюда без билета вы,
у врат предъявив мандат.
Надеюсь, не с того света он.
Ведь мне не пора туда.
Персона вы, видно, важная,
Я вас не зову на ринг.
Но рад я визиту вашему.
Хотите? – Поговорим.
Вношу я вам предложение –
создать кооператив
где просит давно сожжения
застойной поры архив.
Всем спискам эпохи каменной
устроим аутодафе.
В служивших для пыток камерах,
соорудим кафе.
Чтоб был гардероб из виселиц
а кресла – из старых плах.
Когда б оно свет увидело,
Какой бы в нем был аншлаг!
И все металлисты лучшие,
шипы свои нацепив,
играли бы там в наручниках,
в одной на ансамбль цепи.
Не слышу ответа вашего –
Согласны вы или нет.
Ведь в стенах своих отважны вы
с добычей наедине.
Надеюсь, вы не расстроились,
прослушав куплеты все.
А если вы перестроились,
отдайте мое досье.
***
Дальтоники
Неврастеники, гипертоники –
есть больные на свете разные.
Но мне кажется, что дальтоники
всех заразных больных заразнее.
Между черным и белым разницу
очень просто заметить зрению.
Но как часто мешает справиться
с этим делом нам чье-то мнение.
Если белое белым кажется,
не спешим таковым признать его.
Может это совсем не вяжется
с общепринятыми понятьями.
Не твердим мы о черном – черное,
так как светлых идей ревнители
с выраженьями удрученными
могут нас назвать – очернители.
Кем-то черное белым названо.
Мы, не веря слепым глазам своим,
повторяем, чего указано,
с выраженьем тупым и заспанным.
Кем-то названо черным белое.
Ну и пусть это от лукавого,
не печальны чужими бедами,
не спешим на защиту правого.
Дальтонизм доктора-ученые
называют болезнью редкою.
Только выводы их никчемные
да и сделаны они предками.
Нету средства, чтоб хворь заразная
излечимой болезнью сделалась,
потому что давно все красное
полиняло в сплошное белое. *)
***
*) Когда писалась эта песня, ни один сумасшедший
не мог представить, что у нас вместо социализма
наступит капитализм
Проволка-колючка
Не за безделье нам дают получку.
Все выше план уже который год.
Изготовленьем проволки-колючки
полвека занят наш родной завод.
Ее мотая, дружно мы мечтаем
(ведь человеку свойственно мечтать)
раз до луны мы проволкой достали,
до солнца надо, стало быть, достать.
Собрал директор смену на «летучку».
О хозрасчете поднял он вопрос.
Сказал: – На нашу проволку-колючку
сегодня спрос значительно возрос.
Плановики, не бойтесь глупых версий
о том, что надо закрывать завод.
Во всесоюзной панике конверсий
на нашу марку спрос не упадет.
Пусть говорят – откроют все границы
и тает пусть «холодная война»,
но наш товар не портится – хранится.
Чем он ржавей, тем дорожей цена.
Закрыли сто шарашек лженаучных.
На лом пошли ракеты и линкор
А мы мотаем проволку-колючку.
Рекорды бьем и пьем за них ликер.
Пусть на трибуны наступает гласность,
пусть демократы выпускают пар.
Чем больше их, друг с другом несогласных,
тем больше будет нужен наш товар.
Ведь жизнь не стала легче или лучше.
хоть демократы правят нынче бал.
Так значит надо провоку-колючку
еще дружней мотать на барабан.
***
Труд (1975)
Не всем еще, быть может, это ясно
и кое-кто еще не сознает,
что труд на благо общества – прекрасен,
что труд все блага мира создает.
Тупые и бездарные владыки!
Создатели держав и пирамид!
Ваш деспотизм, невежество и дикость
сегодняшних правителей смешит.
Подлунною Вселенною владея,
вы ожидали, по ночам дрожа,
что подлый раб подкравшимся злодеем
вонзит вам в спину лезвие ножа.
Чтоб раб был ласков, добр и не опасен,
чтоб счастлив был в глубинах темных руд,
внуши ему, что труд его прекрасен!
Что Человек лишь тот, кто любит труд.
И позабудет раб про нерадивость,
и будет счастлив спину гнуть горбом,
познав «свободу, как необходимость»
быть трудообеспеченным рабом.
***
Был королем
Был королем, теперь тебе стать пешкою.
Напраздновались мы твоих торжеств.
Глядим мы с нескрываемой насмешкою
на устремленный в будущее жест.
Довольно над подопытной Россиею
кроваво-красный твой пореял стяг.
Любви не добиваются насилием.
Не строят счастья на чужих костях.
Попрал ты завещанья вечной Библии,
Но, все-таки, Христос тебя надул.
Как оказалось, дело это гиблое,
став идолом, быть с Богом не в ладу.
***
И снова ты
И снова ты с протянутой рукой.
Просить бы тебе милостыню, милый мой.
К своей химере ты велел на кой
нам двигаться шагами семимильными.
Ведь цель твоя была, как горизонт.
Мы Каину молились, а не Авелю.
А горя понасеял ты и зол,
каких не снилось сеять даже дьяволу.
И шли мы в антихристовый поход,
друг друга пожирая в нем от голода.
Который год, уже который год
мы по костям вышагиваем гордо.
Но чьи же это кости впереди?
На горизонт глядим мы с миною кислою.
Нас кружит, видно, дьявол. Погляди –
мы вновь вернулись на круги своя,
где снова ты с протянутой рукой.
Просить бы тебе милостыню, милый мой.
К своей химере ты велел на кой
нам двигаться шагами семимильными.
***
Ночной вокзал
Ночной вокзал. Народ неторопливый.
Не то, что днем, когда здесь все бурлит.
Как резаный, вопит малец сопливый.
С голодным взором бродит инвалид.
«Комса» шурует в кооперативах,
в ларьках, салонах, рундуках ловча.
По три рубля сдает презервативы
и порнофильмы крутит по ночам.
«Синявки» спят в вонючих туалетах –
пропитое бездомное бабье.
Зимою им хана придет, а летом
вокзал – вполне пристойное жилье.
Ночной вокзал – нет лучше института.
где учат жизни, пьяны и сыты,
взимая дань с воров и проституток
холеные вощеные менты.
И всюду – бомжи, словно мусор – бомжи.
Вокруг посмотришь – оторопь берет.
И думаешь потерянно: – О, Боже,
ведь бомж, по сути дела – наш народ.
Дерется из-за брошенных бутылок.
Метет в подол объедки со столов.
Подкидышем Гулагов и Бутырок
еще сто лет жить в лагере готов.
А над блевотой, руганью и рванью,
толкает свой, зовущий к свету, спич,
с протянутой на полвокзала дланью,
Главбомж страны – бессмертный наш Ильич.
***
По Ильичу
Если жили бы мы по Ильичу,
всюду было б у нас – «ешь не хочу».
А теперь у нас повсюду да сплошь
зубы все на полку «вынь да положь».
Им написано полсотни томов.
Не для наших они скудных умов.
Каждый том его написан о том,
как прекрасно будет жить нам потом.
Снова алым нас платком он манит
и зовет идти пешком в коммунизм.
Но не мил нам нынче колер платков.
На нас действует он, как на быков.
***
Инвалиды *)
Инвалиды дрались костылями,
ошалев от водки и контузий
и носили до колен рейтузы
самые изысканные дамы.
Как туманно помним те года мы,
что прошли на кухне коммунальной,
где соседка – старая каналья
потолок коптила керосинкой.
Где рябая прощелыга Зинка
фраеров по вечерам водила.
А еще к ней хаживал водила,
что катал мальчишек на газоне.
Побывавших лет по десять в зоне
было больше, чем не побывавших.
И из-под расхристанных рубашек
было видно – «..буду мать родную»
Помню эту нищую страну я.
Про штабного слышал писаришку
пел слепой с поводырем мальчишкой
и в фуражку звякали копейки.
Вся страна ходила в телогрейках
из которых лезли клочья ваты.
И блатные пели хрипловато
Их потом копировал Высоцкий.
А над ними с пафосом высоким
«от Москвы до самых до окраин»
рупора с «тарелками» играли –
«Широка страна моя родная»
Я другой такой страны не знаю,
чтобы так калечила народ свой,
рабский труд окрасив благородством,
жуткий сон назвав прекрасной былью.
И пускай в войне мы победили
страшную фашистскую машину.
Но, быть может, не было б фашизма,
если не у нас бы он родился.
Да, видать я в песне заблудился.
А еще бы мог про первый запуск.
Для меня у прошлого есть запах.
Пахнет оно словно клей столярный.
Инвалиды дрались костылями …
***
*) Написанное в 1980 как ретроспектива,
оказалось перспективой на 2000 г.
Гибель Цезаря
Гибель Цезаря, смерть Конфуция –
уготована всем нам смерть.
Но покойницей революцию
как представить себе посметь.
Я мучительно и отчаянно
смерть представить хочу Корчагина.
Но живет комиссар во мне –
вот он – маузер на ремне.
Распрощаться ли не рискованно
С Бригантиною Павла Когана.
Кто нам песнь сочинит взамен?
напакованный бизнесмен?
И не зря птичий свист сквозь века сковал
Уленшпигеля и Багрицкого.
Чей бы ни был сегодня стиль.
Кампанеллу не сдать в утиль.
До двухсотого поколения
не дойдет, может, имя Ленина,
но две тысячи лет пронес
тяжкий крест коммунист – Христос.
Не однажды еще мы вспомним как
революция родилась.
Будет кровь у нее на поминках.
Революция не сдалась.
***
Совесть, ум и честь *)
Как вспомню я года, куролесил где
товарищ Ягода из еН-Ка-Ве-Де.
Такого парня б я раздражать не стал.
Судила Партия, ну а он пытал.
Хоть мал, но на руку ох и был тяжел.
Запомним надолго, кто такой – Ежов.
До крови падкий, он по стране гулял.
Клеймила Партия, ну а он стрелял.
Лаврентий Павлович, мать его растак!
По бабам, падло, ведь ох и был мастак.
В своей епархии он устроил бал.
Держала Партия, ну а он валял.
Потом был Щелоков и Чурбанов был.
Наделав шороху, каждый крал и пил.
Народ – в апатии. В головах – дурман.
Учила Партия. А они – в карман.
Слезу заставлена об ошибках лить,
она на Сталина хочет все свалить.
Хоть на распятии, но мой вывод прост.
вела нас Партия, так с нее и спрос.
Народ-то выстоял, не увял душой.
А жертвам выстроят памятник большой.
Но вновь за партою не хочу прочесть,
что наша Партия – Совесть, Ум т Честь.
***
*( Формула эпохи – Партия - …
Царица-Тамар
Догорают огни-пожарица.
Догнивают твои товарищи.
Комиссарам своим сторицею
Воздала ты Тамар-царицею.
Ночью тело качалось в похоти.
Утром дело кончалось в пропасти.
С ночи и до ранья – утехою.
Утром – для воронья потехою.
Все любовники облапошены.
За любовь к тебе – жизнь им пошлиной.
Духу вашего не оставлено.
Сгнили заживо в тюрьмах Сталина.
Чью-то брали жизнь, чью-то крали честь,
Только Бог, кажись-то, на сете есть.
Ваше зло пошло по полям – и в рост,
а добро пошло кобелям под хвост.
Ах, любовь моя – револю.ция.
Стала проволкой ты колючею.
Ах, разбойное время лютое.
Злая боль моя – революция.
***
Реабилитация
Да, не тот теперь мы пьем компот.
Реабилитация идет
всех, кто сам себе на эшафот
покупал веревку за свой счет.
И не те едим мы пироги.
И враги все были – не враги.
Ведь с вождем любимым, дорогим
в унисон трубили они гимн.
Все они, конечно, были за
то, что самый мудрый вождь сказал,
и глядели преданно в глаза,
и родной лизали ему зад.
И творили, что велел факир
Быт «подписан» Блюхером Якир.
А Бухарин – разве не вампир?
«Пролетарских» жаждал он «секир».
Откормили сами они пасть,
чтоб самим же в эту пасть попасть.
И пришлось им без вести пропасть,
хоть и свято чтили они власть.
Зря могилы эти не ищи.
След их канул в сталинской ночи.
Тех уж нет. Но живы палачи.
(Их теперь от жертв не отличить),
что в героях числятся, в борцах,
ждут спокойно мирного конца,
поливают Сталина-отца.
В общем – перестраиваются.
***
Виноваты ведь не мы
Ты огулом нас ругать подожди.
Виноваты ведь не мы, а вожди.
Ну а мы-то все совсем ни при чем.
Просто преданны мы им горячо.
За застой ты материть нас постой.
С кем угодно может выйти застой.
Ну, а если мы стоим до сих пор –
это следствие застоя – запор.
Но Система наша – социализм.
Ей не страшен никакой катаклизм.
В ней одни энтузиазмом горят,
а другие, как миазм – в лагерях.
Вот в Албании вождь Энвер Ходжа
Так народ свой хищной лапой зажал,
что полвека в ней царит тишина
И неясно – есть ли в мире она.
Светлой памяти вождь Мао Дзедун.
Как китайцев он «скачками» надул!
А собак своих сожравший Вьетнам?
Очень многим он обязан ведь нам.
Вот на горб корейцам с вожжами сел
ныне здравствующий вождь Ким Ирсен.
Вот творец коммун – товарищ Пол Пот
кровь народную цистернами пьет.
Но не верьте буржуазным козлам,
что мы создали империю зла.
Пусть ошибок наших не перечесть,
ваша совесть мы, ваш ум, ваша честь!
Ну, а если новый наш командир
вновь испачкает наш славный мундир,
мы сомкнем еще теснее ряды
И еще дружней пойдем – не туды.
Вслед за новым, самым умным, вождем.
Пусть хоть атомные бомбы дождем.
Ты ругать огулом нас погоди.
Виноваты ведь не мы, а вожди.
***
Молва народная
Молва народная права,
хоть в чем-то не нова –
У рыбы портится сперва,
конечно, голова.
И мысль народная проста
и как слеза чиста –
Давно пора бы перестать
лечить ее с хвоста.
Приметы хвори таковы –
не лечится, увы,
пока не вымолвите вы
названье головы.
***
Талон
Талон. С ним можно войти в салон.
С талоном ты – Аполлон.
С талоном ты парень эталонный.
Талон. И пусть ты – село-селом,
но есть у тебя талон
и смотришься с ним ты так салонно.
Талон на право лезть напролом,
любой получить диплом
служить дипломатом и жить с апломбом.
Талон. С ним можно хоть на Цейлон.
И если попал в циклон,
то выйдешь сухим и обновленным.
Талон. На шее жены кулон
Блестит бриллиантом он
и кольца на пальчиках холеных.
Талон, что странного в том, что он
Манит, как прекрасный сон
Того, кто жить хочет утепленно.
Талон притягивает ворон
и лезет со всех сторон
вся сволочь на красный цвет талона.
Талон. Как много дает талон!
С ним ходят на миллион.
И ходят с ним двадцать миллионов.
***
Лента, что с полки
Вычислив беды, хитрый мой враг
вывесил белы в форточку флаг.
Принял все вины он на своей счет,
а шеи повинной меч не сечет.
Что ж теперь делать. Мне без врага
жизнь, как без денег, недорога.
Пыл мой остужен. В сторону меч,
если не нужно головы сечь.
Столько лет жил я как на войне,
нынче лежит мой враг на спине.
Страху – ни в ком и каждый врага –
в рожу плевком, пинком сапога.
Что нынче толку от моих ран?
Лента, что с полки, да на экран.
Грустную повесть я бы издал,
Жаль только – поезд мой опоздал.
***
После попойки
Как после попойки
макушку под кран
от ленты, что с полки –
да на экран.
Из склепов явленьем
на зрительский суд.
– Ну, как впечатленье?
– Щекочет в носу.
Эх если бы раньше
на год на другой,
наградой украшен
я б был дорогой.
Бить ложкой бы этой
да по лбу врага.
Вот только к обеду
она дорога.
***
Новая генерация (1988)
Новая генерация –
будущие генералы
Это не дегенераты,
олухи из села.
Новая генерация –
каждый из них оратор.
В жесте и позе – грация.
Слово и взгляд – игла.
Новая генерация –
Нету страшнее рати.
Прыгнет наживы ради
дьяволу на рога.
Новая генерация.
Может я не оратор
Только для демократии
нету страшней врага.
***
Они
Довольно часто мы употребляем
Всерцах местоимение «они»,
о тех, кто иногда уподобляет
себя царям и буддам в наши дни.
О тех, кто разъезжает в лимузинах,
кто за границей чаще, чем у нас.
Кого не встретишь с сумкой в магазинах,
на чьих столах и в будни – ананас.
Но временами было бы уместно
себе вопрос нескромный задавать –
сумел бы Я на их высоком месте
себе кусок потолще не урвать.
Сумел бы жить тревогами народа,
во всем себе отказывать, порой?
И смог ли бы не мазать бутерброды
со всех сторон плывущею икрой.
А если нет в нас этого уменья,
то будоражить не к чему умы
и злоупотреблять местоименьем
«они». Они – такие же, как мы.
***
Крымский помидор
Высажен был на поле юннатами
всем известный крымский помидор.
Этому бы радоваться надо нам.
Отчего же так печален хор?
Ну, чего кручиниться вам, молодцы?
Труд ваш был и ревностен и рьян.
Пионеры вкупе с комсомольцами
выпололи на поле бурьян.
Дальше было дело за студентами.
Привезли с собой они задор.
Бодрыми, в один загар одетыми,
собран был отборный помидор.
Урожай невиданный складировать
наступила жаркая пора.
Присланный горе-командирами,
взялись за него инженера.
Ах, заботы наши вы напрасные.
Хоть энтузиазм наш был высок,
помидоры красные-прекрасные
полежали и пустили сок.
А потом явились академики. *)
В самосвалы забросали гниль.
Думаю, не вызовет полемики –
сказка эта песня или быль.
***
*) Явились три академика – Ельцин, Кравчук и Шушкевич и «забросали в самосвалы гниль».
Вместо эпилога
И под ногами слякоть,
и в бок мой – чей-то локоть,
и холод, как из морга,
и все дела – насмарку.
И ценоповышенье,
и имяпоношенье,
и взяткоподношенье
и жертвоприношенье.
И хает стих мой тощий
святых худые мощи.
Попал я, как кур во щи.
И вообще – все вотще.
Разнузданная похоть
и гнусная эпоха.
И вместо эпилога –
все мерзко, а не плохо.
***