Ну что мне эти Геккерн и Дантес
С распущенной манерой европейской!
Пустой француз в историю пролез,
Где жизнь и смерть, и он - судья третейский.
На гения он руку поднимал,
Клеймил своей усмешкою скабрёзной.
Пред Пушкиным был до смешного мал,
Вонзаясь в сердце гнусною занозой.
На Черной речке черные дела
Дуэль вершила, как палач жестокий.
И дача Комендантская вела
К заснеженным бессмертия истокам.
Убийц до срока выстрел прозвучал,
Поэзия упала на колени.
И страшен был бездарности оскал
На русский гений в образе мишени.
На Мойке дом двенадцать ждет его -
Отца, поэта, мужа, гражданина,
Но рана не оставит ничего
И станет в смерти Пушкина повинной.
И в день двадцать девятый января
Поэзии светило закатилось.
Россия, ничего не говоря,
Во скорби по душе его молилась.
Реликт эпохи - Пушкина часы -
Заснули вместе с ним покоем вечным.
И книги - поэтический посыл -
Потомок принял в дар, как друг сердечный.
И любит русский слушать тишину,
Внимать поэзии волшебной скрипке,
Умеющей звучать на всю страну
Во имя слез и радостной улыбки.