ПОЧТИ СОНЕТ
Что есть поэзия? Твердыня
Страстей непонятых земных
Или спасённая от них
Неосквернённая святыня?
Молвой затверженный урок,
У нас в сердцах живущий тайно,
Или слова, увы, случайно
Когда-то брошенные впрок?
Костлявый клёкот воронья
Под свист рождественской метели
Или зазубрина на теле
Красноречивого вранья?
Игра беспечного словца,
Ума весёлое круженье,
Иль созерцанье мудреца,
Иль фанатичное служенье
В огонь идущего жреца?
Так или так… Тебя, поэт,
Едва ли просветит ответ.
ДОБЛЕСТЬ
О да, добросовестность — штучный товар,
Бесспорно, она добродетель.
Взлелеянный ею естественный дар
В пучине житейских сомнительных чар —
Тому безусловный свидетель.
Но что добросовестность, это ль стезя,
Которой взбираются к Небу
Все те, кого Небо, маня и грозя,
Взыскует себе на потребу.
Привратник, стоящий у этих дверей,
Повсюду и всем ненавистен.
И он без труда отберёт козырей
У верных ревнителей истин.
Хозяин торгов избирает купца
И точно выводит на сцену
Того одного, кто идёт до конца
И платит последнюю цену.
Хозяйская свита — тверда и хитра,
И если склонит свои флаги,
То лишь пред тобою, родная сестра
Свободы, любви и отваги.
Ты — луч, озаряющий в стане слепцов
Свои сумасшедшие цели,
И грозная искра в глазах храбрецов,
Идущих к последней дуэли.
Ты — огнь, разверзающий вечные льды
В пустынях с полярным бураном,
И ты же — струя родниковый воды
Горящим в песках караванам.
Ты — взрыв, обнажающий дерзкую суть
В труде вдохновенном и строгом...
О доблесть, ты — грозный и девственный путь
Души, обретаемой Богом!
***
Цветы невоплотившихся идей,
Плоды недоразвившихся наитий…
Их имена сокрыты от людей
В пространстве неслучившихся событий.
И то, что не сумел прозреть пророк
В горячей Палестине иль в Египте,
Монах-отшельник, сколь бы ни был строг,
Не прочитает в древнем манускрипте.
Мечты, застывшие в предвечной мгле
Итогом недостаточного рвенья,
Увы, не состоялись на земле
Виною трусости иль нераденья.
Кто извлечёт их из-под толщи льда,
Кто вынесет всю меру покаянья
За то, что растворилось навсегда
В пучине несвершённого деянья?
Кто тот великий ангел во плоти,
Что вымолит прощенье за уступку,
Преступно преградившую пути
Спасительному храброму поступку?
Цветы невоплотившихся идей,
Плоды недоразвившихся наитий…
Их имена сокрыты от людей
В пространстве неслучившихся событий.
***
Опять фараон – беспощадный, гусарский
Раскинет судьба под созвездием царским,
И случай опять дорогое вино
Вливает кому-то, кому суждено.
Сразись же с фортуной, не будь ей послушным,
Пока раздающий перстом равнодушным,
За коим с пристрастьем следят игроки,
Банкует то с правой, то с левой руки.
Тебе ж, обладатель счастливого фанта,
Помогут в толпе отыскать музыканта
Цыганские бубны, старинный кимвал,
Узор азиатских его покрывал.
С веселым азартом, исполненным рвенья,
Ступай же, ступай же за ним без сомненья.
Он – древний сказитель, пророк, звездочет,
Он тайные судьбы тебе проречет.
Он путь твой проложит по сонным проулкам
Больших городов, по ночным переулкам,
В арабской пустыне – средь знойных камней,
Средь сочной травы и степных ковылей.
Исполнится все, что должно совершиться,
А там пусть свершается то, что свершится,
Не все ли равно – от чумы иль свинца,
В злосмрадье больниц иль под звон бубенца.
СТАРООБРЯДЦЫ
Как шрифт старославянских строф,
Как крест в гравюрах в древних святцах,
Бескомпромиссен и суров
Таёжный скит старообрядцев.
Ни тени адовых бичей,
Ни злая ревность царской славы,
Ни гнев петровских палачей,
Ни все казачии облавы,
Ни степи близ Улан-Удэ,
Ни сотни вёрст болотной гнили,
Ни спецвойска НКВД
Его мужей не преклонили,
Что, как и прежде, крестят лбы
И жён, что терпят всё упрямо
И в очи грозные судьбы
Глядят бестрепетно и прямо.
Его юнцы и старики
Перед угрозами не гнутся —
Им всё равно, от чьей руки
И как их жизни оборвутся.
Средь богоборческих твердынь
Им всё равно, кому в угоду
Не потерять свою свободу,
Не уронить своих святынь.
Как шрифт старославянских строф,
Как крест в гравюрах в древних святцах,
Бескомпромиссен и суров
Таёжный скит старообрядцев.
То в снежной буре, то в дыму
Стоит он тихо и убого.
Он в этом мире, кроме Бога,
Уже не нужный никому.
***
Из чаши тоски и томлений
И мерзостей мира сего,
Обманутых жертв преступлений,
Изгоев и парий его,
С которою призрак голодный
Косится на мусорный бак
И потчует ночью холодной
Бомжей и бродячих собак,
Из чаши, что к язвам и ранам
И к боли, стучащей в виски,
Застигнутых снежным бураном
Добавит смертельной тоски,
Из чаши, с которой в убогом
Безвременье пестуют мир,
Той самой, что выбрана Богом
Со всеми, кто изгнан и сир,
Из той, что взлелеяна адом,
Для всех поколений — одна,
Пьянящего желчью и ядом
Древнейшего в мире вина,
В потугах своих неумелых,
Чтоб всё ж научиться любить,
За здравье веселых и смелых
Пора и тебе пригубить.
ПОЭТ
Поэт, ты в прогалинах этого света
Подобен цветку наступившего лета,
Ты столь же беспечен, красив, утончён
И столь же беспомощен и обречён.
Ты, как в лабиринтах хозяйственной свалки,
Летишь мотыльком по углам коммуналки,
Пугая собой домочадцев своих,
Престранным субъектом слывя среди них.
Где в тёмных чуланах гниют половицы
И вместе живут пауки и мокрицы,
Где вьются предания войн и разрух
Под всхлипы и храп полумертвых старух,
Ты в нищенском платье, смешном и убогом,
Танцуешь свой танец, придуманный Богом,
Нигде и никак не унизив его
Пред грозным величием мира сего.
И в шумном смешенье воззрений и моды
Секрета твоей непонятной свободы
Не сможет постичь ни один из жнецов
Сегодняшних истин, земных мудрецов,
То признанных всеми, то всеми гонимых.
Никто из твоих оппонентов незримых
Не сможет хотя бы слегка зачерпнуть
Твоих аргументов бесспорную суть.
Ни старый гордец в золотых медальонах, —
Седой воротила, владелец миллионов,
Ни тот, кто судьбу изогнувши дугой,
Меняет отчизны одну за другой,
Ни книжник, из древнего праха восставший,
Всеведущий, всё обо всём прочитавший,
Ни в грозных боях не щадивший живот,
Ревнитель общественных прав и свобод.
КОМАРЫ
В ранних сумерках, только потянет вздремнуть,
Погружаешься будто в болотную муть.
И как тьмы саранчи, как ночное ворьё,
Сквозь дверные проёмы летит комарьё.
Превратив закоулки, закуты, дворы
В атрибуты своей же предсмертной игры,
До последних минут предрассветной поры
И зудят, и пищат комары.
Они вязнут в ушах, они жалят в губу,
Одного я, прихлопнув, размазал по лбу.
Но чем больше расплющенных — тех, что наглей,
Тем другие назойливей, гаже и злей.
Я мечусь, как в бреду малярийный больной
Между краем кровати и потной стеной.
Но, как грешников жар неземного огня,
Комарьё истязает и травит меня.
Безысходность! Бессмысленный замкнутый круг!
Вот, где пик злостраданья, где мука из мук,
Вот в чём выдумка ада, уход от Творца —
В безнадёжности, в том, в чём не видно конца.
И как рой, что летит из глубокой норы
И сливается с дымом июльской жары,
И гудят, и нудят комары, комары,
Комары, комары, комары.
***
Доброе утро, последний герой,
Здравствуй, последний герой!
В. Цой
Возлюбившие больше не верят…
А. Цветков
Кто взлелеял тебя, тот и губит.
Кто он был, лицедей или вор?
Возлюбившие больше не любят,
Но теперь не о них разговор.
Этот дом безобразен и душен,
И смердит в окаянном дыму.
Тот, кто плакал, — давно равнодушен,
Но мой взор обращён не к нему.
Тот, кто время мгновеньями мерит,
Кто горел вдохновенным огнем —
Ни единому слову не верит,
Значит, мы говорим не о нём.
Ну а тот, кто сражался без страха
И не раз воскресал наяву,
Не способен подняться из праха,
Значит я говорю не ему.
ПОСЛЕДНИЙ В ОЧЕРЕДИ
Стихотворение в прозе
Представь себе длинную, длинную очередь и встань в хвост.
Обратись к Богу, и ты почувствуешь, как Бог берет тебя на руки и несет.
Случалось ли тебе видеть, как во время исповеди
исповедуемый поворачивается лицом к храму и просит прощения у тех,
кто стоит за ним?
Обрати внимание, он не просит прощения у тех, кто прошел перед ним.
Бога интересуют последние.
Вообрази в своем уме длинную нескончаемую очередь.
И встань последним.
Фотография с работы Игоря Андрюхина.