Когда первобытные люди ломали копья,
они огорчались, им очень хотелось жрать:
ищи и убей, еда – это жизнь и допинг,
охота – не танцы с подскоками у костра.
Голодные тени на ощупь найдут живое,
они аморальны, они никогда не спят.
Я твой артефакт в глубоком культурном слое.
Мой дикий язык
охотится на
тебя.
Он сам по себе, у него персональный дао.
По шейным изгибам скитается, как вампир.
Я должен сдержать его плотоядный хаос,
кормить порционно, выгуливать на цепи.
Он чувствует запах и движется в ритме крови,
и рвётся сквозь зубы, в закрытую пасть скребя.
И даже стихами в черепе замурован,
мой длинный язык
охотится на
тебя.
Он ближе и ближе, как хищная сколопендра,
проворно скользящая между твоих колен.
Ты бьёшься опять в тугой паутине нервов.
Внезапно застынешь, как бабочка на игле.
От маленькой смерти подкожные струны дрогнут,
растянутся нотой "соль" от висков до пят.
И самый сакральный, медленный иероглиф
мой жёсткий язык
напишет внутри
тебя.