Апрель, седьмое, кажется к субботе...
Час помню, вроде бы… в четыре.
Пришёл, смотрю — не на работе…
Вдруг вспомнил, у Евгения в квартире.
Цель? Годовщина свадьбы, якобы Бочкова.
Годовщина? Формально да, что раньше было,
Тут не могу сказать я ничего плохого.
Что раньше было — история забыла.
Кого-то ждали, это помню точно.
И помню, потому что пары для меня
Не оказалось, я подсчитал нарочно,
Чтоб, перепивши знать,
С кем быть мне к концу дня.
Сидим, молчим, горим от нетерпенья…
И, плюнув на неё, к которой заманили,
Настало долгожданное мгновенье,
Когда по маленькой мы дружно пропустили.
Звонок. Открыли. Весь в поту, ну кто там будет?
Какую обезьяну подсунул мне Бочков?
Смотрю, в проём двери просунулись… груди,
За ними, слава Богу, рожа, без очков.
В ужасе гадаю: полюбит — не полюбит?
Спасибо за «подарок», спасибо, друг Евгений
Но доброта твоя вконец меня загубит,
Или же она, твой двухметровый гений.
Опустошив штрафную, к салату усадили,
Где только лишь осталось тарелку облизать.
Набросилась, бедняга, (три года не кормили).
Но глядя на фигуру, опять же не сказать.
Повеселела сразу, наевшись до отвала,
И, бросив, чуть не плача, прощальный взгляд на стол:
«Музыку! Хочу как в детстве танцевала,
Забывшийся, любившийся когда то рок-н-ролл».
Радости взаимной тут не было предела.
Для этого казаться стал чуточку трезвей.
Душа плясала, помню, даже пела.
И до сих пор поёт: «Налей, скорей, нале-е-ей».
Что было тут: охали и ахали, горело под ногами.
Окали и якали с пятки на носок.
Не штукатурка, сыпалась, то рассыпались сами,
Роняя с каждым тактом свой старческий песок.
Не думайте, друзья, по этим строчкам, тону,
Что мол заелся бабами, для них неотразим.
Взгляните на меня, я ведь не Антонов,
Поэтому и бесимся, крича: «Всё на мази!»
/1984 г./